— Тамакити, нужно как-то обезопасить тыл нашего убежища, — сказал Такаки, поднявшись в рубку с американской винтовкой на плече. — Что сообщают в последних известиях?
Однако Радист, свернувшись калачиком у своей рации, мирно спал.
— Судя по тому, что Радист оставил свою рацию, ничего нового не произошло. Итак, что ты думаешь, Тамакити?
— Есть только один способ. Не знаю, удастся ли…
— Попробуем, — не задумываясь, сказал Такаки.
— Потребуются две гранаты. Помните, Исана, вы нам рассказывали о силе взрыва атомной бомбы? Интересно, относится это к такой маленькой бомбе, как граната?
— Если одновременно взорвать две гранаты, то сила взрыва увеличится.
— Хорошо, — сказал Тамакити. — Попробую забросить на холм за убежищем две гранаты сразу. Я хочу, чтобы засевшие там полицейские были хорошо видны отсюда.
— А вдруг склон обрушится? Тогда и здание наше рухнет, — сказал Такаки.
— Здание прочное. Небольшой оползень ему не страшен, — сказал Тамакити. — Только Дзин меня беспокоит.
— Присмотрите за Дзином, Исана, — сказал Такаки. — Выберется отсюда, чтобы взорвать гранаты, один Тамакити, а мы с Радистом разбаррикадируем и снова забаррикадируем дверь. Вдвоем мы, наверно, справимся?
— Да, это и одному под силу, — заверил Радист, проснувшись и снова надевая наушники.
Тамакити дал волю охватившему его возбуждению и, воплотив его в действие, стремительно сбежал по винтовой лестнице.
— Как бы не убили Тамакити, — сказал Исана. — Если даже полиция и поверила в версию с заложниками, вряд ли человека, вылезшего на крышу с гранатами, примут за заложника.
— Тамакити человек осторожный. Он был бешеным мотоциклистом, но ни разу не был ранен серьезно, — ответил Такаки.
Комната, куда спустился Исана, была наполнена журчащими голосами птиц. В бункере — Тамакити оставил люк открытым — Дзин слушал магнитофон. Утопая в птичьих голосах, Красномордый что-то писал. Исана заглянул через его плечо, и тот поднял залившееся краской лицо — у него был растерянный вид застигнутого врасплох школьника. На листе бумаги Красномордый нарисовал двухмачтовое судно в вертикальном разрезе и в плане и снабдил рисунок подробными пояснениями. Сжав зубы, он старался скрыть свое смущение.
— Я описываю, какого размера и какой конструкции корабль нам требуется, — объяснил он.
— Молодец, нам это скоро понадобится, — сказал Исана. Из люка высунулась голова Тамакити. Когда он вылез, в руках его оказались два полиэтиленовых мешочка с чем-то тяжелым и твердым. Он держал их с преувеличенной осторожностью, будто это были не гранаты, а бутылки с горючей смесью.
— Через десять минут атакую. Влезайте в бункер и закройте крышку люка, — сказал он.
— Смотри не ошибись, а то еще бросишь их из рубки вниз, — съехидничал Красномордый, но Тамакити даже не удостоил его взглядом.
Исана и Красномордый, как спасающиеся от бомбежки мирные жители, спустились в бункер, и Исана плотно прикрыл крышку люка. Дзин тихо узнавал голоса птиц. Раньше в птичьих голосах для него был заключен весь мир. Теперь же, называя имена птиц, Дзин знакомил с каждой из них Инаго, которая задумчиво смотрела на него.
— Это пестрый дрозд, это козодой, — казалось, Дзин подбадривает Инаго, точно заблудившуюся в темном лесу, — это длиннохвостая сова, это иглохвостая сова, это погоныш…
Поглощенный птицами, Дзин не обратил на Исана никакого внимания. У Инаго, на которую Исана смотрел в профиль, лишь напряглись сиреневатые, как ростки щавеля, жилы на шее, но она так и не повернулась к нему. В бункере ранним летним утром было еще довольно прохладно, на Инаго были хлопчатобумажные брюки и рубаха, которые надевал Исана, отправляясь в заболоченную низину.
— Дзин настоящий специалист по голосам птиц, — сказал Красномордый.
— А ты — по кораблям. Оборудовал бункер под кубрик.
— Прежде чем сделать чертеж, нужно было представить себе настоящий корабль. Вот и сделали его здесь, — объяснил Красномордый. — Нам нужна перестроенная рыбачья шхуна водоизмещением в шестнадцать с половиной тонн и длиной пятнадцать метров.
— Перестроенная рыбачья шхуна? По-моему, в павильоне киностудии корабль выглядел куда романтичнее.
— Сначала Союз свободных мореплавателей предполагал выйти в море на паруснике, — сказал Красномордый. — Но безопаснее всего выйти в море на перестроенной рыбачьей шхуне.
— Здравая мысль, — одобрил Исана.
В углу, возле газовой плитки и мойки, Доктор, сидя на корточках, раскладывал продукты.
— Чего-нибудь не хватает, Доктор? — спросил Исана.
— Нет, все в порядке, — улыбнулся Доктор. — Хорошо, что вы нашли консервированный шпинат и маринованную капусту. Они очень полезны. Удобны и консервы — вскипятил, и можно есть. Современное человечество продержится долго. Но что делать с водой? Если перекроют водопровод…
— Нужно набрать хоть ведерко. Противник не остановится перед этим, — сказала Инаго, повернувшись к Исана и Доктору.
Но разговаривать никому не хотелось. Каждый напряженно, не отрываясь, смотрел на стенные часы. И только Дзин говорил то, что думал. Теперь он открывал мир летних птиц, различить пение которых не был в состоянии ни один из подростков.
— Это — серый личинкоед, это — жаворонок, это — райская мухоловка, это — горная трясогузка…
Дважды ударили взрывы. Они слились, как две ползущие по стене капли, но каждый из них возник отдельно. Бункер качнуло, как качнуло бы комель могучего дерева. Лента с поющими птицами продолжала крутиться, но Дзин протянул к Инаго руки, покрытые еще пятнами от сыпи. Испуганные, широко раскрытые глаза Инаго смотрели растерянно, беспомощно.
— Ну, Дзин, объясняй дальше. Объясняй названия птиц, — сказала Инаго.
— Это — мухоловка, это — жаворонок, — снова заговорил Дзин, дрожа всем телом.
Исана, Красномордый и Доктор взбежали по металлической лестнице и прикрыли крышкой люка звучавшие позади голоса птиц. Слышно было, как в заднюю стену здания ударяют камни и комья земли. Прижимая к боку автомат дулом вниз, по винтовой лестнице сбежал Тамакити. Он выскочил в прихожую и, едва переведя дух, навалился плечом на входную дверь.
— Вы спрячьтесь наверху. А Красномордый и Доктор помогут мне, — хрипло приказал Тамакити. — Я сейчас возьму пленного.
Он поудобнее перехватил автомат, чтобы можно было стрелять, не целясь, а левой рукой открыл замок.
— Спрячьтесь наверху, вы ведь заложник!
Над головой Исана слышался чей-то приглушенный голос. Это был хриплый голос Такаки, но разобрать, что он говорит, было невозможно. Прильнув к бойнице, он что-то кричал. Стоявший рядом с ним Радист проверял, хорошо ли вставлена в винтовку обойма. Исана выглянул наружу из соседней бойницы. Перед ним открылась комическая и в то же время впечатляющая картина. Справа от убежища, похожая на убитого носорога, лежала на боку полицейская машина. Перед ней в полном вооружении, растерянно стоял полицейский моторизованного отряда. Бежать назад, где стояли полицейские машины и ряды щитов, — слишком далеко и страшно, из бойницы доносились устрашающие крики Такаки.
— Здорово получилось! — крикнул Радист, передавая Такаки винтовку.
Такаки выстрелил. Точно в ответ на этот выстрел, град пуль застучал по стенам убежища. Что касается полицейского, то он, видимо, был водителем взорванной машины, сначала оглушенный, теперь он решительно повернулся кругом и, прижав локти к бокам, топая огромными черными ботинками, бежал ко входу в убежище, чтобы сдаться в плен.
— Порядок! — возбужденно закричал Такаки; он был похож на гончую, настигшую зверя.
Его худое лицо покраснело от радости и азарта, глаза сияли. Слышно было, как открылась — чтобы впустить пленного — дверь и тут же захлопнулась. Исана прислушался к возне в прихожей: не похоже было, что пленный оказывает сопротивление. Возможно, это красноречивый пленный, сопротивляющийся словесно. Наконец донесся его протестующий крик:
— Дуракиии!
Первую букву он произнес с такой силой, что она, казалось, оторвалась от остальных, а последнюю тянул, сколько можно тянуть гласную в японском языке. Он закричал: «Дураки!», но чувствовалось, что вложил в это слово невероятную враждебность. К тому же и кричал каким-то презрительным тоном. Поскольку он продолжал выкрикивать свое «дуракиии», было ясно, что в прихожей с ним что-то делают, а он под дулами винтовок вынужден подчиняться. Можно было предположить, что ему наносят не физическую, а моральную травму. Пленный по-прежнему не оказывал никакого сопротивления и лишь протестовал словесно.
— Дуракиии! Разве так можно совершить революцию? Дуракиии! (Мы не совершаем никакой революции. Нам нужно выйти в море, — мягко отвечал ему Такаки). Дуракиии! Говорите, что совершаете революцию, а сами товарищей своих убиваете! Дуракиии! (Вот привязался. Не собираемся мы никакой революции совершать.) Дуракиии! Вы такое натворили, а революцию совершать не собираетесь, тогда для чего же? Дуракиии! (Такаки снова отвечал терпеливо и мягко. Все это верно, но нам нужно выйти в море.) Убийцы! Дуракиии! Что вы делаете? Самим же хуже будет! Где ваша совесть, которую должны иметь люди, совершающие революцию? Дуракиии! (Опять за старое? Не совершаем мы никакой революции.) Молчание, потом дверь открылась, через мгновение снова щелкнул замок, и Такаки с друзьями, весело смеясь, взлетели по лестнице и вбежали в рубку. Исана смотрел вслед неожиданно отпущенному пленному, который убегал, как и раньше, прижав локти к бокам. На нем был, разумеется, темно-синий шлем, висящая мешком походная форма, даже своих огромных ботинок он не забыл, и только брюки у него были спущены. На его белом, сверкавшем на солнце заду был нарисован большой красный круг. С государственным флагом на ягодицах, колышущемся при каждом его шаге, полицейский бежал прямо по траве, лишь один раз оторвав руки от боков, чтобы поправить сползший на глаза шлем, потом снова прижал их к бокам и продолжал бежать. Вся команда Союза свободных мореплавателей, облепив бойницы, громко хохотала. Лишь один Тамакити, выставив из бойницы автомат, целился.
