Хотелось дальних походов, стрельбы, отважных десантов и побед. А действительностью была служба: бессонные ночи на палубе, днем судовые работы и занятия с командой… Поездки на берег стали редки.
«Ну что ж, — думал Беловеский, — не вечно же нам здесь стоять. Придет и наше время».
104Зайдя к Элледеру за чеком для получения в банке денег, Клюсс застал в конторе агентства новых капитанов. Александров, высокий, рыжеусый, с крупными чертами энергичного лица, давно известный во Владивостоке под прозвищем «рыжий кот», стал теперь капитаном «Эривани». В углу в кресле скромно сидел новый капитан «Астрахани» Якушев, чисто выбритый, с ястребиным носом. Третий посетитель агентства показался Клюссу тоже знакомым. Похоже, приехал издалека. Клюсс никак не мог вспомнить, где он с ним встречался.
— Так Гляссер сдался и съехал на берег, говорите? Что ж, это хорошо. Лёд, значит, тронулся. Скоро за ним должен последовать и Совик, они всегда действуют согласованно. А прочих просто спишем приказами. Главное — капитаны! — Сверкнув стеклами очков, Элледер выключил настольный вентилятор, кивнул Клюссу и указал ему на кресло.
Когда Элледер и новые капитаны ушли в банк, к Клюссу обратился незнакомец:
— Рад, что мы в вас не ошиблись, товарищ Клюсс, и что вы здесь с вашей командой. А где товарищ Якум?
— Вы с Камчатки? — спросил Клюсс, решивший сначала узнать, с кем разговаривает.
— Разве не узнали? Я Савченко, секретарь Петропавловского комитета.
— Простите, что сразу не узнал. Как же вы сюда добрались? Через Владивосток?
— Нет, что вы! Через Японию. Без особых помех пешком добрался до Большерецка. Сопровождал меня ваш матрос Казаков. Помните такого?
— Как же, как же, помню.
— Казаков ушел обратно в Начики, где сейчас ревком, а мне повезло: на рейде разгружался «Сишан», собравшийся во Владивосток. Думаю, хорошо бы на нем поехать, но ведь во Владивостоке белые. Повезло вторично: на берегу я встретил знакомого кочегара с этого парохода, Сивака, который в прошлом году служил курьером ревкома. Вы его, конечно, не помните: к Якуму я его три раза посылал… А где сейчас товарищ Якум?
— Якум уехал в Читу год назад.
— Вот как? Ну что ж, там увидимся. Так вот, этот самый Сивак и привез меня на пароход, что было нетрудно: на нем всё время ездили жители Большерецка. Кто за покупками, кто просто потолкаться. На пароходе по рекомендации Сивака кочегары поселили меня в угольном бункере. Грязновато и пыльно, но зато спокойно, никто туда не заглядывает. Вышли мы в море, попали в тайфун. Угля до Владивостока не хватило, и капитан зашел в Отару. Я там сошел. Документы у меня были хорошие, подлинные, на имя учителя Паланской школы. У японской полиции никаких подозрений не возникло. Пересел на японский пароход, доехал до Цуруги… Оттуда по железной дороге в Нагасаки, потом на пароходе в Шанхай. А теперь думаю по железной дороге в Читу. Как Якум проехал? Опасно это?
— Да нет, по-моему. Многие ездят. В Харбине, говорят, белых китайцы приструнили, а дальше — Маньчжурия и граница. Семеновцев сейчас там нет, насколько мне известно… А скажите, как там белые, на Камчатке? Далеко продвинулись?
— Никуда пока не продвинулись. Сидят в Петропавловске и в Тигиле. Генерал Поляков и есаул Бочкарев. Пытаются соединиться, но пока безуспешно. В Ухтолке партизаны Писни целиком уничтожили банду полковника Алексеева, так мне сообщили в Большерецке. Под Петропавловском им тоже попало, но нашего парламентера взяли заложником. Наверно, убьют.
— Рябикова?
— А вы откуда знаете?
— Мы радиограмму на Камчатку перехватили: Рябикова держите заложником, пока партизаны не разойдутся, по домам. А скажите, кто он такой? Мы все гадали, что он партизанский командир.
— Угадали. Начальник Ухтолского партизанского отряда.
— А как он к белым в плен попал?
— Заседал там, под Петропавловском, в Завойко, чрезвычайный Камчатский съезд. Председателем выбрали Рябикова. Его все знают и очень любят. Телеграф он на Камчатке проводил. Где увидите столбы — его работа. Съезд постановил обратиться к белым и японцам с письмом, чтобы они немедленно уезжали с нашей земли. Передать им эти письма вызвался Рябиков. Отговаривали, но он заявил, что как парламентер неприкосновенен. Пошел в город, с ним ещё два делегата. Ну и, конечно, арестовали. Тех двоих отпустили, а про него говорят: таких, как Рябиков, не отпускают. А вы как тут? Мне консул успел рассказать, как вы боретесь за наши пароходы. Это большое дело, товарищ Клюсс.
— Не все в Чите это понимают. Есть там у нас один недоброжелатель.
И Клюсс рассказал о комиссаре Камчатской области, о неудачном рейсе «Ральфа Моллера», о необоснованных нареканиях на него лично и экипаж вверенного ему посыльного судна.
Вернулся Элледер.
— Ну как? Узнали друг друга? Побеседовали? Вам, Михаил Иванович, сейчас привезут билет. Это доктор Чэн устроил, помощник комиссара по иностранным делам. Поезд отходит в шесть вечера с Северного вокзала. Это в Чапее, я вас туда провожу. Буфетов на станциях и вагона-ресторана нет. Поэтому нам нужно хорошенько пообедать на дорогу и кое-что купить… Вам, Александр Иванович, — повернулся он к Клюссу, — вместо чека я выдам банкнотами. Вот, пожалуйста, пишите расписку.
105Получив аванс и потеряв надежду уйти в рейс, Гляссер и Совик покинули свои суда и уехали во Владивосток. С «Эривани» и «Астрахани» были рассчитаны и списаны все не пожелавшие признать новых капитанов. Вместо них были наняты китайские рабочие.
Теперь советское агентство в Шанхае крепко держало в руках оба парохода, но командиру «Адмирала Завойко» все же пришлось в конце сентября принимать на борту доктора Чэна, приехавшего с письмом. Комиссар по иностранным делам предлагал русскому командиру или разоружиться, или в трехдневный срок покинуть китайские воды.
Чэн был в черной визитке, полосатых брюках, лакированных полуботинках. Крахмальная рубашка и черный галстук подчеркивали официальность визита.
— Мы вынуждены вручить вам это письмо, командир. Копия его с датой вручения должна быть сегодня отправлена в Пекин, в министерство, — сказал он, как бы извиняясь.
Клюсс нахмурился.
— В течение трех дней вы получите мой письменный ответ. Больше ничего я сейчас сказать не могу.
Доктор Чэн откланялся. Клюсс сейчас же поехал посоветоваться с Элледером.
— Не торопитесь с ответом, Александр Иванович, — сказал тот, — за три дня многое может измениться. В крайнем случае, вам придется покинуть китайские воды и стать против Марше де л'Эст. С французским консулом постараемся договориться.
— Стоять там мне бы не хотелось, — ответил Клюсс, — я уверен, что именно там белоэмигранты сделают отчаянную попытку взять нас на абордаж — ведь приехал атаман Семенов. Лучше иметь дело с китайцами, чем со сладкоречивым мосье Паскье.
На корабле его ждала ещё одна неприятность. Нифонтов доложил:
— Только что приезжал китайский морской офицер. Он привез письмо от их адмирала.
Клюсс взглянул на стоящие рядом китайские крейсера: «Да, эти старомодные калоши могут моментально с нами разделаться». Он вскрыл конверт. Китайский адмирал в изысканных выражениях просил командира русской «канонерки» на несколько дней перейти к Секонд Пойнт выше но реке, так как на Кианг-Нанский рейд ожидается приход ещё одного крейсера.
— Уж не хотят ли они нас там силой разоружить? — высказал предположение комиссар.
— По-моему, лучше стать на старое место против французской концессии, — предложил старший офицер.
— Становиться в воды Международного сеттльмента опасно, — сказал командир. — Там на нас сейчас же нападут белогвардейцы, а как только начнется стрельба, вмешаются иностранные стационеры, нас мигом разоружат или утопят. А за Секонд Пойнт ещё вопрос — решатся ли на нас напасть китайцы? Да и не можем мы далеко отсюда уходить: оставим пароходы — их белые захватят. Мне иногда кажется, что вся эта переписка затеяна с единственной целью: оторвать нас от пароходов, которые сейчас владивостокским «правителям» позарез нужны. Ведь у них на носу эвакуация!
Несколько минут прошло в молчании, наконец его нарушил командир:
— Так вот, товарищи, решение принято. Прогревайте машину, Николай Петрович, скажите штурману, пусть на катере обследует фарватер. Идем за Секонд Пойнт.
106Мыс Секонд Пойнт на болотистом правом берегу стремительной Ванпу был конечным пунктом плавания морских судов. Дальше — кладбище кораблей. Здесь, на отмелях, китайские труженики разбирают отслужившие пароходы и парусники. Разбирают вручную, кувалдами и кузнечными зубилами, мускульная сила здесь дешевле технических приспособлений. Вот они копошатся на огромном, похожем на длинное блюдо днище парохода. Сколько морей прогладило оно, сколько грузов и людей пронесло в разные страны! И вот теперь конец. Снова обращенное в материал, океанское судно распадается на горы металла, который неутомимые человеческие руки снова превратят в машины, сооружения, а может быть, и в суда. Такое превращение ожидает все корабли, военные или коммерческие, всё равно. Кроме тех, которые гибнут в море и остаются бесполезными для неугомонного человека. А человек, создавший корабль, сам становится рабом своего детища, не расстается с ним до глубокой старости, а зачастую и тонет вместе с ним. Так размышлял штурман, шагая по палубе стоявшего на якоре «Адмирала Завойко».
