Сергей опустил голову. Зачем он писал это? То бежит от плохого папаши, то прикрывается его хорошим прошлым.
— Так вы согласны?
Конечно, согласен, но… справится ли он?
— Лет мало у меня, товарищ капитан.
— У всех мало. Гайдар в ваши годы полком командовал.
— Тогда время такое было.
— Времена они все такие. Без трудностей, без борьбы ни часу не живем.
— Разрешите подумать?
— Подумайте.
Разыскал Сергей Герку, отвел его, чтобы один-на-один.
— Меня в командиры классного отделения агитируют. Соглашаться?
— Да ты що? А ты що?
— Боюсь не справлюсь.
— Тю-ю. Якая там справа? Встать, смирно, кругом.
Герка, Герка. Годков врачи добавили тебе парочку, ума нисколько… Мало крикнуть: встать! смирно! Хоть оно и в армии. Многие главами семей были, сами привыкли командовать. Ты ему: «Пришейте свежий подворотничок», он тебе: «Этот гнется еще». А кто и покороче ответит. Жаловаться на каждого? Не нажалуешься на всех. Тридцать штук их. Тридцать! Тут один Вова Шрамм что стоит. Да Кеша Игошин не меньше. Это по отдельности если брать, но ведь они пить друг без дружки не сходят.
Приступили к занятиям. По каждому предмету специально оборудованный кабинет. Прослушали историю развития авиации, в кабинет двигателей перешли. Все перешли, Шрамма нет. Преподаватель рапортичку требует, нарушение распорядка отметить. Кеша Игошин поднимается.
— Я пойду найду его? Я ма… маментом.
— Давайте. По-военному только.
К концу лекции командир роты приводит обоих за руки, как малых детей. Извинился перед преподавателем и Демареву тихонько:
— В сончас все трое ко мне.
— Где они блудили, товарищ старший лейтенант?
— Об этом я у вас спрошу, командир отделения.
Нигде они не блудили. Наполоскались до пупырышек по коже и греются около душевой. Командиру роты Вовка клялся-божился, что Демарев не объявил расписание занятий, а в перерыв у него скрутило живот. Он в туалет — и отстал. Потом от беготни с этажа на этаж в поисках отделения у него потница выступила, а Игошин говорит: обкупнуться надо, дескать, а то чесотка прильнет — из училища отчислят. Видали такой экспромт? Игошину со Шраммом — ничего, Демареву личное порицание. На первый случай.
За первым — второй, там — третий. Копятся помаленьку эти самые порицания. У курсантов детство играет, то после отбоя смех нападет на кого-нибудь, то перед завтраком французскую борьбу затеют, все постели перебуравят, да так и оставят, командира отделения с занятий вызывают: иди сам заправляй, если не следишь за подчиненными. Тяжелая работа командовать людьми.
А тут еще и вор завелся. Портсигары пропадают, ножички, деньги-мелочишка, носовые платки. Деньги, ножички, портсигары — туда-сюда, без них обойтись можно, но без носового платка обойдись. Зароптали. И что самое странное: в тумбочках вещи поценнее лежат — не шевелит. А носовые платки из карманов исчезают. Пришивать их, что ли? Герка английской булавкой приколол — ни платка, ни булавки.
Пытались ночами дежурить попеременно. До подъема не шелохнется никто, вещи пропадают. Все повыудил, ничего не осталось.
Выстроились на утренний осмотр, Вовка Шрамм у Кеши Игошина за ухом травинкой водит. Команда «смирно» — Веретенников внешним видом интересуется, Кеша хлоп да хлоп, муху ловит. Старшина — к ним на левый фланг.
— Что за игрушки в строю? Оба два шага вперед. Кру-гом!
У Кеши ничего, нормальный вид, на Вовке гимнастерка как балахон висит.
— П-па-чему не по форме? Где ваш ремень?
— Не знаю, на брюхе был.
— На брю-юхе. Деревня. Фамилия?
— Шрамм.
— Рубец ты, а не шрам. Демарев! На кухню пошлешь этих артистов.
И командир роты старший лейтенант Зябков вот он.
— В чем дело?
Объяснили, в чем.
— Зайдите оба ко мне после осмотра. Курсанты без ремней в строй становятся. Что это такое?
Демарев Игошину со Шраммом — наряд вне очереди, Веретенников — Демареву, Зябков — Веретенникову. Глядишь, и сформировался целый наряд. Внеочередной. На кухню. Веретенников дежурным, Демарев старшим рабочим и десяток помощников ему. На кухню, так на кухню. Котлы тоже надо кому-то мыть.
«Дослужился до старшего рабочего по кухне, слава богу. Так тебе и надо, не лезь на вышку. Рядовым курсантом я бы в круглых отличниках ходил, теперь круглым дураком оказался».
В шесть вечера заступили. Кухня — что твоя фабрика. Или комбинат. Подъемники электрические, подъемники пневматические, гидромеханический лифт. Да еще аварийная лестница винтом из подвала на второй этаж, в случае механизмы откажут.
Пол кафельный, плита с аэродром. А топок в ней, как в хорошей котельной. Мало того — помимо плиты котлы установлены с двойными стенками: пригаристые каши паром варить. Крутнул вентиль — и не заглядывай. Красота!
Роздал им Веретенников белые курточки, распределил обязанности: кому посуду мыть, кому котлы чистить, кому плиту топить.
— Пойдемте-ка, я вам хитрую работенку дам.
И подводит Вовку с Кешей к агрегату. Жернова, не жернова. Кожух на трех лапках, между лапками электромотор, сверху воронка, внизу лоток.
— Картофелечистка, — поясняет Веретенников, — марки «КВ».
— Это как расшифровать, товарищ старшина?
— «КВ»? Картофелечистка Веретенникова. Моей конструкции машина. Сюда засыпается полуфабрикат, — показал конструктор на воронку, — отсюда выходит… Что выходит, Шрамм?
— Шелуха, — козырнул Вовка.
— Сам шелуха. Готовая продукция.
— Техника на грани х-х-хвантастики, — зевнул на слове Кеша.
— Ты не зевай, слушай, больше объяснять не буду. Вот этот рычаг — регулятор фракции. Крупнее, мельче. Смотря, какая картошка. Усвоили?
Игошин скребнул затылок.
— Эт целый диплом надо иметь.
— Ничего, без диплома обойдетесь. Машина проста и удобна в эксплуатации. Вот этот тумблерочек чик — и готово. Успевай засыпать.
Веретенников давнул крохотный рычажок, агрегат дернулся и зарокотал. Шрамм испуганно отпрянул от него, выпучил глаза и перекрестился.
Игошин кричит:
— Карьеру сделали, товарищ старшина?!
Конструктор засмущался:
— Какую карьеру там?!
Кеша поднял рычажок кверху — стихло.
— Не какую, а какому. Я спрашиваю: кам… каменному карьеру сделали булыжник на щебенку дробить?
А Шрамм:
— Давайте, товарищ старшина, к вашей картофелечистке приклепаем два противня и улетим с этой кухни к ядреной бабушке.
Как предчувствовал ровно, что с ним несчастье стрясется. Скоротали ночь, откормили училище завтраком, обед приготовили. Снял дежурный врач пробу с борща — холодноватый показался. Шеф-повару:
— Подогреть.
Шеф-повар:
— Слушаюсь. Подзывает Шрамма:
— Ты истопник?
— Так точно: истопник двора его величества курсант Шрамм!
— Подогрей-ка, браток, эту емкость.
— Слушаюсь, шеф!
А топка с обратной стороны, кругом обходить далеко, ну и решил поверху напрямик перебежать. Спятился — прыг. И как раз возле самого котла, где голимый жир. Около котлов все кирпичи жиром пропитаны. Подскользнулся — шмяк на крышку. Крышка съюзила да впереверт. Хлопнуло, булькнуло — окатило истопника. Шары вылупил, зубы оскалил, на ушах, на плечах капуста клочьями, в волосенках пережаренный лук чернеет. Дежурный врач от смеха рукавом слезы вытирает. Тетка-повариха плюхнулась на мешок соли, тоже не то плачет, не то смеется.
Выловил Шрамм черпаком пилотку, выжал, надел, прихорашивается, капустку щелчками сбивает. И Веретенников тут.
— Это что за мокрая курица?
— Курсант Шрамм, товарищ старшина, чуть в котел не сыграл, — весело доложил Сергей.
— А вы куда смотрели? Вы куда, спрашиваю, смотрели? Ко-ман-дир. Отстраняю вас от обязанностей старшего по кухне.
— Ну и отстраняйте. И вообще отстраняйте. Не нужно мне ваше командирство.
Сергей содрал с себя белую курточку, швырнул ее Веретенникову и бежать.
Замполит батальона капитан Ширяев удивленно посмотрел на вошедшего:
— Демарев? А я только хотел посылать за тобой.
— Уже знаете? Позвонить успел.
— Кто позвонил? Ты почему родителям не пишешь?
— Вон вы о чем… А я никому не пишу.
— Напрасно. Папаша обижается.
— Ну и пусть. Снимайте меня с командиров.
— Что случилось?
— Не могу я командовать. Не умею.
— Ишь, ты… Не умею. Учись.
Ширяев подошел к Сергею, застегнул верхнюю пуговицу на вороте его гимнастерки, приподнял за подбородок голову.
— Ершик ты на медной проволочке. Сегодня же сядь и напиши родителям. Пора мужчиной становиться. И чтобы я тебя здесь больше не видел с такими заявлениями. Волю надо иметь.
Вскоре и вор нашелся. Сыграли «отбой», потушили большой свет. Спать бы да спать после десяти часов занятий, да еще два часа с этим Вовой Шраммом возился: в электротехнике ни бум-бум человек.
