— Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Передача ведется на частоте сто сорок пять мегагерц. Радиолюбителей-коротковолновиков, принимающих нашу передачу, просим записать ее на магнитофон и передать со своей станции. Тем, кто передал средствам массовой информации нашу первую передачу, рекомендуем предложить и ту, которую вы сейчас запишите. Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Полицейским властям наши требования уже известны. Вот наши условия. Мы требуем, чтобы нам предоставили судно, снабженное всем необходимым для плаванья по меньшей мере восьми человек. Мы требуем судно длиной пятнадцать метров и водоизмещением в шестнадцать с половиной тонн типа рыболовной шхуны для ловли тунца, снабженной дизельным мотором в тридцать восемь лошадиных сил. На судне должен быть не менее чем недельный запас воды, продовольствия и горючего. Место стоянки судна — порт Эносима. Мы требуем машину, которая доставит нас туда. Мы не собираемся возлагать расходы на плечи государства. Требуемое судно будет стоить, по нашим расчетам, около пятнадцати миллионов иен, деньги предоставит из своих средств семья задержанных нами заложников. Все это время мы будем вооружены винтовками, гранатами и динамитом. Мы не боимся взорвать себя. Любые попытки освободить заложников чреваты для них смертельной опасностью. Мы ждем ответа к часу дня или от полицейских властей, или через посредников, в качестве которых могут выступать средства массовой информации. Всех, кто связан со средствами массовой информации, просим проследить, чтобы полиция не игнорировала согласие семьи заложников выполнить наши требования. Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей.
— Вряд ли пройдет такое нахальное требование, — сказал Тамакити. — Но когда я его слушал, у меня перед глазами стояла рыбацкая шхуна, на которой мы уходим в море…
Эта вспышка чувств, столь неожиданная для Тамакити, выражала, наверно, состояние всех Свободных мореплавателей.
Снова начался обстрел. На этот раз стреляли и газовыми и обычными пулями. Тамакити сразу же ответил, старательно целясь в щель между щитами по бокам полицейской машины. Но поскольку стрелявшие прятались в окопе, стрельба Тамакити не могла доставить им беспокойства. А вот две газовые пули едва не влетели в бойницу, из которой была вынута заслонка. Теперь все, кто находился в рубке, захлебывались слезами, кашляли и изо всех сил прижимали к глазам тонкие кружочки лимона. И если бы хоть одна газовая пуля разорвалась внутри, положение осажденных стало бы критическим. Из этого можно было заключить, что противник настоящего боя еще не начинал.
— Сбили! — неожиданно завопил Радист. — Они сбили антенну!
Очевидно, это и было целью обстрела, так как он тут же прекратился. Радист судорожно крутил рукоятки. Но для Радиста душа рации умерла. Обычные радиопередачи можно было ловить без всякой антенны. Однако вести передачи и подслушивать переговоры полицейских стало невозможно. Наконец Радист отодвинул столик, на котором стояла рация, и выпрямился.
— А что с электричеством?
— С электричеством? Давным-давно отключено, — сказал Радист тоном, с каким специалисты отвечают профанам.
Исана сразу же вспомнил, как он вставлял в магнитофон Дзина новые батареи. Достаточно было отключить магнитофон от электросети, как батареи тут же начинали работать. Исана делал это каждый раз, покидая убежище и оставляя Дзина одного.
— Они давно поняли, что я пользуюсь батареями, и решили уничтожить антенну… Вот подлецы!
Радист откинулся назад и закрыл глаза. Исана показалось, что все это время он видел лишь профиль Радиста, склонившегося над рацией. Теперь он увидел его густые брови, едва не сросшиеся на мясистой переносице. От упругих щек к уголкам губ протянулись грязные полоски. Раздувая ноздри, покрытые капельками пота, он тяжело дышал, не открывая глаз. За стенами убежища, без всякой связи со стрельбой, раздавались стереотипные фразы: Укрывшиеся в здании! Не усугубляйте совершенных вами преступлений…
— Надо исправить антенну. Я ее укорочу, тогда ее выстрелом не собьешь, и укреплю обломками бетона на самой середине крыши.
— Вылезешь — тебя тут же пристрелят, — не поддержал его Тамакити. — И прикрыть тебя отсюда огнем тоже не удастся.
— Конечно, не удастся, — сказал Радист, не открывая глаз и лишь нахмурив брови, отчего между ними пролегли мясистые складки. — Прикрывать огнем и не нужно. Объектив телевизионного комментатора внимательно следит за тем, что происходит, и когда полицейские увидят, что идет невооруженный человек, они не станут у всех на глазах стрелять в него. Ну, может, один разок для острастки.
Слова Радиста не могли никого обмануть, больше всего они смахивали на самовнушение. Подростки слушали его ошеломленно.
— Неужели антенна так уж необходима? — спросил Такаки. — Может, хватит вещать? Все, что мы передаем, они пропускают мимо ушей. Ну поставим антенну, снова начнем передачу, и что изменится?
— Неправда. Сбили же они нашу антенну, — сказал Радист. — Я, конечно, тоже не верю, что сделка пройдет как по маслу. Но мы же начали вещание, даже позывные у нас есть. Бросить на полпути — значит, все это была только игра. А я относился к этому иначе: у нас настоящая радиостанция Союза свободных мореплавателей.
Сказав это, Радист умолк. Его глаза, красные от слезоточивого газа, были обращены к выходу на балкон. Он чувствует себя одиноким, подумал Исана, подавленным. И хочет скрыть, что творится у него на душе.
— Но если передачи и в самом деле бессмысленны? Разве станут они менее бессмысленными, если починить антенну и возобновить их?
Во взгляде удивленно посмотревшего на него Радиста вспыхнули гнев и осуждение, но их тут же сменило выражение отчужденности. Он спокойно поднял с пола кусачки и заткнул их за пояс хлопчатобумажных шортов. Подошел к неустойчивой баррикаде из обломков железобетона и начал ее растаскивать. Тамакити, не говоря ни слова, пришел ему на помощь.
Низко согнувшись, точно боясь удариться головой о яркий свет, льющийся из образовавшегося отверстия, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, Радист вышел на балкон.
Вдруг его ноги взлетели вверх, будто скошенные порывом ветра, и в то же мгновение раздался звук выстрела. Казалось, что выстрел прозвучал уже после того, как он упал. Но Радист снова вскочил на ноги. Тамакити чуть расширил проход в железобетонной баррикаде. Радист сделал шаг, еще один, можно было подумать, что он возвращается, но он поднялся по металлической лестнице, скрытой баррикадой, и вышел на крышу. Раздался еще один выстрел. Тамакити вернулся на свой пост и, выворотив дулом автомата заслонку в бойнице, выпустил очередь. Тем, в кого он стрелял, никакого реального вреда его выстрелы не принесли. Расстреливая обойму, Тамакити плакал и не видел ничего перед собой. По стеклу крайней бойницы, ближайшей к металлической лестнице, поползла удивительно светлая струйка крови. Такаки окликнул Радиста. Ответа не последовало. Радист погиб за то, чтобы можно было вести настоящие передачи, а не играть в радиовещание.
Плача навзрыд, по-детски, как Бой, Тамакити вставил в автомат новый магазин и примостился у открытой бойницы, а остальные подростки не могли оторваться от стекла, по которому бежала струйка крови.
Исана услышал у самого уха что-то похожее на молитву, которую шептал Красномордый, глядя на струйку крови, то убывавшую, то прибывавшую.
Глава 21
ИЗ ЧРЕВА КИТА (3)
Час дня — ответа нет. Полицейская машина без конца передает стереотипные фразы. Они повторяются одним и тем же голосом и теми же словами, но это не магнитофонная запись; окончания слов стали неразборчивыми. Язык, наверно, заплетается. Даже если задняя дверь полицейской машины и открыта — из убежища этого не видно, — в ней все равно жарища. Очевидно, от стереотипных фраз у человека в форме, который, страдая от невыносимой жары, сидел на узенькой скамеечке возле рации, уже перегрелась голова, хотя поток стереотипных фраз не прекращался.
— Я бы с удовольствием посадил его у рации Союза свободных мореплавателей, — сказал Такаки. — По-моему, он принадлежит к людям типа Коротышки…
— Другого такого человека, как Короткий, не существует, — зло бросил Тамакити.
Заслонив лицо затемненным мотоциклетным стеклом, он смотрел на залитую щедрым солнцем низину. Его потемневшее, изнуренное лицо, по которому бежали струйки пота, было похоже на лицо индийского ребенка, вылезшего из воды после долгого купания. Его занимала одна мысль: как перенести в рубку тело Радиста, не подставив себя под пули. Может быть, предложить полицейским перемирие? Перемирие на короткое время, пока он будет тащить мертвого Радиста, который лежал под палящими лучами солнца. Но он не чувствовал в себе сил сразиться, даже через мегафон, со специалистом по стереотипным фразам.
