— Таира! Посмотри на своего сына-молодца. Он здесь! Он танцует!
Гармонь неестественно взвизгнула. Таира бросилась к сыну, глядя прямо в глаза ему, чтоб не видеть пустые рукава, обняла:
— Сын! Вернулся!..
— А я… А я… — растроганно пробормотал Бабек и вдруг закричал: — Мама! Я обещал тебе возвратиться! Я сдержал слово, — мама! А все остальное — ничего, правда?! — он стоял, позабыв в этот миг о своем непоправимом несчастье…
Расталкивая людей, пробирались к Бабеку Хамат, Иналык, несчастный Заурбек…
Мурат, заподозрив неладное, подошел к застывшей в стороне Зареме, обнял ее за плечо:
— Держись, держись, Зарема!
— Боялась, что разрыдаюсь, такой он горемычный, — призналась она.
— Люди! — закричал Мурат и притянул к груди ученую: — Обнять хочу нашу Зарему. При всем народе. Чтоб никто ничего плохого не подумал.
Подтрунивая над самим собой, Мурат пытался под шуткой скрыть охватившую его взволнованность и торжественность. Но людей не обмануть. На зеленом сукне ее кителя его почерневшие, широкие, узловатые руки шевелились в нервной дрожи. Предательская слеза побежала, спотыкаясь о борозды, выискивая на щеке кратчайший путь к седой бороде, а найдя его, затерялась в жесткой щетине. Взволнованность его передалась и толпе. Мурат, не отпуская плеча Заремы, трогательно произнес:
— В жизни я видел много сильных людей. И себя слабым не считаю. Но перед силой твоей и мужеством склоняю голову, женщина. И горжусь тобой, солнышко мое Зарема!
— О какой силе говоришь? — растроганно пробормотала Зарема.
— Все знают, о какой силе я вспомнил. Не о той, что идет на себя и быстро иссякает. Кто для себя живет, от людей бежит, — тот из памяти людской вон! А твоя дорога, Заремушка, не от людей, а к людям. И это дает тебе крылья. Прав я, земляки?
Под дружным хором голосов, обрушившихся на нее, Зарема стояла съежившись, бессильно уронив руки, невольно шепча:
— Не успокаивай меня, Мурат, обманываться больше не желаю. Мужа — нет, сына — нет, никого нет… Совсем одна осталась, совсем. С какой стороны ни посмотри на меня. Забыть бы…
— Забыть? — возмутился вдруг Хамат. — Надо ли забывать то, что было в жизни? Забывший прошлое становится своей собственной тенью. А что может быть горше? Людям кажется, что главное в жизни — это то, что происходит с ними сегодня. А на самом желе человек живет будущим, но силен он ПРОШЛЫМ! И плохим и хорошим, всем, что случилось в жизни. Без прошлого он беден, как бедны те, что только о сегодняшнем пекутся Обмануть прошлое нельзя. От него не убежать, как и от своей тени. И с собой в могилу не унести ничего из этого мира. Оставить частицу себя людям — в этом счастье человека!
— Хорошие слова, Хамат! — растрогано сказал Мурат.
— Ив старой оболочке есть свежие мысли, — улыбнулся старец — Сегодня я буду делиться ими щедро. Не ученый я, но скажу: мужество делает человека человеком. Жизнью бросаться — удел отчаянных, дорожить жизнью — вот цель мужественных и сильных, тех, что знают: смерть нас возьмет, а жизнь будет продолжаться. Все, что случилось с тобой, Зарема, я помню, и долг желаю тебе отдать. Люди! Я слово хочу сказать. О Зареме. Жаль, что не на нихасе.
— Говори, — нетерпеливо закричали горцы. — Считай, что на нихасе мы. От имени всех нас говори!
— Пусть обижаются хранители старины, а я внукам и правнукам, и детям их детей рассказывать стану, что, когда невмоготу бывало, черпал силу у тебя, похищенная. Вот вам слово почтенного Хамата! Я говорю тебе, Заремушка, нет, не одна ты. Была одна, а теперь не одна. Сама пошла новой дорогой и за собой многих повела. А что тебе казалось, что одна ты, — так идущий впереди других не видит, не каждому дано с шашкой впереди быть. Ты шла первой, а за тобой ого сколько потянулось! О других не говорю — о себе скажу. И у нас в семье есть ученый. Кандидат наук. Не знаешь моего Цоцко? Узнаешь. Как услышит о твоем приезде, примчится в аул, — он поискал по толпе: — Эй, Эльмурза, где ты?
— Здесь я.
— Говори, какие на свете профессии имеются.
— Врач.
— Есть у Кетоевых, — гордо махнул рукой Хамат.
— Инженер.
— Есть! — растопырив пальцы, он показал: — Трое!
— Геолог.
— Есть! — обрадовался Хамат. — Есть и учитель, и бухгалтер. Есть все в моей фамилии. Даже один этот, что все время врет. Гадателя погоды. У него в горах приборы расставлены, шары в небо бросает — все узнать хочет, что завтра будет: снег или дождь, солнце или тучи… А я дома сижу, прибор у меня один — старенький: колено. Образованный внук ошибается, а я точно знаю, что завтра будет!
— И я знаю, — подтвердил Иналык. — По боли в пояснице.
— Все знаем, что завтра будет! — твердо заявил Хамат. — Не обманул нас Кирилл.
— Кирилл… — тепло произнесла Зарема и спросила: — Голубой камень на его памятник откуда доставили?
— Заметила, — обрадовался Хамат. — Спустили камень с той вершины, что над твоей пещерой высится. На руках несли, как положено. Все ущелье приняло участие. И знаешь — у нас в ауле уже пять Кириллов. Столько же, сколько и Муратов. И еще будут!
— И я своих внуков назову: одного Кириллом, а другого — Муратом, — пообещал Заурбек и покраснел.
— Откуда знаешь, что внуки будут? — ехидно спросил Касполат.
Этот вопрос заставил умолкнуть людей, ибо он напомнил, как это же много лет назад спросили Зарему… Прервал неловкое молчание Мурат:
— И Зарем много стало. В честь тебя, дочь Дахцыко!..
Зарема посмотрела на обступивших ее горцев. Тепло их души передалось и ей. Спасибо вам. Обликом вы все те же: и барашковую шапку не снимаете с головы даже в летнюю жару, и черкеску предпочитаете другой одежде, лишнего слова из уст ваших не вырвать, по-прежнему зорок ваш суровый взгляд — любую оплошность замечает… И все же, как вы изменились! В женщине, которую раньше и за человека не считали, увидели силу. Я ведь помню каждое слово, произнесенное вами о женщинах в день свадьбы Ирбека. Ваши голоса отчетливо доносились до моей комнаты. Вы вели спор о силе, которую увязывали только с мужчиной. Вот и тот чужестранец в смешной пестрой одежде, увидев, что женщинам за столом не нашлось места, был потрясен дикостью горцев. Послушал бы он вас сейчас! Узнал бы вас? Вряд ли. Может быть, по огромному турьему рогу, который с того времени все еще верно служит аулу и непременно вручается почетным бокалом гостям, кочуя из одного хадзара Хохкау в другой. Так и вижу, как чужестранец вновь вцепился бы длинными худыми пальцами в наполненный аракой или пивом рог и, старательно подражая горцам, осторожно поворачивает его вдоль оси, чтоб не вылилось ни капли, опорожняет его маленькими глотками. Так и вижу нелепо оттопыренный коротышку-мизинец… Коротышка-мизинец?.. Боже мой, я ведь его совсем недавно опять видела… Да-да, совсем недавно… Тот самый, также смешно торчащий… Когда и где это было?.. В лимузине мистера Тонрада!.. Тонкие длинные пальцы, вцепившиеся в руль! Это же были те самые, что держали рог тридцать пять лет назад! Сомнений нет…
Возможно ли? Возможно, ведь мистер Тонрад говорил, что побывал и в России, причем, в таких местах, которые мне и не снились. Как я раньше не догадалась? Чужестранцем, что посетил Хохкау, был мистер Тонрад. И рост высокий, и манеры схожие… Ей показалось, что она даже голос его узнала… Так это были вы, мистер Тонрад… Вы… Вам стоило бы еще раз приехать сюда. Сейчас… Окажись вы здесь, поверили бы, что видите тот самый Хохкау, который когда-то посетили? В вашей памяти наверняка сохранился жалкий вид хадзаров. Вы и сейчас будете любоваться теми же горными вершинами, что когда-то поразили вас суровой красотой. Но, слушая горцев, поверили бы вы» что это те самые, что потчевали вас крепкими напитками, отдающим запахом костра шашлыком и дикими рассуждениями о том, что женщине нет места в обществе мужчин?
Мистер Тонрад, вы выдали себя, когда, кощунственно обвинив незнакомого вам водителя грузовика в жадности, в желании сэкономить несколько долларов на оплате частной дороги, вы вдруг подумали: а может, у него и в самом деле нет денег, и голос ваш дрогнул. Поняла я, что душа у вас светлая, вы желаете добра людям и всю жизнь делаете попытку за попыткой осчастливить всех. Сперва вы видели свое призвание в том, чтобы быть защитником у обвиняемых, но убедились, что юриспруденция так же фальшива, как и тот мир, в котором вы живете. В путешествия по странам и континентам вас позвало не любопытство, а желание отыскать райское место, где душе покойно. Ваши глаза, мистер Тонрад, мечтали увидеть счастливых, радующихся жизни и земным благам людей, а повсюду натыкались на горе и страдания. И тогда вы решили, что счастье людям может дать только наука. Став же ученым, быстро убедились, что и новые открытия и достижения науки используются не для облегчения жизни землян, а для их большего закабаления, для создания еще более мощных средств уничтожения. Вам, мистер Тонрад, не откажешь в пытливости и одержимости, вы достигли вершин в науке. Вы углубились и в историю и убедились, что многие светлые умы человечества пытались, подобно вам, найти верный компас к установлению на земле законов справедливости, — справедливости для всех, в стремлении дать людям необходимые им блага. Их как и вас не принимали, их объявляли чудаками, а то и просто сошедшими с ума. Й все они терпели неудачу. И этот печальный опыт привел вас к страшному выводу об извечной грешности людей, о непреодолимой их тяге к неразумному, приобретательству и насилию.
