себя хорошо чувствуют! Есть люди уютные и неуютные».
А Яков уже расположился за столом. Кивнув на бутылку, он сказал:
— Не бойся, Лиза. В отношении этого дела я теперь не порочен! Пью только с разрешения Ирины Георгиевны.
Аркадий не без важности прохаживался по комнате, заложив руки за спину. На нем был свободного покроя длинный пиджак в двойную полоску. Аркадий Топольский после успешной сдачи кандидатского минимума смотрел на все окружающее покровительственно, с самонадеянной усмешкой в глазах. К Лизе он относился последние дни подчеркнуто вежливо. «Крылатые чего-то достигают, а бескрылые ползают по земле. И пусть себе ползают. К ним надо относиться великодушно, без них жизнь будет однообразна. Взлетать-то крылатым будет не над кем!.. Елизаветины шашни я пресек в зародыше — она, кажется, это поняла. (Тогда Аркадий на коленях умолял жену простить ему грубую выходку, но сейчас об этом он предпочитал не вспоминать.) Говоров, по слухам, скоро уезжает из Соколовки. Семейная жизнь войдет в привычную колею».
Разговоры с родственниками всегда мало интересовали Аркадия.
— Я пойду заниматься, — сказал он, обращаясь к жене. — Ты меня, Яков, извини, но у меня заказ — большая статья в журнал.
— Ну, что ж, давай, — добродушно промолвил Яков, — пиши, пока не пришла Ирина, а потом мы все-таки выпьем. Идет?
Топольский сделал неопределенное движение плечами и удалился в другую комнату.
— Хорошая у вас с Ириной специальность, Яша, — сказала Лиза.
— Чернила-то переводить? — засмеялся Яков.
— Ну да, — улыбалась и Лиза.
— Неплохая, — оживился Яков. — Чудесная! Все надо видеть, все надо сказать, хорошее, плохое — пусть все знают. Добрым словом прославим человека, резким — вылечим!
Лиза стала накрывать на стол. Она вынула из шкафчика лучшие тарелки, нарезала сыр, колбасу, побежала на кухню и возвратилась оттуда с банкой грибов.
— Сама мариновала? — спросил Яков.
— Сама. С Галинкой вместе собирали.
Яков потер руки.
— Обожаю грибы!
Лиза улыбнулась, а сама подумала: «Что-то сейчас делает Максим? Наверное, сидит у себя в управлении или бродит с Андрейкой за поселком… А ведь можно было бы вот и с ним говорить также… о грибах, о работе, о закате. Говорить о чем угодно, смотреть друг другу в глаза. Не счастье ли было бы это?»
— Моя Галинка заявляет уже сейчас: «Вырасту — буду журналистом!»
— Браво, Галка! — воскликнул Яков. — А из нее толк бы вышел, пожалуй, — такие живчики, как она, в печати нужны.
Яков откровенно любовался Лизой, как любуется брат своей сестрой. «Обе они, и Иринка, и Лиза, такие видные… А этот Топольский что-то все пыжится. Кроме себя, никого не признает…»
— Ты знаешь, Яша, газета в моей жизни сыграла большую роль. Когда я приехала сюда, дали мне участок, эх и растерялась же я! Участок был в прорыве… Ты знаешь, Яша, жизни была не рада. Первый сезон мой участок не выполнил план. «И зачем, — думаю, — я взялась руководить целым участком?» А потом в районной газете появилась статья: «Почему отстает пятый участок Соколовского торфопредприятия?». Горю моему не было границ.
Яков улыбнулся:
— Еще бы! Пропесочили как следует! Помню! Ирина рассказывала, как ты написала заявление, просилась в рядовые инженеры.
— Ну, конечно! В рядовые-то меня так и не перевели… Вначале обозлилась на редактора, на газету смотреть не могла, а потом через некоторое время подумала, пришла к правильному выводу…
Из соседней комнаты послышалось многозначительное покашливание Топольского («Прошу потише: занимаюсь»), Лиза понизила голос:
— …Был особенно тяжелый день на работе… Прихожу домой, достала эту злополучную газету и давай перечитывать. То, что не заметила в первый раз, заметила сейчас. За что только меня не ругал корреспондент! И за то, что я напрасно ссылаюсь на завод, он-де не обеспечивает участок запчастями, и за то, что не вникаю в организацию труда, и что мало у нас бывает рабочих собраний, и так далее, и тому подобное. Подумала я над всем этим и решила: права газета! И давай исправлять то, на что указывал корреспондент. И ты, слышишь, Яша, лучше дело-то пошло! Созвала собрание, посоветовалась, как нам выйти из прорыва, выслушала предложения, пересмотрела всю организацию труда.
— Помогла газета, значит?
— Да, — кивнула Лиза. И задумалась. Неожиданно вспомнилось, как Аркадий, прочитав в газете статью, сказал ей: «И чего ты там лапти-то плетешь! В институтах нас зачем учили?»
«Утешил»… «поддержал» жену — нечего сказать. А утром на участок позвонил Говоров. Лиза и сейчас слышит его голос: «Ничего, Елизавета Георгиевна, критику надо уважать. Только не унывайте! Тут и наша вина — помогаем мало. Верьте — дело у вас пойдет; убежден в этом!»
…Как всегда, шумливо влетела Ирина. На ней было новое платье. Лиза заметила, как Яков просиял.
— Не скучали без меня? — спросила Ирина.
— Нисколечко, — ответил Яков, вставая и пододвигая к столу рядом с собой стул для Ирины. Ирина с заметным беспокойством огляделась вокруг.
— А где же Аркадий?
— Он дома, сейчас выйдет.
Яков значительно поднял указательный палец вверх и торжественным полушепотом произнес:
— Они занимаются!
— Полно тебе, Яков! — одернула Ирина. Ей очень хотелось примирить сестру с мужем. Она была против разрыва. Ирина не очень верила в любовь сестры и Говорова. «Пройдет это, — думала она. — У обоих дети».
— Аркадий! — позвала Лиза. — Все в сборе.
Уже вино было розлито (женщинам виноградное, мужчинам по стопке водки), а Аркадий все не появлялся. Потом пришел, лениво сел, увидев перед собой стопку, поморщился:
— Я не пью белого.
«К чему вся эта комедия? — подумала Лиза. — Желание порисоваться? Я-то знаю, что он никогда от водки не отказывается».
Яков, ни слова не говоря, налил Аркадию в высокую рюмку виноградного.
Аркадий все-таки счел нужным извиниться, он пояснил:
— Должен сказать вам, друзья, у меня есть одно достоинство, не собираюсь его скрывать, ибо это было бы кокетство… У меня есть упорство, волевое упорство! Собрался заниматься научной работой — и баста! Уже ничто меня не отвлечет.
Выпили, но разговор не завязывался.
Ирина расспрашивала Аркадия о его лекциях, пыталась втянуть в разговор и Лизу, и Якова. Аркадий, откинувшись на спинку кресла, неторопливо, с деланным равнодушием рассказывал о замысле своей новой статьи для одного специального журнала.
— Аркадий, кстати, о наших недостатках и достоинствах, — проговорил Яков. — Еще Ильич сказал: наши недостатки — суть продолжения наших достоинств.
— Позволь, как это понять?
— А так… Вот сейчас: твое упорство портит нам настроение… Что, обязательно уж так приспичило заниматься сейчас, когда в твоем доме гости? Совсем нет, порисоваться тебе, брат, надо перед нами: вот-де какой я научно-целеустремленный. А рисовка — уже недостаток. Извини, брат, за критику!
Аркадий, задрав голову и выпустив кверху струйку папиросного дыма, сказал:
— Извиняю, что
