свету дымил в кровати. Пустоватым казался дом — две большие прохладные комнаты. Сын, Иван, давно вырос и уехал. Остались редкие свиданья да письма. У стены на темном комоде, где стояли при жене разные безделушки, — пустота, напоминавшая о давней утрате… За всегдашней привычной коловертью дел притупилась с годами боль; лишь иногда, как сегодня, напоминала она о себе. Василий Павлович слушал, как шаркает за стеной приехавшая покоить его старость незамужняя сестра Нюра, потушив папироску, тут же тянулся за другой…
Утром выехал поздно. Солнце было уже высоко, ветер обдул хлеба. С гребня увала было видно километров на двадцать в ту и в другую сторону. За логами и кустами крутая излучина Актуя. Дорога нырнула через мост. Там, в стороне от большака, — бревенчатый четырехоконный домик — полевой стан. К нему петляли две колеи. Проехав мост, Василий Павлович скользнул взглядом вбок, мимо шофера. По тряской полевой дороге медленно катились дрожки, подпрыгивали; седок наполовину виднелся из-за коня. Круглое лицо, вздрагивающие от тряски плечи. Василий Павлович узнал издали: Кленов. Его-то ему и надо. Он остановил машину, вылез, поджидая. Кленов натянул вожжи, осадил коня, спрыгнул на дорогу.
— А я к тебе. Собирался пораньше, да, видишь, припозднился. Ты лошадку тут оставь, — кивнул на полевой стан. — Есть там кто-нибудь? — Кленов отошел в сторону, махнул рукой сидевшему на крыльце дома подростку. — Вот и ладно. Садись, поедем.
Дорогой смотрел на поля, поворачивался к председателю:
— Тот хлеб, помнишь, убрали? Ага, вот это поле. То самое? Вижу. Чисто. А ведь могли и потерять зерно.
В машине было душно и пыльно. Василий Павлович привалился к дверце. Кленов выглянул — впереди за краем стерни дорога ветвилась надвое, — тронул шофера за плечо:
— Давай вправо.
Возле обжатого поля с видневшимся невдалеке комбайном остановились. Сзади, не доезжая до них, свернула на межу машина и пошла по примятому в траве следу; у края поля повернула к комбайну. Над кузовом нависла мешковина. Минута — и вот уже густо, сильно хлынуло по ней зерно. Так и шли они рядом, комбайн и автомашина. Желтый пыльный поток хлестал в раструб, мешковина ходила как живая. Шофер высунулся из кабины, сторожко правил. На коротеньком мостике вертел головой чумазый комбайнер. Увидев председателя, остановился. Спустился по лесенке. Кленов кивнул:
— Иван Жук. Отличнейший работник. За всю уборку ни одной поломки.
Тот подошел, сдвинул разлатые брови — они никак не хотели сходиться, все так же размашисто разлетались в стороны.
— Ты погоди хвалить, — сказал перегоревшим на жаре голосом. — Что это такое получается? Не успеешь объехать круг — бункер полон. Машина в кои веки вернется с поля тока. А мне стоять? Машин мало. Где хотите берите, а давайте.
— Вторая машина вот-вот будет. — Кленов повернулся к Василию Павловичу. — Пришлось снять с отвозки на элеватор.
— Ну зачем же с отвозки? — Василий Павлович недовольно поморщился. Не видел, как и отошел комбайнер.
«Вот опять… Начинается. Ох этот Кленов. Неужели не понимает? Снять с отвозки. Будто нет другого выхода. Машина могла бы сделать сегодня три рейса. Пятнадцать тонн… Да что он? Считать не умеет? Дорога каждая ездка. А тут…» Василий Павлович проговорил суховато:
— Бюро запретило снимать машины с отвозки зерна на элеватор.
— Василий Павлович, не уберем сегодня-завтра это поле, потечет тут зерно. Половину потеряем. А за хлебосдачу не беспокойтесь. Все, что обещали, вывезем.
— Одни обещания. Вот всегда вы так! — Василий Павлович уже заводился. — Поехали на ток.
В машине сидел прямо, каменно молчал.
На току он забрал в горсть крупные литые зерна — они тяжело легли на ладонь. Глаза повеселели. Машин бы надо, машин. Но где их взять? В районе все, что можно, мобилизовано. Надо возить ночью.
— Транспорт работает у нас круглые сутки, — проговорил Кленов.
— Знаю.
— Пускаем к комбайнам бестарки.
— Снимите трактор. К нему — тележки.
— Трактора пашут зябь.
— Ждете машин? Не ждите, не будет, — сквозь зубы проговорил Василий Павлович и добавил с нажимом: — А график и план мы с тебя все равно спросим.
Не может он с ним говорить по-другому. Пока не вывезет хлеб на элеватор, не будет у них никакого другого разговора.
В Ключи Василий Павлович приехал взволнованный.
— Где Сукманов?
— На току.
Стоя у навеса, искоса смотрел, как Ерофей хозяином ходит среди ворохов зерна, поторапливает людей, покрикивает. Вот сам взялся за лопату, отгребает хлеб. Прибыли машины — кинулся к ним, и через минуту его веселый басок звучал уже оттуда. Шоферы один за другим подгоняли машины под погрузку. Ерофей махал рукой: давай, давай. Василий Павлович потерял его из виду, но с крайней машины снова послышался председателей голос — оказалось, Ерофей ходит по кузову, разравнивает зерно.
Василий Павлович махнул ему. Сукманов спрыгнул с машины, заспешил навстречу — с улыбкой, глаза блестящие, руки на ходу одергивают пиджак. Он подтянут и весел, как всегда. Василий Павлович пожал ему руку.
— Как со сдачей?
— Завтра пустим два трактора с тележками. К исходу недели закроем второй план.
— Молодец!
Вот как надо. У Василия Павловича сошли со лба морщины. От глаз потянулись в стороны веселые лучики.
VI
— Вы в поле?
— Да.
— Возьмите меня с собой.
— Садитесь.
Надежда Сергеевна села на дрожки, покачиваясь, глядела по сторонам. Лицо припудрено пылью, рукава пропыленной жакетки подвернуты; но и в этой простой бабьей одежке она была хороша. Прохор молча правил. Разговор с Василием Павловичем его не ободрил и не обрадовал. Надежда Сергеевна, наскуча глядеть на поля и луга у дороги, на дальние и ближние увалы, повернула к нему голову. В серых больших, с поволокой глазах — бабье любопытство и внимание.
День стоял жаркий; небо, просторное и светлое, будто выцвело от зноя; трава у дороги спутанно поникла, и ковавшие с утра зеленоглавые неугомоны-кузнечики поутихли и затаились в ней. Вдали под увалом неутомимо, как коростель, верещал комбайн. Звуки плыли монотонно и ровно, на одной низкой ноте, но вдруг там что-то оборвалось — сразу стало тихо, от заросшего осокой и чиром озерка явственней пахнуло застойной водой, и Прохор услышал ленивое дерганье сморенного жарой живого коростеля. Надежда Сергеевна послушала тишину и негромко сказала:
— Остановился.
— Полевого тока поблизости нет. Машина не поспела. Вот и стал.
— Вон пылит какой-то грузовик.
Прохор оглянулся. По дороге, подпрыгивая и дребезжа кузовом, катилась грузовая машина. Пыль летела за ней бурым облаком; закручиваясь у колес и поднимаясь все выше над задней стенкой кузова, оно росло, ширилось, плыло по дороге; клубы, вспухая, заполняли прокаленный воздух. Шофер заметил председателя и агронома, затормозил;
