— Мне кажется, что надо во всех подразделениях провести открытые партийные собрания, — медленно и вдумчиво начал Уваров. — Разъяснить всем бойцам и командирам, что мы временно оставляем нашу территорию, и не скрывать, что фашисты, не считаясь с потерями, стремятся захватить нашу столицу Москву. Но этого никогда не будет!
Далее Уваров сообщил намеченный план политической работы на марше. План был одобрен. Наутро работники политотдела выехали в части и подразделения. Михаил Павлович Шубин направился в дивизию генерала Атланова.
Партийное собрание при штабе корпуса проводил вместе с Доватором Николай Максимович Уваров. На повестке дня стоял один вопрос: информация о положении на фронтах Великой Отечественной войны и задачи коммунистов в предстоящих сражениях.
Был безветренный день. Молчаливо притих густой лес. Размашистые ветви елей слегка прикрылись белыми, точно ажурными кружевами, сквозь которые то проглянет яркий солнечный луч и обозначит на смешанных со снегом листьях человеческую тень, то снова скроется за хмурыми тучами.
Между деревьями разместились пришедшие на партийное собрание люди. Многие сидят на старом валежнике, другие просто на земле, некоторые стоят, прислонившись к деревьям. Разведчики во главе с Филиппом Афанасьевичем Шаповаленко нарубили клинками еловых веток, смастерили общую подстилку и разместились под ветвистым дубом. Здесь были Буслов, Захар Торба, Павлюк, писарь Салазкин. Все с напряженным вниманием вслушиваются в слова, начальника политотдела Уварова.
— На легкую победу, товарищи, рассчитывать не приходится. Впереди нас ожидают суровые испытания! Мы сейчас отходим не потому, что у нас мало сил и нет желания драться, не поэтому! Нам нужно накопить и сохранить резервы, чтобы нанести противнику сокрушительный удар! Сейчас наша доблестная пехота и танковые части ведут с врагом смертельные бои. Мы, коммунисты, должны служить примером мужества, воли и выдержки и, если потребуется, отдадим за дело партии Ленина — Сталина, за нашу родину свою жизнь!.. Вспомните, товарищи, как тяжело было после гражданской войны, когда все наше хозяйство было разрушено, в стране свирепствовали голод, болезни. Большевики не испугались этого! Ликвидировали голод и наголову разбили иностранных захватчиков. В 1922 году, на одиннадцатом партийном съезде, партия подвела итоги первого года новой экономической политики. Владимир Ильич Ленин тогда сказал: «Мы год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: — достаточно! Та цель, которая отступлением преследовалась, достигнута. Этот период кончается, или кончился. Теперь цель выдвигается другая — перегруппировка сил». Вдумайтесь, товарищи, как подходят гениальные слова вождя к нашей сегодняшней обстановке! Именно сейчас Главное Командование Красной Армии, во главе с товарищем Сталиным, ведет перегруппировку сил и накапливает резервы. Красная Армия не может быть и не будет побеждена, ибо создателем первой в мире армии освобожденных рабочих и крестьян была партия большевиков во главе с Лениным и Сталиным. В годы гражданской войны, когда решалась судьба революции, непосредственным вдохновителем и организатором важнейших побед Красной Армии был Сталин. Туда, где создавалось исключительно тяжелое положение, партия посылала Сталина. Он был творцом важнейших стратегических планов. Под его руководством были разбиты белогвардейские армии под Царицыном, под Пермью, под Петроградом. Сталин создал Первую Конную армию, которая разгромила банды Деникина, Махно, Врангеля.
Наш корпус совершит еще не один рейд, фашисты долго будут помнить свист кавалерийских клинков. Товарищи! Наступит день, когда вражеские полчища снова покатятся на запад! Гарантией тому является то, что во главе Красной Армии стоит великий Сталин! Его железная воля и стратегический гений всюду обеспечивали победу революции. Вместе с нашей партией и всем советским народом мы обеспечим и победу над фашизмом!
Голос Уварова звучит с глубокой убеждающей силой. Он видит перед собой притихших коммунистов-воинов и по горячему блеску их глаз улавливает напряженное внимание. Тихо. Высоко по веткам деревьев начинает плескаться легкий ветерок. На ветке дуба притаились два розовых снегиря. Вытянув шейки, они чутко прислушиваются к каждому шороху, словно стараются разгадать, о чем говорит этот высокий голубоглазый, в коверкотовой гимнастерке человек.
После Уварова слово взял Буслов. Сняв каску, он потер широкий крутой лоб темной от загара жилистой ладонью, на которой неуклюже торчат узловатые сильные пальцы. Сжав их в кулаки, он заговорил:
— Вот этими руками я в Донбассе с двенадцати лет уголь копал... А сейчас мне двадцать восемь, стало быть шестнадцать годков... Я бы сейчас выдавал тонн до двести в сутки, а то и побольше. Тогда бы в наших городах еще ярче горел электрический свет, быстрее бы ходили поезда и пароходы, теплее было бы в хатах. Мне бы не пришлось вот этими самыми руками убивать немецкого солдата и душить сторожевых овчарок, как это я сделал в разведке, когда пробивались во вражеский тыл в августе месяце. Зачем же я это делаю? Почему? Да потому, что в наш родной Донбасс пришли враги, беспощадные, как звери, и начали грабить народное добро, убивать наших детей и матерей. Нам пришлось затопить шахты, взять винтовки, чтобы защитить нашу родину!
Заявляю, товарищи, как коммунист, как боец Красной Армии и клянусь еще раз как гражданин Советского Союза, что не выпущу винтовки из рук до тех пор, пока останется на советской земле хоть один фашист! Кто на нас напал, тому жестоко придется расплачиваться. Мне сегодня генерал объяснил, что немцы хотят захватить нашу столицу. Нет, товарищи, этого не будет. Этого не допустит товарищ Сталин!
Простые слова Буслова произвели сильное впечатление. Каждый выступающий старался высказать свое внутреннее, наболевшее, то, что тревожило душу, не давало покоя.
Слово снова взял Уваров. Он сказал:
— Я призываю коммунистов и беспартийных бойцов и командиров разъяснять везде и всюду нашим советским людям, что в этой Великой Отечественной войне мы защищаем правое дело! Враг напал на нас внезапно. Еще в 1934 году товарищ Сталин говорил: «СССР не думает угрожать кому бы то ни было и — тем более — напасть на кого бы то ни было. Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны... А те, которые попытаются напасть на нашу страну, — получат сокрушительный отпор, чтобы впредь не повадно было им совать своё свиное рыло в наш советский огород». Товарищи! Фашисты не выдержат нашего удара, ибо мы сильны духом и верой в победу, мы сильны системой социалистического строя, а еще мы сильны потому, что нами руководит величайший полководец товарищ Сталин. Он лично руководит обороной Москвы! Слава великому Сталину! Слава советскому народу!
Старший лейтенант Кушнарев, прибыв в разведподразделение, тотчас же собрал взводных командиров и предъявил приказ о своем назначении.
— Принимать эскадрон начинаю с первого взвода. Остальным приготовиться, — коротко заключил новый командир.
Торба, которому предстояло показать хозяйство, немного смутился. Мрачноватый, с упрямым изгибом бровей, старший лейтенант всей своей фигурой, манерой кратко выражаться дал почувствовать, что от его глаз грехов не укроешь.
Это было видно по тому, как он поступил с его другом Филиппом Афанасьевичем. Тот сидел под елкой, ожидая решения своей участи, и что-то рассказывал собравшимся вокруг него товарищам.
— Чем сейчас занимаются люди по распорядку дня? — спросил Кушнарев у Торбы.
Захар опешил. Стояли на месте два дня. Никто об этом не думал. И вообще после смерти Гордиенкова исполняющий обязанности командира эскадрона никаких расписаний не составлял. Командир каждого взвода устанавливал порядок, какой он находил нужным.
— Да ничем... — смущенно ответил Торба.
— В какое время водопой? — комэскадрона отодвинул рукав шинели и взглянул на часы.
— Утром, — ответил Торба.
Пристальный, неотступный взгляд Кушнарева смущал Торбу все более и более.
— А обед? — снова последовал въедливый вопрос.
— Наперед коней поим, кормим, а потом сами едим, — ответил Торба.
— Сначала накормить коня неплохое правило, — заметил сухо Кушнарев и, обернувшись к Захару, добавил: — Бойцов по коням, быстро!
При последнем слове комэскадрона так сверкнул глазами, что Захар, будучи сам неробкого десятка, внутренне дрогнул.
Торба подал команду. Казаки нехотя поднялись, заплевывая на ходу цыгарки. На месте остался один Шаповаленко. Сидя на корточках, он складывал в мешок сухари. Тут же на газете лежала жареная курица.
— А вы какого взвода, товарищ? — подойдя к Филиппу Афанасьевичу, спросил Кушнарев.
