Он встал и взялся за тросточку.
— А ничего! Вы ничего не говорите, а я ничего не скажу ему. Главное, что вы теперь знаете все. Так?
Она ничего не ответила, но тоже встала, чтоб его проводить.
II
А на другой день пришло письмо из пустыни. Нина прочла его и с час тихо ходила по комнате. У нее только что был крупный и громкий разговор с режиссером, и она в первый раз не выдержала и раскричалась. Он сказал ей: «Это же Шекспир, говорите, пожалуйста, просто, точно, ясно, без трагического шепота. Доносите ритм стиха и обратите внимание на дикцию». А она ответила: «Так, может быть, вы пригласите дикторшу из „Последних известий“? Вот у нее — дикция». В общем, они поцапались и разошлись, очень недовольные друг другом. Она пришла домой, и тут Даша подала ей порядком-таки захватанный конверт с обратным адресом: Джуз-Терек. Она прочла письмо и целый час простояла у окна, смотря во двор и постукивая пальцами по стеклу, потом тихо оделась и пошла бродить по изогнутым московским переулочкам.
Здесь всегда было просто, грязновато и весело. За заборами стояли белые тополя, по звонким лужам бегала босоногая детвора, а в солнечные дни на нагретых подоконниках рядом с цветочными горшочками лежали, мурлыкая себе, ленивые коты, и старушки за руки выводили быстроглазых карапузов. Нина прошла по переулочку и забралась на церковный двор, минут десять поговорила о том и о сем со знакомой. Тут к ней, раскачиваясь, подошла цыганка с папиросой во рту, попросила прикурить.
— Красивая, — сказала она певуче и зазвенела гривенниками на монисто. — Давай погадаю, — вижу я на твоем лице думу — тоску-печаль! Красивая да несчастливая! Дай ручку — все скажу.
— Уйди, уйди, — сказала нянька цыганке, заслоняя ребенка.
Нина достала из сумочки синенькую и сунула гадалке.
— На, купи спички, матушка.
— По лицу видать: сердце у тебя как птица в клетке, — снова сипло запела цыганка, пряча деньги, — и туда летит, и сюда летит, а люди жестокие, а решетки крепкие, нету ему свободы — выхода. А ты простая да бесхитростная.
Нина с завистью смотрела на нее — она думала, что не то что Джульетта, но даже и эта гадалка с ее быстротой, плавной резкостью, хриплой простуженной певучестью, быстрым огнем в глазах, с легкостью на любые решения, слова и поступки у нее уже не получится.
И она уже не слушала ничего, пока гадалка не попросила у нее правую руку.
— Придет твой милый, ненаглядный к пустому крыльцу, к чужому огню, — сказала цыганка строго.
— Нет, похоже что уйти, — поднялась с места нянька, — выпучила шары, как дикая коза, вот напугает мне мальчишку. А вы, — неприязненно поглядела она на Нину, — кажется, артистка, а сами…
— Нинка! — раздался сзади знакомый голос. — Это на кого ж ты гадаешь?! Нет, нет, теперь уж не отвертишься, — рассказывай!
Нина обернулась и увидела Ленку и Сергея. Сергей нес авоську. Ах, как бы он ей был сейчас нужен, но один. Она бросилась к ним.
Цыганка постояла, поводя плечами, посмотрела, звонко плюнула и, раздувая, как веник, красные юбки, пошла со двора.
— Не каркай, карга, язык отсохнет, — сыпанула она старухе и сделала такие глаза, что мальчишка обмер и заорал, припав к нянькиным коленям.
III
— Ну так что тебе вышло? — спросила Ленка. — На кого гадала? Только не врать.
Нина вдруг сказала:
— Ты знаешь, Леночка, я вчера получила предложение.
— О-о! Сергей, не слушай нас! От кого?
— Да ты его не знаешь! — поморщилась Нина.
— Вот это чистая работа, — похвалила Ленка, — даже я не знаю! Но все-таки, кто ж он такой? Профессия, профессия! Не актер, надеюсь?
Нина пожала плачами.
— Разве в профессии дело, Леночка? Но нет, он не актер.
— Ну что ж, — лирически вздохнула Ленка, — будешь тогда генеральшей, Ниночка.
Нина молчала.
— Сережа, — обратилась Ленка к мужу, — знаешь игру «третий лишний»? На-ка тебе авоську и иди-ка ты, друг, в гастроном. Там жди в бакалее. — Она взяла Нину под руку: — Рассказывай теперь.
Нина вынула помятый конверт и сунула Ленке. Та взглянула на штемпель.
— Из Алма-Аты? Ну-ну! — и стала читать. — Слушай, да кто он такой? — воскликнула она через минуту.
— Читай, читай!
Ленка опять впилась в письмо.
— С ума сойти! — воскликнула она скандализированно. — Александр Македонский? А? Ну, Нинка! — и потом уж читала молча.
— Нет, ты шутишь, — решила она, вкладывая письмо в конверт. — Идти за эту индийскую гробницу! Да у тебя голова-то есть?
Нина улыбалась зло и затаенно.
— Именно, именно только сошла с ума, — твердо повторила Ленка. — И письмо-то какое-то безумное! Что это он тебе пишет? Зубы у покойников каким-то крючком выламывал — ну к чему, спросить, он это написал? Что он хотел этим показать? Ну, конечно, я не знаю ваших отношений, — продолжала Ленка язвительно, — любовь зла, конечно, Ниночка. Николай погиб, и ты вправе…
— Дура! — сказала Нина хлестко. — Ох, какая же ты все-таки, Ленка, дура! Я забуду Николая? Он жив, жив, понимаешь ты? И никогда… — Она задохнулась.
— Ну и отлично, — сразу успокоилась Ленка. — А зачем же ты разрешаешь тогда писать тебе всякую пакость? Зубы он выламывал? Выламывал — так уж молчи, дурак! Он что, историк?
— Археолог! — ответила Нина сердито.
— Так я же и говорю: индийская гробница, — засмеялась Ленка. — Ну, хватит. Гастроном!
IV
С Сергеем пришлось говорить иначе — начистоту. Он сидел у нее в своем кресле и слушал, а она ходила и рассказывала.
— И только в четвертый раз встреча была продолжительной. Тут мы прогуляли до зари.
Она замолчала. Сергей сидел и ждал, не дождался и сказал:
— Я слушаю, слушаю, Ниночка, дальше!
— Всё! Наутро мы расстались — и навсегда.
Сергей помолчал, а потом спросил:
— Это действительно всё? — Нина молчала. — Ну, вы понимаете, о чем я вас не могу спросить.
Нина подняла голову, что-то заикнулась, но сейчас же осеклась и отвела глаза.
— Так! Второе — и после вы обещали что-то?
— Нет, нет! — торопливо ответила Нина. — Наоборот, я ему сказала — это всё!
— Всё?! Так какого же дьявола он лезет? — обозлился Сергей. — Что ему, дураку, надо! — Нина молчала. — Шан-та-жист! — проскандировал он, вставая. — Нина Николаевна, если этот нахал заявится, разрешите мне сказать ему пару слов? Я это сумею.
Она покачала головой.
— А разве он виноват в чем-нибудь, Сережа? Разве мужчины вообще бывают в этом виноваты?
— Не учите, не дурачок, — обиделся Сергей. — Он виноват в том, что лезет.
— Нет, он и в этом не виноват.
— A-а, ну тогда я не знаю, — нахмурился Сергей. — Значит, вы ему все-таки что-то обещали? Или писали?
— Да нет же, Сережа, ничего! — всплеснула руками Нина. — Как же я могла обещать, когда Николай… — Она не договорила.
— Что Николай? — спросил Сергей почти грубо.
Она слегка развела руками.
— Ну да! Теперь вы уж, конечно, мне не поверите, но я жду, жду. Я все равно жду его, Сережа, поверьте!
Он посмотрел на нее, подумал.
— Верю! — ответил он наконец. — Только не надо об этом трепаться, слышите? Николаю вся эта ерунда была бы очень неприятна. Так ей грош цена, а начнет Ленка звонить… Вы ей, надеюсь, письма-то не показывали? Ну и отлично! — Он опять пришел в хорошее настроение и засмеялся. — Я так и понял. Если бы вы хотели поставить крест на Николае, то показали бы эту поэму Ленке, а не мне.
— Ну, понятно, — ответила Нина жалобно, — конечно, конечно, Сережа, вы отлично понимаете меня!
* * *
Муж и жена поругались. Он ходил и курил, она стояла у окна, скрестив руки на груди, и иронически смотрела на него.
— И довольно, и кончено! — рычал он. — И так с меня хватит позора — вот — по горло! Уже пальцами тыкают! Я не позволю…
— Ну, что ты не позволишь? Что? — усмехнулась она и закричала: — Не тычьте в меня вашей папироской, я вам не ваша босоножка!
Они стояли друг против друга, и им опять уже не хватало воздуха и пришлось прятать руки за спину.
— Тогда, Катя, скажи честно, — начал он, переводя дыхание.
— Что-о?! Честно? — произнесла она с лютой ненавистью. — Это ты — ты заговорил со мной о честности? А та… про… прости господи…
— Молчи! — крикнул он.
— А та проститутка, — неумолимо улыбаясь, продолжала она, — которая шлет вам фото с похабными надписями! А знаешь, что мне говорила дежурная: «Он пропадает по целым ночам. Так нельзя — с нас спрашивают. Мы вынуждены будем доложить». A-а, вы думаете, я не знала? Не-ет, я все знала! — Ноздри у нее стали набухать, а он даже кулаки разжал, так его потрясла эта ложь. — «Лейку» ей отдал, — продолжала она, всхлипывая, — сказал — украли! Мои новые кап… кап… капроновые чулки… — Она уже ревела…
