— Сами же вы говорите: царь плохой.
— Что ты за балбес, а еще студент! Плохая баба, бывает, плохой каши наварит, а есть все равно приходится. Никто к соседу не ходит хорошую кашу есть.
Алексей улыбнулся.
— Плохую бабу можно и выгнать.
— Нечего зубы скалить, когда я говорю, — строго и холодно произнес Семен Максимович. — Выгнать! Вы мастера такие слова говорить. А почему до сих пор не выгнали? Кишка тонка. А он сидит над нами, хоть бы царь, а то идиот какой-то. Одного выгонишь, другой такой же сядет — все они одинаковы.
Алексей присел к столу и склонился к коленям отца, тронул их пальцем:
— Ты на меня не сердись, отец, я тоже кое-что понимаю. Можно царя выгнать, а на его место нового не нужно. Один черт! Не царь, так Пономарев сядет, нашего брата не выберут президентом. Ну… что ж… а на войну позовут — идти придется.
— А кого защищать?
— Тут не в защите дело. Погнали народ, и ты пойдешь, а там видно будет. В погребе не спрячешься. Да и кто его знает, как война повернется. Вон с японцами совсем паскудно вышло, а народ все-таки глаза открыл, виднее стало, что наверху делается.
Семен Максимович задумался, глядя в окно, потом сказал, не поворачивая головы:
— Ну, все. Через три дня поедешь? Может, тебя, там, в Петербурге, и в солдаты возьмут. Все может быть. На дорогу я тебе двадцать рублей приготовил. А там проживешь без помощи?
— Проживу.
— Ну и хорошо. А может, когда и вышлю пятерку.
Накануне отъезда, перед самым вечером, пришли к Алексею Таня и Павел. Алексей был во дворе, по поручению отца чинил сруб колодца. Он увидел гостей в калитке и пошел навстречу, как был в дырявых брюках и с пилой в руках.
— Таня! Ты ошиблась: здесь живет бедный токарь и его сын — бедный студент.
Таня серьезно пожала Алеше руку и ответила:
— Не балуй. Мы по серьезному делу.
Павел держался сзади, был в рабочей измазанной блузе, как всегда — без пояса и как всегда — руки в карманах.
— Идем в хату, раз по серьезному делу.
— Да, чего в хату, вот у вас садик и столик.
Под вишнями у круглого столика сели они, напряженные, не привыкшие еще решать дела в своем обществе, но и забывшие уже привычки детских игр. Таня причесана была небрежно, на ее голову сейчас же упал и запутался в волосах узенький, желтый листик. Сегодня она была еще прекраснее, но в то же время и проще, и роднее. Старенькая ситцевая блузка, заштопанная во многих местах, была обшита по краю высокого воротничка узеньким, сморщенным кружевцем, его наивные петельки трогательно белели на нежной и смуглой Таниной шее. Таня, пожимая пальцы собственной руки, для храбрости глянула на серьезного Павла и протянула руку на столе к Алексею.
— Мы к тебе посоветоваться. Хорошо?
Она снова быстро глянула на Павла. Алеше стало даже жарко от зависти.
— Слушай, вот какое дело. Только ты, пожалуйста, ничего не подумай такого. Павел… да ты же знаешь Павла… Ты же знаешь… он такой замечательный человек, ой, я не могу…
Таня положила голову на руки и застыла в позе изнеможения. На что уж черное лицо было у Павла, но и оно теперь покраснело. Он встал, вытащил руки из карманов, оперся на край стола и заговорил хрипло и глухо, глядя на Танин затылок, на то самое место, где начиналась ее богатая коса:
— Понимаешь, Таня… ты же обещала… что без фокусов. Черт бы вас побрал… все-таки баба! Я тебе сколько раз говорил: это дело, притом взаимное, а теперь — замечательный, замечательный! Да ну вас совсем!
Он хотел уйти. Таня ухватила его руку, с силой усадила на скамью:
— Не нервничай! Ничего в тебе нет замечательного. И не воображай.
Павел, ища сочувствия, посмотрел на Алешу и повел плечами:
— Ты понимаешь что-нибудь?
— Пока ничего не понимаю, — ответил Алексей, прислушиваясь к нараставшей внутри него тревоге.
— Ну, хорошо, — сказала Таня. — Дело! Именно дело! Алексей должен решить. Ты у нас будешь, как судья. Только беспристрастно. Слушай, Алеша!
Поглядывая то на одного, то на другого серьезным взглядом, в котором сквозили легкие остатки лукавства, Таня объяснила, в чем дело:
— Я еду в Петербург учиться. Не перебивай, Алеша. Прошение и документы отправила давно. Принимают меня без экзамена — медалистка. На медицинское.
— Да. Не перебивай. Но у меня нет денег. И на дорогу нет. И заплатить за лекции. И жить. Я тебе, Алеша, все рассказывала. Ты сказал: нужно тридцать рублей в месяц. Ну, допустим, если экономить, на тридцать, а двадцать. А я не знаю еще, сколько мне удастся заработать там… в Петербурге. Десять рублей в месяц будет мне давать Николай, а Павел говорит, что и он будет давать десять. Ему очень трудно, он сам зарабатывает десять.
— Не десять, а семнадцать.
— Ну, все равно… десять. А ты, Алеша, скажи, будь настоящим другом. Можно взять у Павла или нельзя? Как ты скажешь, так и будет. Ой, насилу все сказала!
Алеша не мог опомниться от сообщения Тани и не мог оторваться взглядом от недовольной, расстроенной физиономии Павла. Наконец, Павел свирепо мотнул на Алешу взъерошенной своей головой:
— Чего ты прицепился? Чего ты вытаращился? Что тут такого?
Тогда и Таня посмотрела на Павла с таким любопытством, как будто только сейчас выяснилось, что Павел действительно представляет собой нечто замечательное.
— С вами нельзя дело иметь… Вы… просто… черт его знает!
Павел оскалил белые зубы и по-настоящему злился.
— Он — дикий, — сказал Алеша. — У него добрая душа, но он дикий. Я бы на твоем месте не брал у него денег из-за его дикости.
— Алеша, говори серьезно.
— Да что же тут говорить? Я не знаю, на каких условиях он предлагает тебе помощь. Если без отдачи — брать нельзя.
— Почему? — спросил Павел.
— Я не взял бы.
— Почему?
— Это слишком… это должно… слишком большую благодарность. Слишком большую.
— Какая благодарность? Я ей даю деньги сейчас, а сам буду готовиться на аттестат зрелости. Пока они выучатся, я подготовлюсь. Тогда она мне будет помогать.
— А если не подготовишься?
— Тогда она отдаст мне деньгами, когда будет доктором.
— Это не выйдет.
— Неужели не выйдет, Алеша? — Таня жалобно смотрела на Алексея.
— Давайте говорить серьезно. Снаружи здесь все кажется просто. Он тебе поможет, а потом ты ему. Правда? На самом деле, ничего такого просто нет. Эту услугу нельзя мерить рублями. На аттестат зрелости Павел не подготовится, и вообще ваши планы могут легко рухнуть. Началась война, а что потом будет, никто не скажет. Вообще деньги можно брать, но ответить такой же услугой, может быть, Тане и не придется.
— Все равно.
— Извини, пожалуйста. Не все равно.
— Значит, ты против? — сказала Таня.
— Алексей путает. Такого наговорил. А это обыкновенное денежное дело. Дело — и больше ничего.
— Если так, так вам и мой совет не нужен. А я считаю, что такие вещи не коммерческая сделка. Такие вещи бывают, если — любовь.
— Вон ты куда загнал, — протянул Павел и покраснел.
— Чего загнул? Что ты любишь Таню, я не сомневаюсь…
— Какого ты черта! — закричал Павел. — Ты не имеешь права так говорить! Если нужно, так я сам скажу!
Павел смотрел на Алешу гневным взглядом, и у него дрожали губы.
— А почему же ты не сказал?
— Дальше! — сказала Таня серьезно и строго.
— Дальше? Деньги можно взять, если и ты любишь Павла.
— Вот сукин сын! — прошипел Павел. Но боялся смотреть на Таню и замолчал отвернувшись.
Таня сидела тихо, рассматривала какие-то царапинки на столе. Потом подняла глаза на Алешу, встретила его суровый, тревожный взгляд и тихо спросила:
— Значит, любовь нельзя оставить в сторонке?
— Нельзя.
— Спасибо, Алеша. Ты — настоящий Соломон. Ты очень мудро сказал. Значит… Павлуша… я еще подумаю, хорошо?
Павел пожал плечами. Алексей спросил печально:
— А ты, Павел, почему меня не благодаришь?
Павел зло улыбнулся:
— Зачем тебя благодарить? Ведь ты тоже любишь Таню.
Таня бросила на Павла убийственный жестокий взгляд, который немедленно усадил его на скамью, и обратила к Алексею внимательное, холодное лицо. Алеша побледнел, и его губы что-то выделывали, какую-то гримасу презрения, а может быть, и страдания. Он, наконец, улыбнулся и даже склонился к Тане с веселой галантностью:
— Обрати внимание: «тоже»! Весьма знаменательное словечко. Это, во-первых. А во-вторых, ты ошибаешься, Павел. Я никогда и не воображал, что могу полюбить Таню, она об этом знает, иначе не выбрала бы меня судьей в таком трудном вопросе. И вообще, пусть призрак влюбленного Теплова не смущает ваши сердца.
— Ну, хорошо, довольно шутить, — улыбнулся Таня. — До свиданья, Алеша.
Таня уехала в Петербург вместе с Алешей. Накануне она сказала Алеше:
