– Поезжай немедленно в совхоз. Они нам должны, – приказывал Иван Васильевич своему главному архангелу.
– Почему совхоз вам должен корма? – поинтересовался я.
– Корма поступают постепенно, согласно плану. Скажем, в апреле пришли корма, а они нам в апреле почти не нужны. Карпы еще маленькие. Корм будет лежать. Совхоз просит в долг, мы и даем. Взаимовыручка.
– Им-то зачем рыбий корм?
– Это же комбикорм! Питательный продукт. Свиньям, уткам, куда угодно.
– Ну а вот завтра вы поедете… Они вам отдадут те же комбикорма?
– Где им взять? Дадут обыкновенной пшеницы.
– Пшеницу и будете кидать в пруд?
– Бесполезно. Целое сухое зерно карп, конечно, проглотит с голодухи, но, извините за выражение, оно так непереваренным из него и выскочит с другого конца.
– Как же быть?
– Сначала пшеницу размочим. У карпа в глотке есть такой пресс, вроде жернова. Прежде чем зерно проглотить, он его этим прессом раздавливает. Ну а раздавленное – оно уже переварится.
– Сухое ему не раздавить?
– Сухое не раздавить.
«О боги, боги! У вас там, оказывается, свои дела, свои отношения с совхозом, свои расчеты, а мы из-за этого должны глотать вместо нежных и питательных гранулированных кормов плохо и наспех размоченные пшеничные зерна, – могли бы сказать, наверно, карпы. – Ну, да ладно, – продолжили бы они, – нечего бога гневить – все-таки корм. Тарахтит катер кормача, сыплется с лотка струя пшеницы. Вдоль всего пруда в привычном месте ложится на дно полоса зерна. Как-нибудь разжуем, раздавим, с голоду не умрем. Только на два дня и случился перебой. А сегодня опять с утра затарахтел мотор. Скорее туда со всех сторон, изо всех углов. Братцы, пшеничные зерна дают!»
Кипит вода позади катера, выныривают сразу десятки рыб и опять шлепаются в воду, теснятся, отталкивают друг друга, суетятся, хватают и насыщаются. Ладно. Жить можно. Бог дал день – бог дал и пищу.
Информация к размышлению. План по тресту:
1966 год – 67558 центнеров живой рыбы.
1970 год – 69 750 центнеров живой рыбы.
1973 год – 120 000 центнеров живой рыбы.
1975 год – 177 000 центнеров живой рыбы.
Сегодня тихо над прудом, нет никакого ветерка, не шелестит камыш, не рябит вода. Большая серая цапля делает круг над серединой зеркала и отражается в нем, парит.
– Смотрите-ка, цапля! – радуюсь я, стоя на берегу рядом с Иваном Васильевичем.
– Цапля… – осуждающе подтверждает рыбий бог и смотрит вслед парящей птице с ненавистью, как на врага. В его глазах я читаю смертный приговор этой большой и красивой птице.
– Неужели не любите? Хорошая же птица и становится редкостью. Беречь бы…
Но Иван Васильевич только рыбий, а не всеобщий бог, и он смотрит на цаплю с гневом.
– Может быть, на естественных водоемах она и не приносит большого вреда. Может быть, там она приносит даже пользу, производит естественный отбор среди обитателей, но у нас – дело другое. Наш пруд перенаселен карпами. Куда ни ткнет она своим клювом – попадает в живую рыбу. Тут нет никакого отбора, один урон нашему хозяйству. Весной, когда карпики только выпущены, мы находили в желудках у цапель до восьмидесяти штук эти карпиков. А восемьдесят штук – это осенью восемьдесят килограммов рыбы, а то и центнер. Да и теперь вот, будете повить на удочку – сами увидите: то и дело попадаются карпы с большими ранами. Это она своим клювом… Нет, мы их по возможности стараемся убивать. А сейчас поедем, я вам покажу, где сельская вода поступает в пруд. Вы еще не видели этой картины.
И вот мы видим, что в плотине, перегородившей балку (верхняя плотина), проделан узкий канал, который проще назвать канавой. Тоже своя жизнь в канаве. Разные водяные травы, водяные жучки, лягушки. Течет вода по канаве вдоль всей плотины. Но вот небольшое приспособление – квадратный резервуар, и вода его наполнила, накопилась в нем. Она течет и дальше. Резервуар этот – как узелок на веревке, и таких узелков на плотине три. От резервуара в сторону пруда отходит широкая наклонная труба. Ее можно перекрыть, но теперь она открыта, и часть воды из канала переливается в пруд.
Место, где вода стекает в пруд, огороженно сетками и решетками. Да и на саму трубку, на нижний вытекной конец ее, надета капроновая сетка. Значит, вода попадает не прямо в пруд, но в предварительную сетчатую камеру и только потом уж, через стальные ячейки, растекается по пруду и смешивается с общей прудовой водой.
Решетчатые проволочные предосторожности предприняты не напрасно. Полчища карпов сомкнутыми рядами буквально штурмуют металлические заграждения. Метров на тридцать вокруг рыба толпится вплотную одна к другой. Карпы разбегаются и выпрыгивают из воды на метр и выше. Словно обезумев, они ударяются о сетку, падают в воду и выпрыгивают снова. Но может быть, это выпрыгивают другие карпы, а ударившиеся уходят в глубину, чтобы прийти в себя от удара, отдышаться и снова устремиться на штурм. Справа и слева от сетчатой камеры рыба выбрасывается на берег, на крутой скат плотины. Трепыхается три-четыре раза, ударяясь то одним боком, то другим, и соскакивает обратно в воду. Можно ее в это время схватить и положить в кошелку.
Почти хрестоматийным стал случай, как один смекалистый старик ловил рыбу, сидя на такой же, но только низкой плотине. Та плотина разделяла пруды один от другого. Карпы стремились из нижнего пруда перепрыгнуть в верхний. Выпрыгнет свечкой, оттолкнется от плотины и шлепнется в воду уже в другом пруду. Старик устроился с кошелкой на этой своеобразной коммуникации. Но после того как три карпа оказались в сумке, он заметил, что переселение приостановилось. Не слыша всплесков от предыдущих карпов, остальные перестали выпрыгивать. Тогда старик, кладя очередного карпа в сумку, бросал в воду камень, чтобы произвести всплеск. Карпы обманулись, и дело пошло.
Если это не выдумка, то перед нами элементы сознательности, то есть разума. Но все же там была тихая и мирная обстановка, когда можно прислушаться, подумать, сообразить. Два таких пруда, разделенных низкой плотиной. Подплывая к плотине, карпы своими органами ощущают близость другой воды, и… почему бы не попробовать? Но азарта там нет. Вода за плотиной такая же тихая, сонная, прудовая.
Здесь им думать, прислушиваться, рассуждать не приходится. Ведь что такое для них эта струя воды, втекающая в пруд по наклонной трубке? Это ниточка, связующая пруд со всеми остальными запасами воды на нашей планете, проводочек, который замыкает эту теплую, перенаселенную лужу на огромные водные пространства.
Я спросил у главного рыбовода:
– Неужели только потребность в кислороде заставляет этих рыб бросаться на проволочные заграждения?
– Вовсе нет, – ответил Саша Борисов. – Кислорода в пруду достаточно. Если бы его не хватало, то карпы там, где вы живете, около домика, выпрыгивали бы из воды и глотали воздух ртами. Нет, кислорода хватает, и они чувствуют себя превосходно. Быстро растут, жиреют.
– Тогда почему же они бросаются? Что ими руководит?
– Только желание вырваться из пруда. В этой струе они угадывают большие и свободные воды.
В самом деле: вода по каналу притекает из Сала. Сал впадает в Дон. Дон – в Азовское море. И все притоки Сала и Дона. Карпы чувствуют, что эта вода пришла оттуда, из огромного мира, не ограниченного двумя плотинами, тарахтением катера кормача, распоряжениями Ивана Васильевича и планами, спущенными из треста.
Но попытки их совершенно безнадежны. Если бы карп пробил проволочную сетку или нашел дыру в ней, он все равно не попал бы в наклонную трубу, потому что на трубу надета сеть из капрона. Даже если бы он попал в трубу, он не сумел бы преодолеть наклонного течения в ней и не выбрался бы в канал. А если бы он выбрался в канал, то, проплыв вдоль него, оказался бы под бурным водопадом, низвергающимся из трех широких труб. Ни водопада, ни потока воды в трубах, гонимой мощными насосами, одолеть ему не дано. А там и еще некоторые другие преграды, вроде плетня из прутьев, отделяющего русло Сала от той ямы, из которой качают насосы. Нет, за семью печатями для него Сал, протекающий, в общем-то, очень близко. Но вода из Сала поступает в пруд. Это вода-знак, вода-напоминание, что есть, кроме пруда, иные, огромные, текучие воды. В струе, попадающей в пруд, для карпов надежда на избавление и вкус свободы. Но – увы – только вкус. Сал недоступен, хотя и недалек. И вот уж сколько дней, недель, месяцев беспрерывно штурмуют рыбьи полчища проволочную сетку и крутой берег плотины вокруг нее, а ни один еще не ушел из пруда, разве что поймавшись на удочки.
Для ловли карпов в таком пруду, как этот, не нужно тонких, изощренных снастей. Любая длинная палка годится на удилище, леска должна быть толстая и крепкая, крючок – средней величины. Насадка: хлеб, кусочек вареной картошки, пшеничное зерно, кусочек сыра, – одним словом, все, что съедобно. В первый день (и впервые в жизни) я ловил карпов на обыкновенные промасленные оладьи. Работник местной газеты, приезжавший меня навестить, закинул удочку с мостков и ушел, забыв про нее. Когда же возвратился через четверть часа, удочки на месте не оказалось. Ее нашли спустя неделю в густых камышах. Каким-то образом карп сумел отцепиться. Говорят, он не может отцепиться от крючка на свободной широкой воде. Но когда запутает удочку в камышах, то сильными рывками, должно быть оборвав себе губу, все-таки отцепляется.
