– Заходите! Скоро придет Николай Николаевич! Его вызвали на заседание комсомольского комитета…
– Пригласили, – поправила Зина.
– Ну да… Конечно же пригласили. Я волновалась… Я всегда волнуюсь, когда его куда-нибудь вызывают. Пока он не позвонил, я сходила с ума!
Зина смотрела на растерянную, трогательно-беззащитную Ксению Павловну и думала, что ни за что не сможет стать злым гением этой женщины. «Зачем я нападаю на Николая Николаевича? – неожиданно подумала она. – Ведь еще ничего неизвестно. У Ивана Максимовича опыт общения с главными режиссерами гораздо больше, чем у меня. И он ждет… Он надеется. А меня, как всегда, заносит!»
– Пойдемте ко мне, – предложила она Ксении Павловне. – Ничего существенного у меня дома нет. Но есть чай с конфетами и пряниками. Я переняла у своих дорогих зрителей любовь к дешевым конфетам и мятным пряникам. Им ведь все равно: леденцы или трюфеля, было бы сладкое!
– И мне все равно, – сказала Ксения Павловна. – Но скоро придет Николай Николаевич… Мы бы все втроем посидели. Это было бы для него сюрпризом!
– Не сомневаюсь, – сказала Зина. И тут же подумала: «Зачем я опять?..»
– Я очень хочу, чтобы вы были друзьями, – почти что с мольбой произнесла Ксения Павловна.
– Я плохо училась по математике, – сказала Зина. – Но некоторые формулы запомнила на всю жизнь. Вот, например: две величины, порознь равные третьей, равны между собой! Мы с Николаем Николаевичем порознь любим вас, и это залог наших с ним будущих дружеских отношений.
– Я знаю… вы ко мне хорошо относитесь, – тихо и благодарно сказала Ксения Павловна.
– Поэтому идемте ко мне пить чай.
– А если вернется Николай Николаевич? Он с утра ничего не ел! Я приколю к двери записку…
– Не надо. Я сразу улавливаю шаги, которые направляются к этой двери.
Зина любила, когда Ксения Павловна приходила к ней. В такие вечера ей казалось, что она недооценивает свою комнату: не замечает, какая она уютная, как располагает к отдыху и спокойствию.
– Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на вас, – оказала Зина, ставя на стол хлебницу с белыми, словно обсыпанными мукой, мятными пряниками и вазочку с «Театральными» конфетами. – Николай Николаевич – счастливец!
Ксения Павловна обрадовалась, что Зина упомянула о Патове: ей очень хотелось, чтоб он стал главной темой их разговора.
– А я, если бы заново начала свою жизнь, вышла бы опять за него. Опять… Поверьте: он идеальный муж.
– Идеальный муж – это понятие не столь положительное. Если вспомнить классику зарубежной драматургии! – сказала Зина. С нежностью взглянув на Ксению Павловну, она добавила: – Я шучу. И не слишком удачно!
– Между друзьями возможны любые шутки, – сказала Ксения Павловна. – Важно знать, что человек этот – твой друг, тогда уже слова не имеют значения.
– Это верно, – согласилась с ней Зина. – На друзей обижаться смешно. Я вообще обидчивых людей не люблю. Чаще всего это недалекие люди. Они не понимают, что если говорит хороший человек, надо к нему прислушаться. А если плохой… то что же на него обижаться?
Боясь упустить главную тему, Ксения Павловна воскликнула:
– Николай Николаевич умеет быть выше обид!
«И вообще выше всего, что вокруг него происходит!» – про себя добавила Зина. Кажется, Ксения Павловна была первым человеком, который заставлял ее кое-что произносить мысленно, про себя.
– Вы знаете, почему мы приехали в этот город? – спросила Ксения Павловна.
– Николай Николаевич захотел попробовать свои силы на сцене ТЮЗа?
– Не совсем так… И все же наш приезд связан с его любовью к детям.
– Интересно! – сказала Зина и своим немигающим взглядом уставилась на Ксению Павловну.
– Юра, наш сын, уехал учиться в Ленинград: у него ярко выраженные математические способности. И он поступил на физмат.
– Это правильно!
– Что?…
– То, что человек с математическими способностями идет на математический факультет! А не на биологический, например…
Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:
– Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она мечтала быть врачом. С детства!.. Представляете себе, любила болеть.
– Чтобы не ходить в школу?
– Не-ет!.. Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно… В нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе культуры.
– В управлении, – уточнила Зина.
– Ну да… Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у вас есть медицинский. И это имело решающее значение.
– Я так и думала!
– Так и думали?… – удивилась Ксения Павловна.
– Я понимала, что Николай Николаевич…
С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! «Милая, наивная Ксения Павловна, – думала она. – Как бы мне вам все объяснить?…»
– Я рада за ваших детей, – сказала она. – У них есть призвание. И они будут ему служить.
– Безусловно!.. Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли, чего хотят от жизни.
– А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?…
– Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать через свои принципы… Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!
Она защищала его с одержимостью матери. «Человек, которого так защищают, наверно, достоин защиты! – подумала Зина. – Чего-то я в нем, может быть, не разглядела?»
Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить, почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.
– А чего он сам хочет… в данный момент?
– Отдать все свои знания…
– ТЮЗ – не лекторий, – сказала Зина. – Нужно еще…
– Он все отдаст!
– Важно, чтобы было что отдавать… – задумчиво произнесла Зина.
– Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу… Я всегда была его другом!
– Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей. Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.
– Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.
«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! – думала Зина. – Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»
– У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», – сказала она. – Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…
* * *
На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.
– Я – «за», – сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, – но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.
Валентина Степановна считала, что ТЮЗ – это три театра в одном помещении: один – для малышей, другой – для подростков и третий – для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.
– Вспомните свое детство, – как обычно, попросила она членов художественного совета.
– Кто же о нем забывает? – задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна – ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.
– Кто забывает? Дирекция! – воскликнула Валентина Степановна. – Год в нашем возрасте – это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…
– … это эпоха! – закончил ее фразу Иван Максимович. – Я с вами согласен.
– Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.
Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»
Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.
– Это не я. Это товарищи, – с мрачным видом ответил довольный Костя.
Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.
– Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!
