— Что-что? — Валерий отстранил от себя Эльвиру и удивленно смотрел в ее заплаканные глаза.
— Меру пересечения, спрашиваю, изменили?
— А откуда ты знаешь, что существует на свете такая мера пресечения? — Об этой "мере" Валерий был осведомлен на второй же день в камере предварительного заключения. Вначале два этих слова показались ему до нелепости бессмысленными, а потом он стал воспринимать их как стереотип в уголовном нраве.
— Я с этой "мерой" чуть не опозорилась, когда два этих слова услышала в кабинете прокурора. Он так и сказал следователю: "Меру пересечения Воронцову нужно изменить". Я даже испугалась слова "пересечения". Вначале подумала: неужели при Советской власти секут шомполами?
Валерий смотрел на Эльвиру и только теперь по-настоящему понял, кому он во многом обязан тем, что вместо содержания под стражей ему предоставили свободу.
— Расскажи все но порядку, что ты делала, чтобы меня выпустили?
Эльвира прошла в ванную, умылась, поправила волосы и вернулась в комнату.
Она начала рассказывать Валерию о том, что ей пришлось сделать, чтобы как-то помочь ему: о сборе подписей под ходатайством, на которое она потратила почти неделю, о встречах со следователем Ладейниковым, о том, как принял ее и что сказал при этом прокурор, как ее высмеяли, когда она принесла ему в тюрьму баночку красной икры и банку клюквенного варенья…
— Кто же высмеял-то? — спросил Валерий, не спуская глаз со счастливого и успокоенного лица Эльвиры.
— Да этот дядечка, который принимает передачи и осматривает их. Так, наверное, таможенники не проверяют вещи пассажиров.
— И за что же тебя высмеял этот дядечка?
— Выложил из сумки икру и варенье и сказал: "Икру без шампанского не принимаем. А варенье берем только в хрустальных вазах".
— Ну и что же ты? — Валерий с трудом сдерживал смех. Все, что можно было передать в тюрьму подследственному, он знал подробно.
— Я, как дурочка, вначале растерялась и поверила, что он говорит правду, и сказала, что на шампанское у меня нет денег и что вина ты не пьешь.
— А он? — с трудом сдерживал смех Валерий.
— А он свое гнет: "Раз не пьет шампанское, то и икру ему не положено". А насчет клюквы посоветовал: "Если на хрусталь нет денег, то переложи в полиэтиленовый пакет, тогда приму". Спасибо, одна тетушка, она тоже приносила сыну передачу, сказала, что никаких консервов в железных и стеклянных банках в передачу не принимают.
— А ты знаешь — почему? — Валерий грустно улыбнулся, словно вспомнив что-то печальное и неприятное.
— Я спрашивала у одной тетушки в очереди, где сдают передачи, — она ничего не сказала. Спросила я потом у этого дядечки с погонами, он тоже не объяснил. Только нахмурился и буркнул: "Не положено". А ты-то хоть знаешь, почему не положено?
— Знаю.
— Объясни.
Лицо Валерия сразу стало мрачно-опечаленным, словно он мысленно, воображением улетел в камеру с зарешеченным оконцем под потолком.
— Ты понимаешь, там, где я был… на заключенного иногда накатывается такая тоска, когда жить не хочется, когда не хватает воздуха, когда над тобой днем и ночью висит гамлетовский вопрос: "Быть или не быть?!" Страшное это состояние!
— Но при чем здесь консервы и варенье? — удивилась Эльвира, не находя связи между продуктами и мрачным душевным состоянием.
— Связь не с вареньем и икрой, а связь со стеклянной банкой, в которой ты приносила мне в передаче варенье, и с железной консервной банкой. — Видя, что Эльвира по-прежнему в недоумении хлопает ресницами, объяснил: — Осколком стекла можно в два счета перерезать себе вены или сонную артерию, то же самое можно сделать обрезком железной банки. Лоскут железа о каменный пол можно наточить до остроты бритвы и действовать им как опасным режущим лезвием. — Валерий замолк, взгляд его рассеянно остановился в проеме окна. — Там, в камере, я насмотрелся на многое, многое узнал. У нас в камере сидел один рецидивист. К нам, несовершеннолетним, его поместили по чьей-то ошибке. С утра до вечера он как профессор посвящал нас в ужасы тюремной хроники. Ему уже больше сорока. По тюрьмам и колониям он скитается с пятнадцати лет. Целая уголовная энциклопедия. Он посвятил обитателей камеры в такое, о чем лучше всего никогда не знать. У меня с ним была стычка. Но об этом я не хочу тебе рассказывать. Противно вспоминать. Никогда в жизни меня никто так не унижал, как однажды унизил этот тип. Но я защищался. — Валерий пожалел, что вспомнил этот мерзкий случай в своей жизни.
— Его наказали? — вытягиваясь в струнку, спросила Эльвира.
— Не знаю. Его из нашей камеры убрали. Встреча с этим бандюгой для меня была уроком на всю жизнь. После этого я понял, что нужно уметь себя защитить в любых случаях, иначе злые люди могут затоптать. — Грустно улыбнувшись, Валерий потрепал волосы Эльвиры. — Хорошо, если бы ты меня чем-нибудь покормила. Ведь у тебя что-то в сумке, ты же прямо с рынка ко мне.
Эльвира подхватилась с дивана, засуетилась, побежала в коридор, где она поставила сумку с продуктами.
— Я купила хорошую картошку!.. Малосольные огурчики потрясающие!.. Из-под Рязани.
Эльвира, заглянув в холодильник, причмокнула языком.
— Да, в холодильнике у тебя прямо-таки торричеллиева пустота. Даже масла нет ни грамма. — Эльвира вытряхнула из кошелька мелочь и металлический рубль. Положила их на стол. — Ступай в магазин, купи масла граммов двести, хлеба и молока. А я тем временем сварю картошку. — Открыв дверцу шкафа под мойкой, она всплеснула руками и отступила на шаг. — Боже мой!.. А посуды-то, посуды-то!.. И почти сплошной коньяк, да еще какой-то особый, без звездочек. Вот это дает твой папаша-диссертант! — Эльвира, шепча губами, принялась считать бутылки. — Ничего себе — двадцать четыре бутылки. Как после юбилейного банкета знаменитой особы. И где он только берет деньги?!
Валерий не стал говорить Эльвире, на какие деньги его отчим покупал коньяк. Ему было противно вспоминать встречу с его любовницей и ломбардные квитанции на сданные им драгоценности матери. В его голове зародилась злая, мстительная мысль.
— Слушай, Эля, а что, если все эти бутылки выставить на его письменный стол и придавить ими, как пресс-папье, главы его диссертации?
— Да ты с ума сошел!.. Он тебя прибьет или сбросит с восьмого этажа. Сам же говорил, что диссертация у него стала пунктом помешательства.
— Плевал я на его помешательство! У него было время эти бутылки сдать или сбросить в мусоропровод. Мама сказала, что он был у нее всего один раз, принес ей пять гвоздик и пакет яблок. — Гремя бутылками, Валерий носил их охапками из кухни в кабинет отчима и ровными рядами расставлял на письменном столе так, что коньячные этикетки были обращены к двери. — Я ему устрою "Третьяковскую галерею"!
— Валерий, прекрати!.. Будет огромный скандал!.. — пыталась помешать ему Эльвира.
— Скандал уже начался. — Валерий отстранил Эльвиру. — А это — всего-навсего легкое продолжение скандала. Мы еще не квиты. Мама сказала, что когда он навестил ее, то вел себя более чем странно. Она еще не знает, что таится за этой странностью. И дай бог, чтобы подольше не узнала.
Эльвира отошла в сторону и не решалась перечить Валерию. Она знала, что это вызовет у него только раздражение. Ей сейчас особенно бросилось в глаза, что дни пребывания в тюрьме заметно сказались на характере и нервах Валерия. Раньше таким резким и нервным она его не знала.
— Ну вот, все двадцать четыре выстроились в ряд. Целая батарея!.. Ты только полюбуйся! Предупреждаю — не смей трогать!..
Эльвира вздохнула:
— Мне-то что… Делай что хочешь, если ты со мной совсем не считаешься. Ведь себе же хуже сделаешь. У тебя же… За тебя же поручились.
— Ну и что?!. - оборвал ее Валерий. — Что же я делаю запретного с точки зрения закона?
— Ты должен быть тише воды и ниже травы. А ты лезешь на скандал. Ведь ты же не знаешь, как он нее это воспримет, — пыталась урезонить Валерия Эльвира.
— Плевал я на его восприятие!
— Странно, что ты этого не понимаешь.
— Что значит странно? Он задумал сделать такую подлость по отношению к маме, за которую он дорого заплатит. Если он сделает то, что планирует, — он пожалеет. Я ему отомщу. Теперь, после стычки в камере изолятора с бандитом, я понял, что у меня есть силы и характер, чтобы защищаться, когда за твое горло хватается подлец!.. — Лицо Валерия стало злым, брови сомкнулись у переносицы, щеки зардели болезненным румянцем. — Да, да, не гляди на меня так!.. До ареста я смотрел на жизнь через розовые очки. А теперь я прозрел. Если в природе извечно существуют свет и мрак, то в этом миллиардном человеческом стаде, наделенном, как нас учат в школе, разумом, рядом с добром всегда ползет ядовитая змея зла. Пока я не могу тебе сказать, что из себя представляет мой отчим, мне просто стыдно об этом говорить, потому что эта грязь унижает мою маму. Но когда-нибудь я расскажу тебе, что это за человек. А ведь мама сдувала с него пылинки. Она работает на двух ставках, чтобы холить и лелеять этого иждивенца и карьериста. — Валерий отрешенно махнул рукой. — Ладно, я побегу в магазин. Что еще купить кроме масла и хлеба, деньги у меня есть. Можно, я куплю торт?
