Теперь представьте себе другой случай: в таком же положении очутился организованный отряд людей. Они объединены сознательной уверенностью в полезной общности своих интересов, дисциплиной, доверием к своим вождям. Такой отряд к найденным запасам пищи направится строгим маршем и остановится перед запасами на расстоянии нескольких метров по суровому командному слову только одного человека. И если в этом отряде найдется один человек, у которого заглохнут чувство солидарности, который завопит, зарычит, оскалит зубы и бросится вперед, чтобы одному поглотить найденные запасы, его тихонько возьмут за шиворот и скажут:
— Ты и негодяй, ты и дурак.
Но кто же в этом отряде будет образцом нравственной высоты?
Все остальные.
В старом мире моральная высота была уделом редких подвижников, число которых измерялось единицами, а поэтому снисходительное отношение к нравственному совершенству давно сделалось нормой общественной морали. Собственно говоря, были две нормы. Одна парадная, для нравственной проповеди и для специалистов-подвижников, другая для обыкновенной жизни и для «умных» людей. По первой норме полагалось отдать бедному последнюю рубашку, раздать имение, подставлять правую и левую щеки. По второй норме этого ничего не полагалось, да и вообще ничего не полагалось святого. Здесь измерителем нравственности была не нравственная высота, а обыкновенный житейский грех. Так уже и считали: все люди грешат, и ничего с этим не поделаешь. Грешишь в меру — это и было нормой. Для приличия полагалось один раз в год подвести черту всем грехам за истекший период, кое-как попоститься, несколько часов послушать гнусавое пение дьячков, на минутку притаиться под замасленной епитрахилью батюшки… и списать «на убыток» все прегрешения. Обыденная нравственность не выходила за границу среднего греха, не настолько тяжелого, чтобы быть уголовщиной, не настолько и слабого, чтобы заслужить обвинение в простоте, которая, как известно, «хуже воровства».
В социалистическом обществе нравственное требование предъявляется всем людям и всеми людьми должно выполняться. У нас нет парадных норм святости, и наши нравственные движения выражаются в поведении масс.
Да, у нас есть Герои Советского Союза, но, посылая их на подвиг, наше правительство не устраивало им особого экзамена. Оно выбирало их из общей массы граждан. Завтра оно пошлет на подвиг миллионы людей и не будет сомневаться в том, что эти миллионы обнаружат такую же нравственную высоту. В уважении и любви к нашим героям меньше всего морального удивления. Мы любим их потому, что солидарны с ними — в их подвиге видим обязательный для нас практический образец и для нашего поведения.
Наша нравственность вырастает из фактической солидарности трудящихся.
Коммунистическая мораль только потому, что она построена на идее солидарности, не может быть моралью воздержания. Требуя от личности ликвидации жадности, уважения к интересам и жизни товарища, коммунистическая мораль требует солидарного поведения и во всех остальных случаях, и в особенности требует солидарности в борьбе. Расширяясь до философских обобщений, идея солидарности захватывает все области жизни: жизнь есть борьба за каждый завтрашний день, борьба с природой, с темнотой, с невежеством, с зоологическим атавизмом, с пережитками варварства; жизнь — это борьба за освоение неисчерпаемых сил земли и неба.
Успехи этой борьбы будут прямо пропорциональны величине человеческой солидарности.
Только двадцать лет прожили мы в этой новой нравственной атмосфере, а сколько уже мы пережили великих сдвигов в самочувствии людей.
Мы еще не можем сказать, что мы уже окончательно усвоили диалектику коммунистической морали. В значительной мере в нашей педагогической деятельности мы руководствуемся интуицией, больше надеемся на наше чувство, чем на нашу точную мысль.
Много еще живет в нас пережитков старого быта, старых отношений, старых привычных моральных положений. Сами того не замечая, мы в своей практической жизни повторяем многие ошибки и фальсификаты истории человечества. Многие из нас бессознательно преувеличивают значение так называемой любви, другие еще носятся с верой в так называемую свободу, не замечая сплошь и рядом, что вместо любви они воспитывают сентиментальность, а вместо свободы — своеволие.
Из области общих солидарных интересов вытекает идея долга, но не вытекает прямо выполнение долга. И поэтому солидарность интересов еще не составляет нравственного явления. Последнее наступает только тогда, когда наступает солидарность поведения, В истории человечества всегда существует солидарность интересов трудящихся, но солидарная успешная борьба стала возможна только в конце нашего исторического опыта, завершенного энергией и мыслью великих вождей рабочего движения.
Поведение есть очень сложный результат не одного сознания, но и знания силы, привычки, ухватки, приспособленности, смелости, здоровья и, самое главное, — социального опыта.
С самых малых лет советская семья должна воспитывать этот опыт, должна организовать упражнение человека в самых разнообразных солидарных движениях, в преодолении препятствий, в очень трудном процессе коллективного роста. В особенности важно, чтобы ощущение солидарности у мальчика или у девочки не строилось только на узких семейных транспарантах, а выходило за границы семьи в широкую область советской и общечеловеческой жизни.
Заканчивая первый том «Книги для родителей», я позволяю себе надеяться, что она принесет некоторую пользу. Я преимущественно рассчитываю, что читатель в этой книге найдет для себя полезные отправные позиции для собственного активного педагогического мышления. На большее я рассчитывать не могу. Каждая семья отличается своеобразием жизни и жизненных условий, каждая семья должна самостоятельно решать многие педагогические задачи, пользуясь для этого отнюдь не готовыми, взятыми со стороны рецептами, а исключительно системой общих принципов советской жизни и коммунистической морали.
В первом томе я успел затронуть только узловые вопросы, связанные со структурой советской семьи как коллектива. В дальнейшем рассчитываю перейти к вопросам духовной и материальной культуры семьи и эстетического воспитания. Было бы желательно, чтобы второй том был написан не только на основании моего личного опыта, но и на опыте других людей. Поэтому я буду очень благодарен тем родителям, которые напишут мне о своих мыслях, затруднениях, находках. Такое общение между писателем и читателем будет лучшим выражением нашей солидарности.
Конец первого тома
Фрагменты отдельных глав первого тома «Книги для родителей» и варианты текста
1. Потребности в семье и воспитании
Я за Алешу не боюсь. Дружная, разумная семья к 18 годам приведет в порядок Алешины потребности, а тем временем советская жизнь укажет ему истинные трудовые пути к комфорту и достатку. Но от этого не меняется лицо конфликта в Алешиной семье, и это лицо то же, что и в семье Коли, — и здесь потребности выросли из опыта удовлетворения, а не из опыта борьбы.
Однако как же быть?.. Как организовать опыт борьбы в советском семейном хозяйстве? Не существует ли непреодолимое противоречие между естественным достатком социалистической семьи и естественным правом детей. Правом, так сказать, на «нетрудовые доходы»?
Семья — естественный человеческий коллектив. И поэтому многое в семье должно быть разумно и соответствовать лучшим человеческим законам. Если семью очистить от пагубных наслоений вековой эксплуатации человека человеком, в ней останутся только естественные и простые отражения человеческой культуры, она может вместить в себя самые совершенные формы жизни.
Великий закон коммунизма «от каждого по способности, каждому по потребностям» для многих еще представляется практически неуловимым, многие еще не способны себе представить такой высокой принцип распределения, предполагающий еще невиданные формы честности, доверия, чистоты человеческой нравственной личности.
А между тем этот закон давно применяется в семье и применяется тем полнее, чем дальше семья отходит от формы отцовской деспотии и приближается к форме свободного человеческого коллектива. И советская семья следует этому закону необходимо и последовательно и не может не следовать без опасности перестать быть советской семьей.
Благодаря этому счастливому обстоятельству наша семья становится настоящей школой коммунистической морали. Но именно поэтому чрезвычайную важность приобретает вопрос о норме потребности, иначе говоря, все тот же вопрос о семейном хозяйстве.
И может быть, еще более важным вопросом становится следующий: семейный коммунизм поведения должен обязательно перерастать в коммунизм общественного поведения. В противном случае мы воспитаем самую жалкую тварь, какая только возможна на свете, — ограниченного патриота собственной квартирки, жадненькую и жалкую зверушку семейной норы.
