На развилке дорог в конце деревни Шмелев остановился и раскрыл планшет. Раненое плечо ныло, но он уже притерпелся к боли и старался только не шевелить рукой.
— Яшкин, — бросил он. Яшкин встал перед ним.
— Пойдешь со своими по левой дороге в обход. Маршрут — русло Псижи, до насыпи железной дороги. Там будет мост и разъезд Псижи. Пройдешь от моста к разъезду и ударишь по гадам во фланг. Задача ясна?
Яшкин повторил приказание.
— Действуй.
Яшкин побежал. Шмелев сделал знак рукой — солдаты пошли по правой дороге.
За деревней началось снежное поле. Яшкин уходил влево, поторапливая солдат взмахами руки, Комягин со своей группой шел впереди. Боже мой, как мало стало их, три крошечные группы, из которых не соберешь и полроты. Солдаты идут, тяжко опустив головы, и ноги у них свинцовые. Они идут и смотрят под ноги, а если дать команду на привал, они тут же лягут в снег и будут молча лежать, потому что познали такое, для чего не существует слов ни на каком языке. Одежда на них изорвалась, висит клочьями, они измучены и голодны, но все равно идут вперед. На лицах темнеют бурые пятна и язвы, оставленные огнем и морозом, многие ранены, но им сейчас не до этого, потому что они идут вперед по родной земле, сбивая с нее врага.
А впереди — долгий путь, и солдаты идут неторопко и ровно, не спеша и не отставая, как раз так, как надо идти, чтобы пройти весь путь до конца.
Где-то далеко работала артиллерия — снаряды изредка прилетали оттуда и ложились в поле. Один снаряд разорвался вблизи, выбросив столб снега и земли. Солдаты полежали в снегу, отдыхая, а когда осколки прошуршали над головой, поднялись, пошли дальше. Снег на поле был глубокий, мягкий, в нем хорошо прятаться от смерти, а под снегом земля, там тоже можно спрятаться — еще надежней и верней. Солдаты шли вперед, готовые в любую минуту закопаться в землю.
Еще три снаряда один за другим прилетели оттуда же. Солдаты чутко услышали их и легли, быстро работая лопатками. Снег взорвался тремя столбами с землей, косым парусом осел по полю. Солдаты подождали, не будет ли еще снарядов, а потом поднялись, кроме одного, который лежал ближе к воронке. Двое подошли к нему, убедились, что он мертв, подтащили за ноги к дороге и оставили на обочине. Они не стали закапывать его, потому что надо идти вперед и у живых нет времени и сил и потому что мертвому все равно, где лежать, а солдат закапывается в землю, чтобы жить. Они оставили тело на снегу и пошли вперед, ни разу не оглянувшись. Теперь их стало еще меньше. Но одним мертвым больше сделалось на родной земле.
Шмелев прошел мимо убитого и узнал пулеметчика Игната Маслюка. Тот лежал, раскинув руки, рот раскрыт в беззвучном крике.
— Дай, — сказал Шмелев. Джабаров отстегнул флягу. Шмелев сделал два глотка и пристегнул флягу к своему поясу.
За полем начинался кустарник. Солдаты уходили в него — сначала по пояс, потом по грудь, по плечи, солдатские каски, качаясь, двигались над кустарником. Потом и каски скрылись.
Теперь осталось совсем немного — кустарник, за ним железнодорожная насыпь. У немцев всего один пулемет. Еще немного — они возьмут дорогу и выполнят приказ, но это ровным счетом ничего не значит — за этим приказом последует новый, за лесом — другой лес, за высотой — другая высота, за берегом — другой берег, и сколько бы ни идти, всегда впереди будет расстилаться новый берег, которого надо достигнуть, и сколько бы высот ни брать, всегда будет новая высота, которую надо завоевывать. А они уже устали и обессилели...
Кустарник оказался недолгим, он начал редеть, и впереди опять стали видны солдаты. Они шли полусогнувшись и выставив автоматы.
Насыпь ровно и прямо шла через поле. За насыпью виднелся дальний горизонт и темная, в прогалинах полоса леса. По эту сторону насыпи шли столбы, левее был мост. Тонкие железные перильца, присыпанные снегом, поблескивали и просвечивали. Мост был цел. Подрывники капитана Мартынова так и не добрались сюда.
Дорога выходила из кустарника, поворачивала и шла к переезду. Там стояла крохотная будка в одно окно. Полосатый шлагбаум косо торчал над будкой. Между переездом и мостом, ближе к мосту стоял семафор с опущенным сигналом. Правее будки начинался разъезд, там видны товарные вагоны, странно покосившиеся и кривые.
Немецкий пулемет заработал неподалеку от будки. Солдаты легли в снег и стали отдыхать, постреливая из автоматов.
Солдаты Яшкина показались у моста — было видно, как они подсаживают друг друга, вылезают на берег и по одному перебегают к насыпи. Потом пошли гуськом вдоль полотна. Немцы не видели их: земля скрывала солдат. Шмелев пустил ракету, и солдаты поползли по полю к насыпи. Немецкий пулеметчик бил короткими, экономными очередями.
Яшкин уже подходил к переезду. У основания насыпи снег был глубоким, Яшкину стало жарко, он расстегнул полушубок и то и дело прикладывал к щеке холодную гранату. Он видел полосатую крышу будки, слышал, как почти прямо над головой бьет пулемет за насыпью. Яшкин сорвал предохранитель, поднял руку. Солдаты враз бросили гранаты. Пулемет захлебнулся; разрывы гранат передались через насыпь, земля под ногами заколебалась. Яшкин выскочил на насыпь и увидел убегающих немцев. Немцы изредка оборачивались, били из автоматов. Пули просвистели поверху, Яшкин упал на полотно, ощутил под снегом твердые шпалы. Посмотрел вдоль насыпи и не увидел ничего, кроме ровного, заметенного снегом полотна. Он понял — случилась страшная ошибка, вскочил, закричал, размахивая руками, спотыкаясь на шпалах, побежал к будке. Дверь поддалась не сразу, он с силой рванул ее, и навстречу хлынул огонь.
Будка поднялась и взлетела над насыпью, окутанная грязной тучей снега. На высоте взорвалась вторая мина, и Шмелев увидел, как будка стала переворачиваться и рассыпалась в воздухе. Крыша и часть стены отвалилась в сторону, и все это стало медленно оседать на землю. Напуганные взрывом солдаты сбегали с насыпи и ложились в снег.
— Гады, — Шмелев встал на колени, глядя на насыпь.
— Товарищ капитан, а вы знаете, почему он так побежал? — спросил Джабаров. — Смотрите.
Дым и снежная пыль медленно оседали. Вокруг будки валялись дымовые шашки, разбросанные взрывом. Одна из шашек начала медленно дымиться.
Черная рваная выемка зияла в насыпи. Ветер с той стороны сдувал с краев воронки мелкую снежную пыль, расщепленная шпала зловеще торчала из черной глубины земли.
— Помните, товарищ капитан, он вам первый доложил. Про блиндажи с рельсами. Помните?
— Не сходи с ума, — сказал Шмелев и быстро, не разбирая дороги, зашагал к насыпи. В голове у него звонко гудело.
— Товарищ капитан.
Шмелев обернулся и увидел, как над кустарником быстро движется белая остроносая кабина и за ней мерцает зыбкий полукруг.
— Пойди узнай, — сказал Шмелев. Сам он уже понял все.
Аэросани проехали кустарник, и стала видна насыпь железной дороги, идущая поперек поля. Солдаты медленно двигались по полю к насыпи, и у Игоря Владимировича сжалось сердце, когда он увидел редкие фигурки, озябшие, съежившиеся, с тяжко опущенными головами. За цепью шел офицер со связным. Офицер услышал шум мотора и остановился. Потом сказал что-то связному, тот побежал к насыпи; а офицер зашагал навстречу саням.
Сани подъехали ближе, а Игорь Владимирович все еще не узнавал офицера, хотя фигура и походка были страшно знакомыми. На груди офицера висел автомат, на поясе — две гранаты и фляга. Он на ходу отстегнул флягу и выпил из нее, потом, тоже на ходу, пригнулся, схватил горсть снега и сунул снег в рот. Рукавицы заткнуты за пояс.
Сани замедлили ход и стали. Игорь Владимирович толкнул дверцу. Офицер подошел ближе, увидел командующего, но ничто не отразилось на его лице.
— Товарищ генерал, разрешите доложить. Боевой приказ выполнен. Батальон перерезал железную дорогу. Противник отходит. Докладывает капитан Шмелев. — Он стоял в снегу, положив руки на автомат, и смотрел на командующего. Он говорил с трудом, часто останавливался, голос был стылым. Лицо ничего не выражало, кроме беспредельной усталости, — такие лица встречались на военных дорогах сорок первого года и, бывает, встречаются на старых русских иконах. Глубоко запавшие глаза были недвижны и печальны, в них вспыхивало что-то пронзительно темное. Игорь Владимирович хотел и не мог отвести взгляда от этих глаз, которые, казалось, видели все, что могут видеть глаза человека. Он сделал усилие и отвернулся, почувствовав, как по телу пролился холодный озноб. Теперь командующий смотрел прямо перед собой. Наконец он сказал:
— Майор Шмелев, поздравляю вас с присвоением очередного звания.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — сказал Шмелев, и лицо его не изменилось.
— Капитан Дерябин, — сказал Игорь Владимирович, не оборачиваясь, — что скажете вы?
