- Ну, где там с бабами! Теперь по всему Петрограду с фонарем ходи, ни одной бабы не сыщешь! Теперь все бабы в ударный батальон ушли!...
- Почему нас не двигают вперед? - спросил низкорослый, держа голову прямо и глядя на огонь немигающими глазами, - для чего, язва их возьми, они языки треплют понапрасну?...
- Да ведь посылали к ротному, - лениво сказал молодой солдат. Он старательно сушил у огня промокшую полу шинели.
- Посылали! Много ты знаешь, говно такое! - проворчал низкорослый. Мы тут никак с самого утра торчим! А теперь который час?
- Хорошие были часы, да вошь стрелку подъела, - равнодушно ответил молодой солдат.
- Что они, сволочи, в самом деле, смеются, что ли, с людей? - внезапно и быстро заговорил один из матросов, сидевших поодаль - стой, а спросить что ли у Толстоухова?
- А ты поди, понюхай ему ж..., может он тебе скажет, - проворчал другой.
- Тащи сюда Толстоухова, товарищи! - закричал первый матрос.
- Толстоухов! Толстоухов! сюда! - понеслось от одного костра к другому.
Высокого роста чернобородый моряк внезапно появился на грузовике у Троицкого моста. Свет костра падал на него сбоку, его голова и плечи огромной двигающейся тенью метались на голой стене.
Он сказал полнокровным, четким голосом, который был одинаково слышен в разных частях резервного расположения:
- Распоряжение Комитета - ждать!
--------------
Приказа наступать ждали не только в головных колоннах и в резервных частях - с неменьшим нетерпением его ждали в штабах.
Кривенко второй час сидел в казармах Балтийского экипажа, в одном из фронтовых штабов и несмотря на энергичные уговоры молодого мичмана, только что назначенного начальником штаба, решительно отказывался уйти.
- Товарищ Кривенко, - говорил мичман, - отправляйтесь к своему отряду. Вы знаете, чорт вас возьми, что вас за такое поведение нужно расстрелять на месте!
- Это не меня, а таких штабных начальников нужно расстрелять на месте. Я свое дело знаю!
- Да поймите же вы, наконец, что раз Военно-Революционный Комитет считает нужным не отдавать приказа, значит у него имеются для этого свои основания! Как же вы смели бросить свой отряд в такое время? - вдруг, начиная свирепеть, закричал мичман.
Кривенко досадливо усмехнулся.
- Ты, дружок, за мой отряд не беспокойся! Это я не сам пришел, меня мой отряд послал в штаб за приказом!
- Да за каким приказом?
- А за таким, что мы три часа стоим на одном месте и ни тпру ни ну...
Он вдруг с яростью ударил кулаком по столу.
- Да ведь ребята прямо на огонь прут...
Мичман побагровел, не сказал ни слова и, махнув рукой, выбежал в соседнюю комнату; немного погодя он приоткрыл дверь и просунул в щель голову:
- Между прочим, какого чорта вы ко мне пришли? Идите в свой штаб, в Павловские казармы!
Кривенко запыхтел, успокоился и, ворча что-то, принялся внимательно рассматривать голые стены казармы.
- Кронштадтцы приехали! - быстро сказал матрос, стоявший у окна и во время разговоров о приказе не проронивший ни слова.
Он выбежал из комнаты. Кривенко, вслед за ним, спустился вниз по лестнице и пошел на набережную, к Николаевскому мосту. На Неве стояла целая флотилия: направо у Николаевского моста вырисовывалась в тумане "Аврора", налево ошвартовался "Амур", - верхняя палуба его была полна черными бушлатами; за ним стояли колесные пароходы. Несколько тысяч молодых матросов с винтовками за плечами, с патронташами у пояса по веревочным лестницам взбирались на каменные парапеты набережной, легко прыгали вниз, бежали к своим частям, быстро строились в колонны.
Через полчаса вся набережная была полна кронштадтцами.
Они не успели еще построиться, как черный автомобиль со слюдяными окошечками в парусиновом верхе вылетел из-за угла Галерной и остановился.
Худощавый высокий моряк подошел к автомобилю и сказал несколько слов, которые не расслышал Кривенко. Невысокого роста человек в очках, в фетровой шляпе на длинных рыжеватых волосах, в распахнутом пальто вскочил на сиденье шофера и поднял руку.
- Кронштадтцы! - сказал он и замолчал на одно мгновенье.
Глухой шум еще катился внутри смыкающихся колонн.
- Приветствую вас от имени Петроградского Совета Солдатских и Рабочих Депутатов, от имени Военно-Революционного Комитета, от имени власти рабочих, крестьян, солдат и матросов!
Легкий ветер повеял с Невы и взбросил вверх ленточки над круглыми, матросскими шапками.
- Кронштадтцы! - продолжал человек в очках, - вы идете в бой не по приказу какого-нибудь жалкого русского Бонапарта, царящего милостью долготерпения революции. Вы идете в бой не во имя исполнения договора наших самозванных правителей с союзниками, спутывающих цепями руки русской свободы. Вы идете в бой с именем великой революции на недрожащих устах и в горячем сердце!
Он замолчал и нервным движением провел рукой по лицу.
- Русский флот всегда стоял в первых рядах революции. Имена моряков вписаны на почетном месте в книгу великой борьбы с царизмом. Так пусть же и теперь - в день величайшей из революций - моряки будут мощным авангардом пролетариата!
"Перед вами - Зимний дворец, последнее прибежище керенщины, последняя опора врагов народа. Ваша боевая задача - атаковать дворец. Ваши братья - солдаты и красногвардейцы выполнили свой долг, передав сегодня ночью в руки Военно-Революционного Комитета все правительственные здания, банки, телеграфы, вокзалы. Очередь за вами... Они ждут вас на баррикадах..."
Кривенко, не дослушав речи человека в очках, побежал обратно в штаб. Поднимаясь по лестнице он несколько раз всхрапнул басом - с некоторой натяжкой, это можно было принять за смех.
- Ты слышал, чорт побери? - весело закричал он, увидев мичмана, - давай сюда приказ!
Мичман потряс перед его лицом только что полученной телефонограммой.
- Распоряжение Комитета - ждать!
3.
Прапорщик Миллер медленно спустился по лестнице, на Дворцовую площадь.
На несколько минут он задержался на лестнице, придерживая рукой звякнувшую о ступени шашку.
В двадцати шагах от дворца юнкера строили баррикады. Они выносили со двора длинные бревна и нагромождали их у главного входа; они работали молча, несколько ударниц из женского батальона неловко и торопливо помогали им. Винтовки с примкнутыми штыками были прислонены к отлогим перилам лестницы.
Работа велась с утра - длинные штабеля дров тянулись уже вдоль всего фасада и закрывали все входы в Зимний. В баррикадах были искусно размещены пулеметы - подступы вливающихся на Дворцовую площадь улиц были в сфере их огня.
Прапорщик с видимой досадой отвернулся от работающих юнкеров и обойдя штабеля, вышел на площадь.
Огромный полукруг правительственных зданий казался покинутым - он встретил на площади только одного человека: высокого роста старик в изодранном полушубке стоял возле дворцовой решетки, что-то яростно бормоча и с сумасшедшей напряженностью всматриваясь в ярко-освещенные окна Зимнего.
Несмотря на холод, полушубок его был расстегнут и видна была старческая худая грудь, поросшая седыми волосами; к картузу его был приколот красный лоскут.
Прапорщик перешел через дорогу. На углу Невского голубоватым шаром горел фонарь; вокруг него была светлая пустота и в этой пустоте изредка мелькали тени.
Фонарь горел на демаркационной линии правительственных войск.
Каждый, кто в шесть часов вечера остановился бы у решетки Александровского сада, увидел бы, что направо и налево от этого фонаря неподвижно чернели колонны вооруженных людей, а в двух или трех кварталах от него, вдоль по Невскому шли трамваи, сверкали витрины магазинов и электрические вывески кино.
Город жил как обычно, стараясь, насколько это было возможно, не замечать революции, отмечая в своем календаре только повышение цен и понижение температуры.
На другой стороне улицы стоял пикет. Солдаты курили самокрутки и негромко разговаривали о событиях сегодняшнего дня.
Прапорщик услышал только одну фразу, произнесенную громче других:
"Кронштадтцы здесь!"
Он пошел вдоль решетки Зимнего, по направлению к Дворцовому мосту.
Три юнкера встретились ему по дороге; они шли не торопясь, как на прогулке, небрежно заложив винтовки под руку. Один из них остановился и двинулся было к прапорщику, как-будто желая предупредить его о чем-то, но вдруг ускорил шаги и побежал, догоняя своих товарищей.
Прапорщик дошел до конца решетки и остановился, настойчиво вглядываясь в темноту: ему показалось, что какие-то тени проскользнули мимо него, наперерез Дворцового моста.
Он нащупал в кармане револьвер и сделал еще несколько шагов вперед: на этот раз совсем близко от него, пригнувшись, держа винтовки наперевес, пробежали и скрылись в тени, отбрасываемой дворцом, четыре матроса.
