Катя Ходжер приветливо угощала гостей, но они поднялись и поблагодарили ее. Тогда встал и хозяин.
— Много еще и плохого у нас, старого, — сказал он и покачал головой. — Однако, даже и шаманы еще сохранились. Я, вас ожидая, начал разбираться тут с одним... Могу вам живого шамана показать...
Они вернулись в большую комнату, где собравшиеся вели громкий разговор, шумели, смеялись, обособившись группами. Валя с подружками звонко пела по-нанайски на мотив песни «Любимый город». Максим усадил инженеров в светлом углу, под большой керосиновой лампой. Лицо его стало строгим, он негромко бросил две-три фразы по-нанайски, и все затихло.
Из задних рядов на середину вышел толстый пожилой нанаец в остроконечной енотовой шапке и синем засаленном ватном халате. На лбу и лоснящейся щеке нанайца темнели два шрама. Ходжер смотрел на него в упор и расспрашивал с нескрываемой враждебностью.
— Моя хочу бригада, — по-русски ответил нанаец, покосившись в сторону инженеров. Должно быть, он принимал их за большое начальство из города и ждал поддержки.— Хочу трудись честно-честно, как все. Пиши бригаду, моя буду рыба лови.
— Ты не виляй, — оборвал его Ходжер. — Что вдруг заторопился в бригаду? Надо было раньше думать о честной работе. Тут все знают, чем ты раньше занимался!..
Рогов, наклонившись к инженерам, шепотом объяснил происходящее. Это и был шаман, о котором говорил Ходжер. Одно время шаман притих, с началом войны он возобновил свои темные дела, почуяв возможность наживы. Придумал столь же хитрую, сколь и наглую затею. Из стойбища ушло в армию много молодых нанайцев. Они писали с фронта письма, и по этим письмам шаман стал делать свои «предсказания». К нему шли, главным образом, старухи, беспокоившиеся за судьбу своих сыновей, он обманывал их и обирал. До сих пор шаману все сходило с рук, но недавно он неосторожно «предсказал» старухе Мергене, что сын ее приедет с фронта, а вместо этого пришло извещение, что он тяжело ранен. Возмущенная обманом, Мергена пришла с жалобой в сельсовет.
Неожиданно раскрылось и второе дело. У охотника Фомы от преждевременных родов умерла молодая жена. Фома считался одним из лучших охотников в стойбище, много сдал соболей в фонд обороны. Однако в глубине души был еще суеверен. Он очень любил свою жену и, втайне от односельчан, похоронил ее по старому обычаю — со всем принадлежащим ей имуществом, чтобы на том свете, как ему хотелось, она жила ни в чем не нуждаясь. А через неделю Фома обнаружил, что могила разрыта и все вещи оттуда исчезли. Он узнал вдобавок, что старуха-мать дважды водила его беременную жену к шаману, и теперь подозревал, что шаман повинен в ее смерти.
Фома стоял тут же, вызванный Ходжером. Рогов взял у него список пропавших вещей и показал инженерам. Там значились две шубы, десять халатов, двадцать тысяч рублей денег, две собольи шкурки, много домашней утвари.
— Не разгадаешь ли, где вещи, о шаман? — с иронией спрашивал Ходжер. — Ты же все знаешь, ты все видишь.
Шаман молчал, опустив голову. Фома брезгливо смотрел на него.
— Ну, если ты разучился камлать, придется попросить милицию, — усмехнулся Ходжер. — Милиция хорошо может разгадывать, быстро все найдет!..
Шаман встрепенулся и забормотал, мешая русские слова с нанайскими. Он не видел вещей и ничего не знает. Фома — хитрый и все это выдумал, пусть лучше председатель скорей запишет его в бригаду.
Фома, обозлившись, внезапно подскочил к шаману и замахнулся на него. Тот испуганно скорчился и неожиданно тонко, как крыса, взвизгнул. Кругом засмеялись; кто-то швырнул в шамана свернутой в комок тряпкой. В комнате поднялись шум, крики, суматоха.
Алексей, не отрывая глаз, с любопытством следил за происходящим. Рогов, сидевший рядом, повернулся и пристально посмотрел на него.
— Ты не все мне передал. Татьяна, когда проходила мимо, рассказывала, что Ольга получила известие о смерти Константина. Почему ты не сказал мне об этом? Я все должен знать, все!
— Я не хотел тебя взвинчивать... Ты, наверное, сразу к Ольге помчишься, а это ни к чему. Опять скажу: не надо ей пока мешать... Ведь ничем не поможешь...
Пользуясь тем, что за шумом никто не слышал их разговора, Алексей рассказал о появлении Хмары у Родионовой. Рогов совсем помрачнел.
— Всякие мерзавцы портят ей жизнь! Жаль, меня не было, я б с ним поговорил по-свойски! — Он беспокойно передвинулся на скамейке. — Представляю, как ей тяжело одной. — Рогов больно стиснул руку Ковшова. — Этот человек может опять придти к ней, чтобы поиздеваться! Черт их знает, на что они способны! Сейчас никого возле нее нет, она беззащитна.
— Ты не волнуйся. Ольга не даст себя в обиду, — успокаивал Алексей, но тревога за Ольгу не давала Рогову покоя.
— Я ведь знаю, что она прогонит меня, если приеду, — шептал он на ухо Алексею. — С другой стороны, если что-нибудь случится с ней, буду винить в этом только себя. Ведь как нелепо: дорог тебе человек и ты способен уберечь его от всего плохого, но не имеешь права вмешиваться! Должен смотреть и ждать!..
Через минуту он поднялся.
— Я пойду. Вызову ее к селектору. Кстати проверю, как у Полищука с машинами. — Он криво усмехнулся: — Эх, Рогов, Рогов, пират на ледовой дороге!..
Ковшов смотрел, как он пробирался к выходу среди сидящих на полу людей — сильный и непроницаемо спокойный с виду. Волнение Рогова передалось Алексею, разбудило в нем самом постоянно живущую где-то в глубине души тревогу о жене. Воображение нарисовало ему вдруг какую-то смутную картину войны. Перед глазами взметнулось пламя, взлетела взорванная земля... Лес... Снег... Люди в полушубках у костра... Он попробовал представить себе среди них Зину — и не смог. Всякий раз она в мыслях представлялась ему в обычной обстановке — дома, на московской улице или в институте.
Он провел рукой по горячему лбу, открыл глаза и встретил участливый взгляд Вали — она все время за ним наблюдала.
Когда посрамленного шамана увели и шум в комнате стих, два паренька, по знаку Ходжера, подвели к Беридзе старика Мафу. Старик едва держался на кривых дрожащих ногах. Сто десять лет жизни так высушили его, что его лицо стало похоже на печеное яблоко и на голове не уцелел ни один волос. Инженеры усадили его между собой на скамейке. Ходжер поставил другую скамейку напротив — еще четверо стариков с достоинством расселись на ней и задымили трубками. Вокруг тесно сгрудились остальные.
— Здравствуй, Мафа! — громко сказал Беридзе. — Узнаешь меня?
Старик смотрел маленькими слезящимися глазами, не узнавая и не понимая Беридзе. Алексей внутренне содрогнулся, представив себе, что этот человек начал свой жизненный путь еще во времена Пушкина, видел живыми Муравьева и Невельского, разговаривал с ними. Сколько житейской мудрости, встреч и впечатлений вобрал он в себя, прожив больше столетия, — и вот физическая немощь сделала его бессильным. Словно отвечая на эту мысль, племянник Ходжера, Володька, стоявший за спиной старика, произнес с досадой:
— Даже и рассказать ничего не может. Совсем бестолковый старик стал.
Но Мафа, все смотревший на Беридзе, вдруг заговорил тихим дребезжащим голосом, нараспев, и сухой трясущейся рукой потрогал инженера за бороду. Володька, а за ним и другие парни рассмеялись.
— Тихо, Володька, прогоню! — пригрозил Ходжер, прислушиваясь к словам старика. — Мафа говорит, что у него в юности был друг среди первых лоча — русских на Адуне — с такой же черной бородой. Его звали Федором, очень был сильный и смелый человек. Тогда еще китайцы здесь торговлю вели. Один раз они избили Мафу за неуплату долгов. Федор заступился и поколотил двух китайцев.
Старик плакал, предаваясь воспоминаниям, голос его то усиливался, то падал до шопота.
— Федора этого с черной бородой задрал медведь, — перевел Ходжер. — Они вместе были на охоте — и Мафа потом убил зверя. Он говорит, что тогда молодой был, с тех пор прошло так много лет, что не может сосчитать.
Старик молчал, трудно дыша, и опять что-то невнятно зашептал.
— Теперь он, наверное, вспоминает, была ли борода у Муравьева, — опять засмеялся Володька и озорно крикнул в ухо старику: — Дед, хватит про бороды!
Послушно повинуясь, Мафа умолк. Беридзе обратился к другим старикам, его интересовал вопрос о разливах на Адуне. Он просил вспомнить, до каких самых больших отметок поднималась река в прошлые годы. Мафа безмолвно прислушивался к его словам, потом спросил у Ходжера по-нанайски:
— Кто этот лоча?
— Он наш друг, — ответил Ходжер.
Коротко и просто, чтобы было понятней, он рассказал старику про Беридзе, про строительство и дорогу, которая теперь свяжет стойбище с большим городом. Старик взволнованно зашевелился, глянул зачем-то на висевшую над столом лампу и внезапно запел срывающимся, неверным голосом. Он пел и в лад своей песне раскачивался всем телом.
— Он рассказывает для вас сказку о деревянном человеке, который строил дорогу на небо. Нанайцам не было места на земле, и деревянный человек решил переселить их на небо, — объяснил Ходжер.
