Дома спросил маму: кто такие большевики-ленинцы?
— Кто тебе сказал о них? — встревоженно спросила она.
Я рассказал о разговоре с Чеботарёвым.
— Эго смелые, благородные люди, революционеры, борцы за счастье народа, — сказала мама и, помолчав, добавила: — Да, твой отец был большевиком… Но ты, Ваня, ты… — Она подняла на меня полные слёз глаза, в них я увидел страх, мольбу. Теперь я твёрдо знал одно: раз отец пошёл с ними, — значит, большевики стоящие люди.
На следующий день встал задолго до гудка, надел папину блузу, завернул в бумагу завтрак и зашагал! по направлению к мастерским.
Мама, поёживаясь от утренней прохлады, стояла у порога и долго смотрела мне вслед. Я обернулся и по-» махал ей рукой.
Детство моё кончилось.
Всё получилось так, как я и предполагал: на первых порах работа у меня не ладилась. То резец неправильно поставлю, то чурку не так закреплю. В результате — брак. Видя, как я огорчаюсь, мой учитель, токарь Алексей Чумак, говорил:
— Ничего, парень! Ты шибко не переживай и хозяйского материала не жалей, — научишься!
Однако научился я не скоро — прошло больше трёх месяцев, прежде чем я сумел затачивать несложные детали.
Принёс я домой первую получку. Мама обняла меня, расплакалась.
Но что бы ни говорила мама, я гордился, что ем хлеб, заработанный своим трудом.
В мастерские ходил с удовольствием. Все рабочие считали меня своим и помогали чем могли. Особенно мастер Чеботарёв. Не проходило дня, чтобы он не подошёл ко мне. Он давал мне множество ценных советов и искренне радовался моим маленьким успехам.
Я был не настолько самонадеян, чтобы приписывать своим достоинствам внимание ко мне товарищей их трогательно-бережное отношение. Здесь не забыли большевика Егора Васильевича Силина. Мне посчастливилось быть его сыном.
Чувствовалось приближение грозы. На заводах и фабриках нашего города часто вспыхивали забастовки, рабочие и солдатские жёны выходили на улицу, требовали мира и хлеба. Казалось, только у нас в мастерских спокойно: ни митингов, ни забастовок. Я недоумевал и однажды спросил у Кости, почему наши стоят в стороне.
— Чудак ты, Ваня, ей-богу, чудак! Ты что, не знаешь, что на железные дороги распространяются законы военного времени? — объяснил он. — Чуть пошевелись, и готово — расстрел! Но ты зря думаешь, что наши сидят сложа руки. Придёт время — они покажут себя!
Вскоре это время пришло. Царя свергли. Большевики вышли из подполья. Они повели за собой народ, организовали Красную гвардию.
После Октябрьской революции и в нашем городе установилась Советская власть. Матвей Матвеевич Чеботарёв был избран председателем первого ревкома.
Наступили бурные дни; После работы, захватив винтовки, мы дежурили возле ревкома, патрулировали улицы. Вместе с солдатами, перешедшими на сторону революции, разоружали офицеров, а однажды остановили целый эшелон, шедший с турецкого фронта, захватили винтовки, пулемёты, несколько пушек.
Мама встретила революцию восторженно.
— Наконец-то! — воскликнула она и, по обыкновению, прослезилась. — Бедный Егор, не дожил до светлого дня…
Но радоваться было рано. Вскоре белые казаки генерала Каледина разгромили ревком и установили в городе кровавую диктатуру.
Из всех щелей повылезли прятавшиеся офицеры, воспрянувшие духом буржуи. К нам со всех концов страны хлынули белогвардейцы, Ростов-на-Дону стал центром контрреволюции на юге.
В городе творилось что-то неописуемое. На каждом шагу — ночные рестораны, казино, кондитерские. Улицы заполнили разряженные барыньки, накрашенные девицы, высокопоставленные царские чиновники при орденах и крестах, спекулянты, искатели лёгкой наживы, уголовники и, конечно, пьяное офицерьё. Драки, перестрелки, грабежи не прекращались ни днём, ни ночью. Шампанское лилось рекой.
А рабочие голодали.
Уцелевшие от разгрома большевики снова начали борьбу в тылу белых. На железной дороге Ростов — Харьков взлетали в воздух мосты, движение поездов надолго останавливалось. В одном только нашем депо подпольщики вывели из строя семь паровозов. Какие-то отчаянные люди разбрасывали на площадях и в кинематографах листовки. На стенах домов появлялись прокламации. А однажды вечером в окна офицерского клуба полетели бомбы. Начались аресты, облавы. Каждую ночь по нашему посёлку рыскали офицеры контрразведки — искали большевиков. Напали на след подпольного комитета и арестовали десять руководителей. В их числе оказались мастер Чеботарёв и мой учитель Алексей Чумак.
Мы с Костей дня три ходили по всем полицейским участкам, разыскивая Матвея Матвеевича и Чумака, но так и не нашли. Решили отправиться в контрразведку.
Усатый офицер, узнав о цели нашего прихода, спросил:
— А вы кто такие?
Костя, боясь, что я невзначай назову свою фамилию, поспешил ответить:
— Я мастеру Чеботарёву племянником прихожусь, а это мой кореш… Вдвоём вроде веселее ходить…
Офицер зло посмотрел на Костю:
— Напрасно вы ищете этого отпетого большевика, не найдёте! Если его ещё не успели расстрелять, то скоро расстреляют…
— За что? — вырвалось у меня.
— Не прикажете ли дать вам объяснение в письменной форме? А ну, убирайтесь отсюда, щенки, пока целы!
На улице Костя выругался:
— Вот гады! Видел, как издеваются! Жаль Матвея Матвеевича, пропадёт он. Погодите, настанет и ваша очередь…
— Тише ты, — остановил я своего не в меру горячего друга.
Он огляделся по сторонам, прохожих вблизи не было.
— Эх, податься бы к своим… Перейдём линию фронта, и всё тут!
— Думаешь, это так просто? Мы с тобой не знаем даже, где фронт.
— Идём, покажу!
Костя потащил меня к магазину, где всю витрину занимала огромная карта, утыканная флажками.
— Видишь, за красным шнурком наши, а за синим, по эту сторону, белые.
— Если верить этой карте, то они давно уже в Москве! — сказал я.
Ничего не понимая, огорчённые, мы отошли от витрины…
На центральной улице мимо нас промчался экипаж. В таких каретах разъезжали генералы и местные тузы.
Вдруг кто-то окликнул меня.
Я обернулся. Кучер с трудом сдерживал разгорячённых коней. Из окна мне махал рукой дядя Гриша.
Нехотя я подошёл к нему.
— Ну как мама, здорова?
— У нас всё в порядке…
Он вышел из экипажа.
— Послушай, Иван, ты уже взрослый и должен понимать, что так продолжаться не может!.. Вы должны переехать к нам. Что за фантазия — жить в нищете, и всё из-за какого-то дурацкого каприза? Я молчал.
— У тебя незаурядные музыкальные способности. Так говорит Сусанна, а она понимает толк в музыке. Хочешь, пошлём тебя в Париж учиться?
— Спасибо, мне и здесь хорошо…
— Пожалуйста, учись здесь, если тебе так нравится. Пойми, мы не можем допустить, чтобы единственный племянник Багдасаровых стал простым рабочим. Это позор для всей нашей семьи!
— Вы забываете, что мой отец тоже был рабочим, — ответил я.
— Ох, до чего же вы с Виргинией упрямые! — Он покачал головой и, садясь в карету, добавил: — Мы ещё встретимся!
— Что за барин разговаривал с тобой? — спросил Костя, когда я вернулся к нему.
— Так, знакомый один… — Мне не хотелось признаваться, что это мой дядя.
— И до чего ты скрытный! Это же родня твоей мамы…
— Хотя бы и так…
— Не горячись! Наши знают, что, когда твоя мама вышла замуж за Егора Васильевича, богатая родня отреклась от неё…
Недалеко от нашего дома, в железнодорожном тупике, разгружался санитарный поезд, битком набитый ранеными.
И Костя, как бы отвечая на свои мысли, сказал:
— Чёрта с два возьмут они Москву! Им самим скоро крышка!
В последующие дни такие поезда зачастили к нам. Раненых разгружали прямо в поле — подальше от людских глаз. Но правду не скроешь: где-то поблизости шли тяжёлые бои, фронт приближался. Понаехавшие к нам помещики и фабриканты начали торопливо перебираться поближе к морю, чтобы успеть удрать за границу. А ещё через несколько дней началось паническое бегство из города тех, кому вольготно жилось при белых.
Вскоре части Красной Армии с боями заняли Ростов.
Белые, удирая, расстреляли в подвалах контрразведки всех узников. В их числе был расстрелян и Матвей Матвеевич Чеботарёв. Уцелели немногие. Алексей Чумак — он лежал в тюремном госпитале — вернулся к нам в мастерские худой, измождённый, кипящий ненавистью к врагам революции. Коммунисты избрали его секретарём партийной ячейки.
Костя не перестал мечтать о том, чтобы уйти на фронт. Да и я теперь разделял его мечты, хотя мне и было очень жалко оставить маму. Я думал о том, что, будь жив отец, он наверняка был бы командиром Красной Армии.
На пустыре, недалеко от нашего посёлка, остановилась какая-то воинская часть. К какому роду войск она принадлежала, мы не могли понять. Там было всё: кони, тачанки с пулемётами, несколько короткоствольных пушек, походные кухни. У красноармейцев на фуражках пятиконечные красные звёздочки, на ногах обмотки, а гимнастёрки совсем полиняли.
