Стася шла к Сверчковым. Стояла оттепель, снежинки лениво падали на ее бархатную шапочку, на черный каракуль воротника и сейчас же таяли.
Стася взошла на крыльцо, поднялась на носки и с трудом дотянулась до звонка. Она услышала шаги и шум открываемой внутренней двери. Ей показалось, что идет Вера. Поспешно спрыгнув с крыльца, Стася спряталась за углом дома.
Дверь открылась. Кто-то потоптался на крыльце, подождал и, убедившись, должно быть, что никого нет, с шумом захлопнул дверь.
Стася, тихонько посмеиваясь, снова поднялась на крыльцо и только собралась позвонить, как дверь распахнулась и из нее проворно выскочил генерал. Он намеренно притаился в сенях, рассчитывая накрыть расшалившихся мальчишек, которые по пути из школы любили забавляться квартирными звонками. Увидев Стасю, генерал удивленно развел руками, а Стася покраснела и смущенно сказала:
– Ой, пожалуйста, простите, Трофим Калинович, я думала, это Вера…
– То-то, думала… Ишь маленькая, – сказал генерал, пропуская Стасю вперед. В коридоре он громко крикнул: – Вера, Володька! Поймал мальчишку-озорника. Смотрите!
Брат и сестра появились немедленно. Увидя Стасю, они звонко засмеялись. У Стаси смущение прошло, и она тоже принялась хохотать, рассказывая Вере, как она перепугалась, увидев Трофима Калиновича.
Вера провела Стасю в свою маленькую комнату и ушла. В комнате стояла кровать, этажерка с книгами, письменный стол, два стула и маленький зеркальный шифоньер. От двери до кровати по полу тянулась красная бархатная дорожка. Стася прошла по дорожке, ступая так, чтобы видеть себя в зеркало, поправила волосы, села на стул и принялась рассматривать фотографии. Вера сейчас же возвратилась, подошла к кровати, со спинки ее сняла полотенце и стала вытирать руки. Стася заметила, что пальцы ее покраснели и распухли от горячей воды.
– Опять стирала? – спросила Стася подругу.
Вера кивнула и, снимая с себя передник, начала рассказывать:
– Вчера я была в Театре юного зрителя, смотрела «Старые друзья» Малюгина. Понравилась мне эта вещь! Не согласна я со статьей, напечатанной в нашей газете. Читала ты?
– Читала, – сказала Стася.
Но это была неправда. Она вообще не читала газет. Она сказала так потому, что ей хотелось быть не менее серьезной, чем подруга. А на самом деле она с горечью думала: «Почему я никогда не имею своего мнения? Читаю и сразу же начинаю думать так, как пишет автор. А у Веры, у Стреловой, у Феди Новикова, у Сафронова всегда есть свое мнение. Как это, должно быть, интересно – иметь свое мнение?»
– Но я не согласна также и с режиссером. Я бы совсем, совсем не так поставила эту вещь. Ты не слушаешь меня, Стася?
– Не понимаю, Вера, зачем ты портишь руки, – перебила ее Стася, – ведь у вас есть Кирилловна?
– Я стираю только свое белье. Кирилловна старая, ей трудно.
– Так возьмите молодую.
– А Кирилловну выгнать? – с обидой в голосе произнесла Вера. – Она маму вынянчила, меня, у нее никого нет во всем свете. Какая ты, Стася… Вот я и помогаю…
– И нравится? – с ехидцей спросила Стася.
– Ну, как тебе сказать… Не нравится, а нужно.
– И ты сама пришла к выводу, что нужно? – Стася засмеялась. – Врешь, Верка, это все Оксана Тарасовна тебя заставляет. Решительно не понимаю, зачем это. Потребуется, так и без предварительной муштры выучишься. – Стася засмеялась еще веселее. – Знаешь, Вера, я бы на твоем месте решительно протестовала против муштры.
Вера ничего не ответила, быстро надела платье и подошла к зеркалу причесываться. Стася смотрела на нее в зеркало, как на портрет, обрамленный дубовой рамой. Высокая, тоненькая, шея длинная, волосы причесаны на прямой ряд и без кокетства заплетены в две косы. «Вот ведь не красивая, – подумала Стася, разглядывая Веру. – Черты лица слишком крупные, зубы великоваты, нос тоже великоват, а что-то есть в ней лучше всякой красоты. Что ж это? Прекрасный цвет лица, румянец? Нет, не в этом дело. Смотреть на нее хочется дольше, чем на любую красавицу».
Стася неожиданно засмеялась.
– Ты прости меня, Верка, мне сегодня с утра смешинка в рот попала. Если бы у тебя выросла борода, ты бы в точности походила на Трофима Калиновича. И характером ты вся в него.
Вера вспомнила разговор за столом о тщеславии, покачала головой и задумчиво ответила:
– Нет, Стася, отец в тысячу раз лучше меня… Всё, – через минуту сказала она, счистила рукой упавшие на воротник волосинки, убрала в шифоньер гребенку, и обе девочки пошли в прихожую одеваться.
Вскоре они шагали по улице к Новикову иллюстрировать стенную газету. Федю, Стрелову и Стасю с Верой литературный кружок избрал членами редакционной коллегии. На улице было шумно. Толпы народу возвращались с работы домой. По дороге мчались машины.
– Как в Москве, – сказала Стася, хотя она никогда не была в Москве.
Девочки схватились за руки и со смехом быстро пошли по тротуару, то и дело натыкаясь на встречных прохожих, извиняясь и сворачивая в сторону.
Федя Новиков жил на окраине города, в маленькой двухкомнатной квартирке, низкой и сырой. Могучие каменные стены недавно выстроенной бани в этом же дворе загородили свет, и квартирка Новиковых стала темной и неуютной.
Отец Новикова умер давно, мать работала уборщицей в бане и с трудом растила троих детей, старшим из которых был Федя.
Мать Феди не имела никакого образования, но это была женщина умная, вдумчивая, спокойная. Она была замечательным товарищем своих детей и отличной воспитательницей. Друзья Новикова уважали его мать, говорили о ней с почтением, восхищались ею. А уж коли мальчишки, не склонные к сентиментальностям, восхищаются в своей среде матерью товарища, работающей простой уборщицей в бане, – значит, она заслужила истинного уважения!
Федя, видимо, поджидал Веру и Стасю. Увидев их в окно, он выскочил встречать девочек на улицу.
– Ну, проходите, проходите, девчата, – приветливо говорил он. Но лучше всяких приветливых слов располагала чувствовать себя просто и хорошо в незнакомом доме его милая улыбка.
Он помог девочкам снять пальто и бережно положил одежду на стул, потому что на гвозде, заменявшем вешалку, висел его овчинный полушубок и серая стежонка матери.
Девочки только успели раздеться, как в комнату энергичной, стремительной походкой вошла Василина Михайловна – мать Новикова. Вера и Стася поздоровались с ней, с любопытством рассматривая ее.
Это была высокая и довольно полная женщина, румяная, здоровая. Ее спокойные голубые глаза ласково и внимательно смотрели на девочек. Она улыбалась той же милой, приветливой улыбкой, что и Федя, обнажая точно такие же, как у сына, крепкие, ровные зубы. Василина Михайловна осведомилась, далеко ли шли девочки, не озябли ли. И Стася с Верой почувствовали, что вопросы эти не были заданы ради того, чтобы как-то начать знакомство, нет, ее живо интересовало все, что касалось окружающих людей, и эта внимательность необычайно располагала к ней.
На столе были уже приготовлены большой лист александрийской бумаги, краски и кисточки. На бумаге карандашом легко был изображен набросок улыбающегося солнца, и в лучах его надпись: «СОЛНЕЧНАЯ».
– Очень хорошо, – сказала Вера, разглядывая эскиз. – Очень хорошо, – повторила она, отошла от стола и, прищурившись, еще посмотрела на рисунок.
Федя молчал, выжидая мнение Стаси, и, не дождавшись его, спросил:
– Ну, а по-твоему как, Стася?
Стася пожала плечами и с гримаской, говорящей, что ей безразлично, что и как нарисовано, поспешно ответила:
– По-моему, хорошо.
Василина Михайловна уже собралась было идти в кухню домывать посуду, но задержалась, мимолетно взглянула на рисунок сына, отошла, потом возвратилась к столу. Федя видел – матери что-то не понравилось, но он знал, что об этом она скажет ему потом, когда уйдут девочки. Василина Михайловна слышала разговор ребят о рисунке. От нее не укрылось безразличие Стаси и горячность Веры. «Эта, черненькая, – сказала она потом сыну про Веру, – сразу видно, сама себе путь проложит, а той трудно жить будет».
Вера, Стася и Федя сели за работу и вначале долго молчали. Вера по своей любимой привычке встала на стул коленями и с увлечением начала раскрашивать буквы, очерченные Федей. Стася минут пятнадцать порисовала, потом ей стало скучно, она принялась зевать и, отложив кисточку, откровенно заявила, что работать ей надоело. Федя внимательно посмотрел на нее и хотел спросить, почему она такая нетерпеливая, но неожиданно для себя спросил совсем о другом:
– Стася, почему ты не комсомолка?
Стася вспыхнула.
– Да просто так.
– Так говорят девчонки-дошкольницы, – улыбнулся Федя.
– Ну, попалась я двум секретарям комсомольских организаций! – попыталась отшутиться Стася.
Вера оторвалась от работы, посмотрела на подругу и сказала:
– А ты без смеха ответь. Вопрос серьезный.
– Верочка, дорогая, – деланно засмеялась Стася, – ты же знаешь, что я ни о чём по-серьезному говорить не умею.
