Таня замолчала, нервно ломая спички и бросая их в пепельницу. Мельком взглянув на Василия, неохотно продолжала:
— Ну ладно, тут много еще можно говорить, да не стоит… Незадолго перед тем, как мы с тобой встретились, он очень болел. Да и на Юг мы собирались вместе поехать. И вдруг, буквально за день до отъезда, он обидел меня. Очень обидел… И прямо заявил, что не любит меня и жить со мной больше не будет. Тогда я не знала, почему он это сделал. Просто не могла себе представить, что он может так грубо оскорбить меня. Ну, и решила, что надо, наверно, и в самом деле расходиться. Да и вообще весь год перед этим очень тяжелый для нас обоих был, нервы расшатались — дальше некуда… Ты не смотри, что тогда, с тобой, я такая спокойная была — держать себя в руках я умею. Да только не вечно же это может продолжаться, когда-то и сорвешься. Вот я и сорвалась… Тоже накричала на него, собрала вещи — и сказала, что не вернусь к нему. И ведь действительно так думала. А потом… — Таня помолчала. — Да что потом… Знаешь, ребенка мне до того хотелось, что на детей смотреть уже спокойно не могла, плакала по ночам, — потихоньку, чтобы Саша не слышал. А он все замечал… Ну вот, по дороге в Гагру…
Таня надолго замолчала, явно не зная, как объяснить ему, и Василий, не выдержав, бухнул:
— Да говори ты, елки-палки, все, как было… Начала — так не тяни за душу.
Таня вздохнула:
— Легко сказать — как было… Ты думаешь — словами все можно объяснить?
— Можно, — отрезал Василий.
Таня усмехнулась, покачала головой.
— Не все, Вася… Вот скажи я тебе сейчас, что по дороге в Гагру решила обязательно родить, иначе поздно будет, — и ты сразу подумаешь, что я только потому и жить с тобой стала…
Василий, с удивлением глядя на нее, спросил:
— Ты что, и в самом деле… тогда решила родить?
— Да нет, Вася, ничего я тогда еще не решила… Не до того мне было. Мне скорее уехать надо было… Знаешь, тогда мне казалось, что вся моя жизнь… как-то по-другому, по-новому должна пойти. Назад мне дороги не было, — то есть это тогда я так думала, — а впереди… впереди все неясным казалось. Кроме, пожалуй, одного, — замуж снова я не собиралась. Во всяком случае, не скоро… А мне ведь тогда уже под тридцать было… И как только подумаю, что так до конца жизни без детей жить придется…
Таня, глубоко вздохнув, с какой-то необидной снисходительностью посмотрела на него и сказала:
— Тут ты вряд ли поймешь меня, для этого надо женщиной быть… Знаешь, какой бы красивой и умной женщина ни была, а без детей она — все равно человек неполноценный. Рано или поздно, а ребенок нужен каждой. И если нет его — трагедия такая иногда бывает, что и свет не мил становится…
«Говорит — как лекцию читает», — неприязненно подумал Василий.
— А тут все одно к одному сошлось… Знаешь, когда человек обижен, — ему все по-другому видится… И то, что было, и то, что будет. Ну, что было — прошло, так я тогда считала, а что будет… Ну… что могло быть? Решила, что уеду куда-нибудь от Саши, в другой город…
И опять Таня замолчала. А потом, прямо взглянув на него, спросила:
— Слушай, а если бы я и в самом деле… только потому с тобой жить стала, что мне очень ребенка хотелось… это что, преступление? Я-то для чего тебе нужна была? — почему-то заторопилась вдруг Таня. — На что ты рассчитывал, когда мы вместе поселились? Ты же просто не задумывался об этом, так? Тебе просто нужна была женщина, и что дальше будет, ты даже не думал, ведь так, Вася? — торопилась ответить она за него, и эта торопливость почему-то очень задела Василия, он угрюмо взглянул на нее и отрезал:
— А чего это ты за меня расписываешься? Думал не думал, — ты-то откуда знаешь?
— Не знаю, а предполагаю.
— Предположить все можно.
— А как было-то, Вася?
— Как, как, — окончательно разозлился Василий. — Сначала ты объясни, раз уж начала.
— Ну хорошо, хорошо, попытаюсь, — легко согласилась Таня. — Ты выпей, если хочешь.
Василию и в самом деле хотелось выпить, но то, что Таня угадала его желание, показалось ему обидным, и он проворчал:
— Успеется… Давай, говори дальше.
— Ну что дальше… — невеселым голосом сказала Таня. — В сущности-то все довольно просто было. Чтобы так, заранее решила от кого-то обязательно родить — такого не было, Вася. Но знаешь, когда все время думаешь об одном и том же… а я думала о ребенке постоянно, и не один год… наверно, поневоле начинаешь вести себя так, чтобы как-то… исполнилось это задуманное… Пока я с Сашей жила, все было просто, то есть невозможно. Ну, а уехала… что меня могло удержать? Вот тут мы с тобой и встретились. Сначала мне было… немножко смешно смотреть на тебя…
— Смешно? — зло прищурился Василий, но Таня, ласково улыбнувшись, тронула его за руку, и он весь напрягся.
— Да ты не обижайся, Вася, смешно ведь тоже по-всякому бывает, — и по-хорошему, и по-плохому… Ты тогда так смотрел на меня… У тебя же все на лице бывает написано, ты совсем не умеешь скрывать свои мысли… Вот и сейчас — сердишься на меня, а за что — и сам ведь толком не знаешь, да? А я знаю, — говорила Таня, не дожидаясь его ответа. — Обидно тебе, что я… так могла бы с тобой… только ради ребенка… Но не было этого, Вася, поверь, пожалуйста… Тогда, в самолете, у меня и в мыслях ничего такого не было…
— А потом?
— И потом все не так было, как тебе кажется… Помнишь, о чем мы в самолете говорили?
— Еще бы не помнить, — проворчал Василий.
— Мне же очень интересно было с тобой, я никогда таких людей не встречала… Читала в книгах о такой жизни, но книги, знаешь ли, совсем не то. А тут вдруг ты… такой неожиданный, не книжный, а живой, настоящий, и… красивый, сильный мужчина, — Таня смущенно улыбнулась. — Это тоже, знаешь, подействовало на меня. И я видела, что нравлюсь тебе. А потом, когда прилетели в Адлер, тебе очень не хотелось расставаться со мной, ты просто стеснялся сказать мне об этом. Вот я и предложила тебе поехать вместе со мной в Гагру. Но и тогда у меня еще ничего… никакого намерения не было. Просто хотелось еще поговорить с тобой. Ну, а потом, когда ты пришел ко мне… ночью… Откровенно говоря, я сейчас уже и сама не знаю, о чем тогда думала. Наверно, ни о чем. Может, подсознательно и сработала мысль о том, что мне нужен ребенок, но чтобы заранее думать об этом и только потому не оттолкнуть тебя… — Таня покачала головой и твердо сказала: — Нет, Вася, не было этого…
— А когда стало?
— Что стало? — не сразу поняла его Таня. — А, вон ты о чем… Обманывать не буду — после первой же ночи решила, что если забеременею — оставлю ребенка обязательно. А потом… — она смущенно улыбнулась, — ты как будто забыл, Вася, как нам хорошо было тогда.
— Ну да, забыл!
— А не забыл — так как же говорить можешь, что только потому я и жила с тобой, что забеременеть хотела? Что ж я, по-твоему, каждую ночь лгала тебе, притворялась? Ты ведь тогда очень… дорог мне был. С тобой я впервые в жизни поняла, что такое настоящая мужская ласка, и сама себя настоящей женщиной почувствовала. Да вспомни, я тогда же и говорила тебе об этом.
— Помню, — не сразу сказал Василий. И ведь действительно говорила…
— А почему же тогда не веришь?
— Ладно, дальше рассказывай.
— Ну что дальше? Вернулась сюда…
— К мужу, — жестко уточнил Василий.
— Нет, это потом было, — опять непонятно взглянула на него Таня. — Я два месяца одна жила, о нем и не знала ничего. А потом он снова в больницу попал, я пошла к врачам, с ним увиделась и поняла, почему он тогда, перед отъездом, так обидел меня. Он узнал, что болезнь у него неизлечимая и жить ему осталось лет пять, самое большее.
Василий вздрогнул от неожиданности и с жалостью взглянул на Таню. Она смотрела прямо перед собой, на свои руки, в которых крошилась очередная спичка. Вся пепельница уже была полна изломанными спичками.
— А что это за болезнь? — тихо спросил Василий.
— Лучевая. Ты такой фильм — «Девять дней одного года» — видел?
— Видел.
— Вот и у него такая болезнь, как у того Гусева. — Таня невесело усмехнулась. — Но там, в кино, все сошло благополучно, — так то ж в кино. А я вот… не такая оказалась, не сообразила, почему он так со мной поступил. Да и ему надо отдать должное — разыграл все так, что, наверно, редкая женщина смогла бы остаться. Или просто я такая уж…
— Да почему он так?
Таня с досадой посмотрела на него.
— Господи, да все же очень просто… Он не хотел, чтобы я связывала себя с ним, умирающим. Он же хочет, чтобы я счастлива была. На свой, конечно, лад хочет. Он думает, что если уж не может дать мне всего, так пусть с другим мне будет счастье. Да и болезнь у него такая страшная, что, может быть, и в самом деле от его любви ко мне не так уж много осталось… Ох, Вася, если бы ты знал, как он иногда мучается! — с отчаянием сказала Таня, и Василию показалось, что сейчас она заплачет. — И ведь самое-то страшное в том, что ничем ему помочь нельзя и что он знает об этом… А ты мне… такое говоришь — ковры да финтифлюшки…
