— Что ж ты ему сказала? — после долгого молчания спросила Анна.
Марина едва заметно усмехнулась.
— Сказала… Много, мол, времени прошло с тех пор, переменились мы. А то, что было, иным теперь кажется…
— Тебе и вправду так кажется?
— Дурочка ты, Анька.
— Спасибо. Только ты вначале на себя погляди. Куда уж какая умница! «Разве ж Марка можно прогнать?» А не прогнала бы, так не ушел бы. Чего ж реветь теперь?
Анна встала, прошлась по комнате и снова вернулась к сестре.
— Ну, хватит, — сказала она. — Хватит, слышишь? — И вдруг рассмеялась. — А Марк-то твой белобрысый — красавчик! Плечи — во! Силушки небось у других не занимать. Приголубит такой — замрет сердечко. Замрет, а?..
Марина молчала.
— Чего молчишь? — не унималась Анна. — Не жалко, что другую вместо тебя приголубить может? Я бы на твоем месте… Эх, дева, дева… Мне вот уже под тридцать, а я, сама знаешь, все берегу себя… А для кого берегу? Попадется какой-нибудь хлыщ, скажет: «Наверно, до меня никому не нужна была?» Удавлюсь тогда с горя. Порой думаю: плюнуть на все, кинуться на шею любому молодцу да крикнуть: «Бери!» И не могу… Не могу без любви… Грязи боюсь… Ведь не отмоешь ее потом…
Анна взглянула на Марину. Та сидела совсем неподвижно. И невидящими глазами глядела сквозь нее. Наконец чужим голосом сказала:
— Да, потом не отмоешь…
— Я не про тебя, — спохватилась Анна. — Не про тебя, слышишь?
— И про меня, — глухо проговорила Марина.
— Нет, я вообще… Ни про кого. Так просто… А глаза у твоего Марка вроде как уж очень печальные…
Марина вздохнула. И опять надолго замолчала.
1
Марк проснулся, когда и Степан Ваненга, и Саня Кердыш были уже на ногах. Кердыш стоял у своего фрегата, ненец сидел на кровати. Говорили они шепотом, боясь, наверно, разбудить его. Говорили о нем, о Марке. И, кажется, в чем-то не соглашались друг с другом.
— К Беседину не надо, однако. — Степан встал, подошел к Кердышу и остановился рядом с ним. — Нехороший Беседин человек. Жадный шибко, ух какой жадный. И других учит: хватай-хватай!
— Плевать на Беседина, — сказал Кердыш. — Каждый человек своим умом живет. Если Беседин дрянь — значит, и все у него там дряни, что ли?.. Чудишь, Степа. Да и куда еще. Дня три назад Беседин шумел в кадрах: «У меня аврал, подбросьте двух сварщиков…» Сам слыхал. А ему сказали: «Нету сейчас сварщиков, подожди». Вот и дело.
— Плохой он человек, Беседин, — продолжал Степан. — Не надо бы к Беседину…
Марк сбросил одеяло, натянул брюки. Кердыш и ненец разом обернулись. Степан сказал:
— Проснулся? А мы тут с Саней толкуем: куда тебе работать идти?
— Слышал, — улыбнулся Марк. — Этот Беседин кто — бригадир?
— Бригадир, — ответил Кердыш. — Ему сварщики нужны. Будем тебя к нему устраивать, не возражаешь?
— Ладно. Спасибо за участие.
— Беседин — классный сварщик, большой мастер, — сказал Кердыш. — На каждом собрании его хвалят.
— Не все хвалят, — заметил Степан. — Парторг Петр Константиныч не хвалит, однако. Не шибко, говорит, хороший человек Беседин.
— Ничего, — ответил Марк. — Была бы работа по душе.
Они оделись, зашли в столовую, позавтракали и отправились в порт. Марк шел, поглядывая то на Саню Кердыша, то на маленького ненца, и у него было такое ощущение, что эти парни и он сам давно уже стали друзьями, давно уже вот так каждое утро ходят вместе на работу по улицам этого северного города.
Улицы были еще безлюдны, только где-то в стороне погромыхивал трамвай.
Марк сказал:
— Поздно у вас светает. У нас в это время солнце уже на сто метров от земли.
— Зимой тоже? — спросил Степан.
— Зимой тоже. Хотя греет меньше, зато светит вовсю.
— А тут солнышко скоро совсем уйдет, — вздохнул ненец. — Только фонари будут. А в тундре и фонарей нету, однако. Длинная ночь в тундре. У-ух, какая длинная…
Он снова вздохнул, но Марк подумал, что как раз по этой длинной ночи в своей тундре и тоскует Степан Ваненга, что чего-то не хватает ему здесь, так же как не хватает сейчас Марку его солнца. Положив руку на плечо ненца, Марк участливо спросил:
— Грустишь по своим краям?
— Есть немножко, — признался Степан. — Тянет туда маленько, в тундру-то…
Марк хотел еще о чем-то спросить, но Кердыш незаметно толкнул его в бок. Марк понял: тема, наверно, щекотливая. И промолчал. Они вышли к набережной. Река была такой же темной, как вчера, так же пенились сизые гребни, но сейчас, хотя только еще рассветало, здесь царило необычайное оживление. Десятки катеров с короткими флагштоками, на которых развевались голубые и красные вымпелы, сновали от одного берега к другому, тащили баржи, выводили к морю лайнеры, груженные лесом, рудой, машинами… Гудки и сирены неслись со всех сторон. Два громадных траулера шли в кильватер своим ходом, на одном из них огни еще не были потушены, и казалось, что по реке плывет небольшой городок. Следом за траулером, натужно воя моторами, два буксира тащили к устью океанский пассажирский теплоход. Четыре или пять рядов иллюминаторов теплохода тоже светились огнями, и, отражаясь в темной воде, эти огни словно горели в глубине.
Марк остановился, спросил:
— А порт где?
— Порт везде, — ответил Кердыш. — И там порт, — он показал рукой влево, потом вправо, — и там. Везде порт.
Марк понял не сразу. У них, на юге, порт тоже не маленький, но все вместе: пакгаузы, грузовые площадки, краны стоят рядами, службы — впритык друг к другу, корабли — один за другим. А здесь причалы растянулись на десяток километров. Сколько видно глазу — везде высоченные штабеля леса, горы каких-то тюков, ящиков, руды… Но больше всего — леса. Будто привезли его сюда со всего Севера — доски, десятиметровые круглые бревна, рейки, шахтовый круглячок, потом опять доски, опять бревна…
— Везде порт, — повторил Степан. И с плохо скрытой гордостью добавил: — От окоема до окоема. Вот как.
Только через полчаса они добрались до места. Десятки кильблоков стояли почти вплотную друг к другу, и почти на каждом — траулер, теплоход, танкер, самоходная баржа. У некоторых кораблей обшивка была разворочена, и наружу торчали похожие на скелеты шпангоуты. У других были сняты палубные надстройки, рули, бушприты, и эти корабли казались какими-то куцыми, страшно неуклюжими. Не корабли, а корыта. Тут же, под широким навесом, Марк увидал кучу стальных листов, содранную, изъеденную ржавчиной обшивку, погнутые рули, лопасти тускло поблескивающих винтов.
— Кладбище, однако, — заметил Степан.
— Похоронное бюро, — усмехнулся Саня.
Но Марку такая картина была знакомой. Кто-кто, а он знал, как эти умершие, похожие на старые корыта корабли вновь оживут и не раз еще поборются с ураганами, не раз где-нибудь в далеких океанах моряки добрым словом вспомнят докеров. Он почему-то посмотрел на свои руки и сказал:
— Это не кладбище. С кладбища не возвращаются, а отсюда дорог много.
Вдруг Кердыш толкнул Степана в бок, кивнул в сторону траулера, стоящего на кильблоках. Из трюма корабля вырвался ярко-синий сноп света.
— Смотрите!
— Это Беседин, — сказал Степан. — Работает уже.
Саня взглянул на часы, заметил:
— До смены еще тридцать минут, а он вкалывает. Пошли.
Они поднялись на палубу и заглянули в трюм. Мощная лампа, привязанная к железному крюку, освещала узкий отсек. Упершись одной ногой в борт, а другую подтянув к подбородку, человек в такой неудобной позе каким-то чудом не то сидел, не то висел на шпангоуте и внимательно рассматривал разошедшийся шов в обшивке. Рассматривал долго и сосредоточенно. Потом надвинул на глаза защитную маску, на одно мгновение прикоснулся электродом к металлу и опять склонился над швом.
Человек напоминал птицу, зацепившуюся за наклонный сук и всеми силами старавшуюся не упасть с него. Несмотря на то что в его позе было что-то смешное, Марку показалось необычайно красивым это напряжение, он с первого взгляда увидел в нем настоящего мастера, увлеченно занятого своим делом. Эта увлеченность угадывалась и в напряженной до крайности позе сварщика, и в жесте, каким он после вспышки дуги сдвинул на затылок маску, и даже в том, что он не услышал, как Саня Кердыш громко его окликнул: «Беседин, на минуту!»
— Не хочет вылезать, однако, — сказал ненец.
А Марк ни на йоту не сомневался, что Беседин ничего не слышал. Потому что он был сейчас полностью поглощен своими расчетами, тщательно примериваясь, как лучше прикоснуться электродом к какой-то точке. Вот опять вспышка, потом недлинная пауза, и за ней опять три короткие, как выстрелы, вспышки. И снова пауза.
— Беседин! — еще громче крикнул Кердыш. — Эй, Беседин!
