Женщина задумалась. Что-то решив, смущаясь, что прямо обращается к гостю, спросила Уорфилда:
— У нас говорят о втором фронте… Говорят, что непременно будет и об этом с вашим президентом договорились. Ну, а как же так? До сих пор ведь нету!
Она виновато посмотрела на Веру: правильно ли поступает? Можно ли с ними так? Вера кивнула ей и с особым удовольствием перевела.
— Второй фронт… — произнес Уорфилд. — У вас еще поют песню: «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину…» Воевать можно не только людьми, хотя и наши люди тоже воюют.
Он встал и по возможности вытянулся, словно отдавая дань уважения погибшим и воюющим.
Сибирякова закивала головой: ну да, ну да…
Через несколько минут гости вышли. Гейбл — по-прежнему спокойный и невозмутимый, Уорфилд — строгий, грустный. Мамин, вместе с Савельевым оставшийся в машине, при виде опечаленного гостя почувствовал себя виноватым, и потом это чувство уже не покидало его.
Следующая остановка по плану Веры — стройка бараков. Переселиться из землянки в барак — мечта многих, и объект этот, фигурировавший в сводках, упоминаемый на летучках, совещаниях, в отчетах, был, пожалуй, номером один. Но вот подъехали к строительной площадке на Тургеневской улице, и Вера поняла, что американцам, живущим у себя дома на каком-нибудь сороковом этаже, глядеть здесь не на что. Стояли продолговатые каркасы, еще не подведенные под крышу остовы домов, стены которых собирались из двух тесовых стенок, между которыми засыпался толстый слой шлака… Валялись бревна, доски, но было очень мало щепы, стружек, обрезков: их тщательно подбирали и уносили жители.
Плотники, заинтересованные появлением двух машин сразу, посмотрели на гостей и продолжали работать. Одни обтесывали бревна, другие вгоняли тесины в пазы стояков, возводя стену барака…
— Самый первоначальный этап собственно строительства, — сказала Вера, кивнув на будущие бараки. — Бригады работают на основе социалистического соревнования.
Боясь, что американцы не поймут этот сложный термин, Вера пытливо взглянула на гостей.
— Здоровая конкуренция на русской почве, — сказал Гейбл.
— Но бригадиры — друзья. И они помогают друг другу, — пояснила Вера. — В этом смысл социалистического отношения к труду.
Уорфилд вспоминал прочитанное о России, в книгах ему встречалось и это многозначащее определение — «социалистическое отношение к труду», чем так гордились советские руководители; но сейчас он видел плотников, нагнувшихся с острыми топорами над бревнами, такую картину можно было увидеть и в годы освоения Америки первыми переселенцами из Англии, что было очень и очень давно, и он не мог понять, при чем тут «социализм» и «социалистический»? В трудную минуту хорошие люди всегда помогают друг другу, а плохие не помогают, стараясь урвать себе кусок побольше… При чем же тут громкое и столь любимое в теперешней России понятие «социалистический»?
Об этом Уорфилд и спросил у Веры.
Захаров и Мамин переглянулись. Они не понимали, о чем именно идет речь, но догадывались, что этот американец спрашивает Соловьеву о чем-то непростом.
Надо сказать, что Вера — наверное, так же как и ее товарищи — не раздумывала над природой социалистического соревнования, усвоив со школьной и институтской скамьи основное: оно предполагает взаимопомощь, товарищество… Но ведь взаимопомощь, как говорит Уорфилд, действительно была свойственна хорошим людям всегда… Об этом знает, помнит и она.
Вера подумала и ответила:
— Мистер Уорфилд, мы бы хотели, чтобы в принцип человеческих отношений в труде вошли традиции именно хороших людей, а не плохих. Вошли в принцип, стали бы их основой! Вы не против этого? — Вера улыбнулась, открыв дужки белых мелких зубов.
— О-о! — воскликнул Уорфилд. — Я «за»!
— И вообще, — продолжала Вера, — социализм, о котором вы столько читали, мистер Уорфилд, по-моему, предполагает прежде всего узаконение в обществе отношений, свойственных именно, как вы говорите, хорошим людям. Но это возможно при известных социальных преобразованиях.
— Революция? — как о само собой разумеющемся спросил Гейбл.
— И революция, — ответила Вера.
Гейбл улыбнулся: ну конечно же!
— Я вас отнюдь не агитирую, мистер Гейбл… Что же вам еще показать?
Вере подумалось, что смотреть больше нечего: сарайчики, клуб, строящийся дом, что же еще?
— Вера Леонидовна, — вмешался Мамин, — скажите им, что за люди строят дома, как они работают. — И сразу же обратился к американцам: — Никто на стройке не ограничивается нормой. Все стараются дать сверх…
Мамин повел гостей за собой, желая показать этих обыкновенных и в то же время особых людей. Уорфилд, когда перешагивали через бревна, осторожно и элегантно поддерживал Веру за локоть. Вера каждый раз наклоняла голову, благодаря. Ее трогали забота и внимание пожилого корректного человека. Подумала, что эти иностранцы, видно, привыкли уважать женщину, ухаживать за ней, если даже она занята их обслуживанием, и почувствовала еще большую симпатию к случайным гостям из далекой Америки. За последнее время никто из своих не оказывал ей таких мелких, но приятных знаков внимания… Да и раньше… Могли отдать за нее жизнь, пойти вместо нее на задание… Когда готовили взрыв немецких эшелонов, старались уберечь Веру, отвести в этой операции роль, выполняя которую она меньше всего рисковала бы жизнью… Да, делали и могли сделать для нее многое, а вот такие, на первый взгляд, пустяки — о них как-то не думали…
Мамин меж тем привел гостей к Латохину, который, как и некоторые другие строители клуба, работал уже «на бараках». С гордостью представил американцам:
— Сталинградец… Защищал Сталинград…
Уорфилд первым протянул Сергею руку и крепко пожал ее:
— Впервые вижу участника этой небывалой по своему значению и масштабам битвы. Очень рад!
Гости с интересом рассматривали щуплого Латохина, дотом Гейбл потащил всех фотографироваться на фоне стройки.
— Пусть только карточки пришлют, — сказал Латохин после того, как Гейбл сделал несколько снимков.
Гейбл взглядом спросил Веру: о чем он говорит?
Вера перевела, и гость обещающе улыбнулся.
Со стройки проехали по городу — в один конец, в другой… До сих пор еще это была печальная картина — холмы кирпича, печи с торчащими трубами, норы землянок…
— Россия может продавать эти кирпичи, — сказал Гейбл. — Завертывать в целлофан и продавать как сувениры. Их купят все, кто помнит, что решалось на ее полях.
Как ни понравилась ей оценка роли России в войне, Вера заметила:
— Не только на полях. В городах, селах. Это, как видите, не только поля, но и бывшие города и деревни. Как бы вам перевести… Пустыни, оставшиеся от городов… И продавать не надо… Мы бы давали эти кирпичи-сувениры бесплатно, дарили бы всем, кто действительно понимает и навсегда запомнит, что здесь решалось и сколько людей полегло в борьбе за избавление мира от фашизма.
— Дарили? Вам не осталось бы и сотни, чтобы печь в землянке сложить… — заметил Гейбл.
— Но разве у вас так много людей, которые действительно хорошо понимают, что́ здесь происходило? — спросила Вера.
— Не знаю сколько, — сказал с сознанием превосходства Гейбл, — но в городе наверняка не осталось бы ни одного кирпича.
В колхозе за Бережком строили скотный двор, ремонтировали веялку. Всё это объехали за несколько минут.
Вера удивилась, что так быстро все осмотрели и что, по существу, больше не на чем остановиться, нечего показать. Тогда она рассказала о том, как освобождали этот город, как здесь боролись подпольщики и партизаны, как немцы, оставляя его, угоняли жителей на запад.
Гейбл записывал.
— Вы были партизанкой? — спросил Уорфилд, теперь с особенным любопытством рассматривая Веру.
— Да, воевала.
— Ваш муж? — продолжал Уорфилд.
— Муж? — Вера помолчала. — Он не вернулся. Пропал без вести.
Джек Уорфилд кивнул, закрыл глаза, он искренне соболезновал этой красивой, умной женщине.
Машина уже шла по отлогому берегу реки о кустами ивняка и склоненными к воде ракитами.
— Кстати, — заметила Вера, — здесь недалеко место расправы фашистов с советскими людьми. Не угодно ли?
— Проехать туда? — спросил Гейбл.
— Да, — сказала Вера. — Осталось несколько километров.
— Как вы думаете, Гейбл? — спросил Уорфилд.
— К сожалению, время торопит нас обратно, шеф.
— Жалко, — сказала Вера. — Очень жаль. Там лежат те, кто ждал открытия второго фронта, но так и не дождался.
— Сильно сказано, — заметил Гейбл. — Танки, да? — Он указал в поле.
— Да, — ответила Вера.
Автомобили свернули с дороги, покачиваясь, подбрасывая пассажиров, помчались к черным танкам с торчащими стволами пушек. По огромному полю было рассеяно десятка полтора-два мертвых машин.
