Не вышло! Дебрянск всегда был и навеки останется русским городом!..
Уже стемнело, и Степанов понял, что надо поторопиться. Проходя мимо стройтреста, он заметил, что там светится окно — правила светомаскировки давно уже соблюдали кое-как, окна закрывали небрежно: не до налетов теперь немцу, нужен ему сейчас этот Дебрянск! — и, сам не зная зачем, зашел. Троицына не было, какая-то женщина раскатывала в углу матрас. Услышав шаги, обернулась и спросила:
— Федора Ивановича? Ушел недавно… Теперь завтра, товарищ Степанов…
Молодой учитель еще раз с удовольствием отметил про себя, что в городе его знают и обращаются к нему весьма уважительно.
— Садитесь, если есть охота…
Степанов сел на табуретку и поднял голову. Над столом начальника стройтреста Федора Ивановича Троицына по-прежнему висела олеография с ангелочками.
— А картинка-то висит! — сказал Степанов.
И хотя в голосе посетителя не было осуждения, женщина, прежде чем ответить, долго вглядывалась в его лицо, разгадывая, с какой целью сделано это замечание.
— Висит…
— А Федор Иванович не ругается?
Не кончив стелить постель, женщина села рядом со Степановым. Поправила платочек, сложила на коленях руки.
— Я утром, товарищ Степанов, снимаю. Федор Иванович приходит — картины нет. А уходит — снова на стенку.
Кто знает, осталось бы от прежней жизни что-либо другое, более верно воплощавшее ее, не приобрела бы эта дешевенькая поделка такой ценности. Но другого не осталось… Только эта картонка с яркими красками, не потерявшими глянца, в коричневой рамочке с завитушками.
— Разве ж не красиво?! — спросила женщина, не понимая, как можно не ценить такую несусветную красоту.
— Да… — неопределенно проговорил Степанов. — Муж на фронте? Никого больше не осталось? — спросил он.
— И мужа не осталось… — ответила женщина. Она поднялась, достала с печки узелок, из узелка — газетный сверток, из свертка — две карточки.
— Вот так порознь и будем… — она подала Степанову фотографии.
На одной была изображена молодая женщина, на другой — мужчина. В женщине Степанов без труда узнал свою собеседницу. Все лишнее и ненужное, как казалось фотографу, на карточках было убрано ретушью, недостающее — добавлено… Вот, например, густота бровей или блеск глаз…
Степанов подержал карточки в руках, посмотрел на изображение неведомого ему молодого здоровяка, на фотографию цветущей девушки и положил на стол.
— Сколько раз говорила, — вздохнула женщина, — «Митя, пойдем сходим к фотографу Мендюку… Сходим к Мендюку…» А он: «Успеется…» Завтра да послезавтра… А в жизни не все на завтра отложишь…
— Да, верно, — посочувствовал Степанов.
— Прослышала я от одной знакомой, — продолжала женщина, — что будто в области есть человек, который вот такие карточки, что порознь, соединяет… И становятся муж с женой рядом, невеста с женихом… Может это быть, товарищ Степанов? Как вы думаете?
— Может. — Степанов посмотрел на женщину, и ему захотелось приободрить ее. — Конечно, может. Это называется «фотомонтаж».
— Выберусь как-нибудь в область, непременно его найду… А вы, случаем, не поедете, товарищ Степанов?
— Пока не предвидится.
— Соберетесь — скажете, а? Не забудете?
— Соберусь — не забуду, — вздохнул Степанов.
Ни слез, ни жалоб на судьбу, одно желание — хоть после смерти мужа быть на фотографии с ним рядом.
— А Федора Ивановича вы завтра утром пораньше придете и застанете… — давала добрый совет женщина. — Приходите…
— Спасибо… — Степанов встал и только сейчас за толстым шкафом увидел кадку с невысоким фикусом. — А за фикус Федор Иванович не ругает?
— Не ругает. Вот за это ругает. — Женщина кивнула на олеографию. — Забудешь снять — и попадет…
— Скажите, пожалуйста, — спросил Степанов неожиданно для себя, — можно где-нибудь раздобыть ведро?
— Ведро? — переспросила женщина.
— Да.
— Где ж вы его найдете?.. А у вас нету?
— В том-то и дело…
Женщина пошла на кухню, повторяя про себя: «Как же без ведра-то?.. Как же без ведра?..»
На кухне что-то звякнуло, что-то прогремело, и через минуту-другую она вернулась с оцинкованным ведром в руке:
— Возьмите Степанов оторопел:
— Мне? А как же вы-то будете?
— У меня есть! Есть! — стала уверять Степанова женщина. — А в городе вы нигде не найдете.
Степанов все еще не отваживался взять словно с неба свалившееся ведро.
— Да берите же, берите! — настаивала женщина.
— Ну, спасибо вам, — принял он драгоценный подарок.
Это ведро, наверное, стоило не меньше буханки хлеба, если не целых две. Но Степанов понимал, что ни хлеба, ни тем более денег женщина ни за что не возьмет…
13
В школе свет не горел, видно, учителя давно уже разошлись. Но в аллейке, ведущей ко входу в школу, Степанов заметил чью-то фигуру. Почти сразу угадал в ней Таню Красницкую.
— А я вас жду, Михаил Николаевич… — Таня быстро пошла ему навстречу. — Соломенный матрас принесла…
— Какой матрас? — Степанов даже остановился.
— На чем спать… Девочки рассказали, что учитель спит на голом столе, а наши сразу всполошились: «Как же так? Разве это порядок?»
— Кто «наши»?
— Наши, Михаил Николаевич, это те, кто здесь жил. — Таня кивнула на здание школы.
Когда подошли к широкому крыльцу, Степанов увидел свернутый матрас, прислоненный к двери.
— Спасибо…
— Где же вы тут обосновались?
Степанов, взяв Таню за руку, ввел в один из классов и, опустив светомаскировочную штору, зажег лампу:
— Вот здесь, — и показал рукой в угол.
Там стоял один из шести столов и скамейка, такая же, как и остальные в классе. Под столом — чемодан… На подоконнике одиноко красовалась коричневая в белую крапинку кружка…
— Вот здесь?
— Да, Таня. Тепло, сухо, просторно, — похвалил свое неуютное пристанище Степанов.
Девушка, соглашаясь, покивала головой, добро улыбнулась: «Конечно… Конечно…»
— Теперь можно и железную койку притащить, — заметила она.
— Да?.. — спросил Степанов. — О койке как-то не подумал: можно ведь и на столе раскладывать матрас. На днях займусь…
— Зачем «на днях»? Давайте сейчас! — предложила Таня.
— Сейчас?..
— Да, да… Пойдемте!
Мысль устроить неприкаянному учителю мало-мальски сносный быт захватила Таню, и Степанов невольно поддался: пошел за девушкой. Но на крыльце остановился: темень!
— Ничего, Михаил Николаевич!.. Я койку уже присмотрела… Недалеко отсюда… Пойдемте!..
Здесь же, на Бережке, неподалеку от школы, на одном из пожарищ Таня и Степанов выдрали койку, ножки которой увязли в золе.
— Почти новенькая, — шутя уверяла Таня. — А если покрасить — как из магазина!..
Перед крыльцом койку поставили, обтерли тряпкой и наконец внесли в класс.
— Ну?! — торжествуя победу, спросила Таня, когда койку водрузили в углу и накрыли матрасом. — Как у людей… Михаил Николаевич, если что нужно, не стесняйтесь попросить, мы вам всегда поможем: мужчине ведь одному хозяйничать трудно, — просто, с искренней убежденностью сказала Таня и заспешила домой — топить печурку на ночь.
14
Этот день Степанов будет потом долго вспоминать, пытаясь восстановить в памяти все подробности… Утром, перед уроками, к нему подошел Леня.
— Михаил Николаевич… — В руках у него была записка.
Степанов взял ее, развернул:
Миша!
Ждем тебя в шесть. Пожалуйста, не опаздывай. Явка обязательна.
И. ТуринНу вот, опять какое-нибудь срочное заседание… Совещание… Тоже срочное, важное, политически необходимое… Опять новое поручение дадут, а у него и так дел по горло. От одних тетрадей можно с ума сойти, а тут еще статья в газету… Но опаздывать и тем более не являться было не в правилах Степанова, и в половине шестого, едва окончился педсовет, он отправился в райком. Подходя, заметил, что свет горит не в «зале», где проводили все заседания и совещания, а в маленькой комнате, служившей спальней.
«Странно!»
Он вошел в дом, распахнул дверь в «залу» и в недоумении остановился. Конечно же, как он уже догадался, никакого заседания нет. Из маленькой спальни навстречу Степанову вышла Тоня Агина:
— Раздевайтесь, Михаил Николаевич… Проходите…
Она была нарядной, праздничной и еще более красивой. И двигалась Тоня еще более плавно и уверенно.
— Я вам помогу… — Не успел Степанов снять шинель, как она очутилась в руках Тони.
— А Турин?.. — спросил Степанов.
Чем-то занятый, Иван просунул в дверь голову:
— Проходи, проходи…
Маленький стол, за которым иногда они делили скромный свой ужин и пили чай, был накрыт белой, свежей скатертью. На ней стояли бутылка вина, водка, капуста в миске, хлеб и конфеты. Турин что-то доставал из мешка, привезенного Тоней.
