— Погоди негодовать, сыне. Погоди. Плотник один повстречался. По доброте отдал. Сие не осуждай.
— Но это же свинство, черт возьми! — возмутился Полозов.
— Истинно! А почему так? Душа скорбит. Обездоленный он. — Канов ухватил себя за волосы и сокрушенно рванул: — Русский токмо трудом своим. Каково плотнику без топора? Ты дай ему простор, да в руки что нужно, он яко Муромец.
— Ну ладно, Муромец! Черт с ним, топором, найдем, — уже засмеялся Полозов, оглядывая удрученного старателя. — Идем!
— Воистину, добрая душа. Возбранить бы надобно, а он… — Канов растроганно заморгал глазами и тут же, вспомнив, свел скорбно брови. — Зрил и сокрушался!
— Ты о чем? — остановился Полозов, покраснев.
— Дерзишь, сыне. Кого восхотел? С утра белый, заморский, а вечером на ржаной потянуло прелюбодейку сию.
— Молчи! — перебил его Полозов. — Чего ты мелешь! А то могу и по шее…
— Это ты сможешь, — притих сразу Канов. — Токмо не о себе пекусь. Эх, ведь и я знавал, лучшие дни.
Они молча пошли к палатке.
Черноглазый мальчишка-якут принес Полозову запечатанный конверт. Не успел он спросить от кого, как тот умчался обратно по тропе. Только мелькнула между кустами красная рубашка. В конверте небольшой листок, на нем всего строчка: «Сегодня в восемь вечера будьте у меня».
Полозов побрился, надел единственную белую рубашку с обтрепанными манжетами, так что пришлось закатать рукава.
К вечеру приморозило, и по реке золотыми рыбками плыли листочки лозняка. Солнце ложилось за сопки, и уже вместе с сумерками подкрадывался холод зимы. Поселок затягивала синяя пелена дыма.
Подойдя к крыльцу, Полозов услышал чей-то очень знакомый голос:
— Россия бурлит. Большевики готовятся к решительной схватке. И здесь достаточно сил, способных пробудить массы. Но связь? Связь теперь главное. Леночка делает большое дело.
— Я ничего не хочу знать! Оставьте ее, Мирон. Вы слышите?!
Полозов постучался. Дверь открыла Лиза.
— Прошу. — Она провела его в столовую. — Знакомьтесь! Это…
— Мирон? Ты? — обрадовался Полозов.
— Ванек? Да можно ли такое придумать? А вымахал-то! Ну и силища! Вот удивил, — бормотал Мирон, обнимая Полозова.
Лиза засмеялась:
— А я-то знакомить вас собиралась. Ну-ну, беседуйте. А мне по хозяйству.
— Давеча мне говорили о каком-то энергичном золотоискателе. Мог ли думать? Ай, Ванюша-Ванюша! Все в высшей степени любопытно. Стало быть, вот ты какой! — Все еще волнуясь, Мирон усадил его рядом: — Расскажи о себе. Кем был, кем стал?
— Остался я тогда у Алексея, там жил, учился, — сбивчиво заговорил Полозов. — Пока его и его товарищей не взяли жандармы, кой-чего помогал. После их ареста пришлось уйти из гимназии. Работал. Но чужое все стало. Да и привыкнуть не мог к шумному городу. Тянуло в тайгу. Бросил все и ушел со старателями на Лену. Позднее попал в Охотск и, как видишь…
Мирон слушал внимательно.
— Одним словом, доброе семя взошло и завяло. Всего более досадно твое стремление к обогащению. А я-то, признаюсь, ждал другое.
— К обогащению? Нет, это совсем не то. Скорее, азарт искателя, охотника. А если я тебе нужен, располагай, как собой. А ты как здесь?
Мирон загадочно усмехнулся.
— Предположим, приехал учительствовать, а вакансии нет. Теперь служу агентом у одного купца. Стало быть, разъезжаю по побережью, поселкам, и, вообрази, меня это устраивает. Летом здесь сотни сезонных рабочих.
Вошла Лиза с подносом:
— Поговорили?
— Разумеется. Деньги для закупки продовольствия найдем. Мы еще поразмыслим с Ванюшей. Главное, не допустить хищников-предпринимателей.
— Я так и знала, — обрадовалась она. — Милый вы человек, Мирон. Отличнейший.
— Уж сразу отличнейший! — Он смутился.
Лена принесла самовар. Она кивнула Полозову и, уже не обращая на него внимания, заговорила с Мироном. На этот раз она держалась хозяйкой.
— Ты снова говорила обо мне? — посмотрела она недовольно на сестру.
— Ладно-ладно, Леночка! — замахала Лиза рукой и поспешно обратилась к Полозову: — Значит, вы довольны Мироном и мной?
— Конечно, я как бы ухватился уже за скобу двери своего дома, — засмеялся он. — В общем, я признателен вам за многое.
Часа через два он стал прощаться, договорившись встретиться с Мироном в избе эвена Амосова.
Лиза предложила завтра пойти на сопку погулять и набрать брусники.
— Мне кажется, Леночка не одобряет поход, — Полозов нерешительно поглядел на девушку. Уж больно она казалась ершистой.
— Почему вы так решили? — вскинулась Лена.
— Мне кажется, вы недолюбливаете меня.
— Пусть вам ничего не кажется! Мне лично никто не мешает. Мы будем ждать вас, господин Полозов. — И не ожидая ответа, Лена вышла из комнаты.
— Не обижайтесь на нее, — попросила Лиза. — Она ведь, очень чуткая, но еще дичится. Видимо, возраст. Так вы пойдете?
— Непременно.
Ночью шел дождь, а утром в прозрачной воде Олы отразилось голубое небо. Под ногами еще по подсохли лужи, и тропинка курилась паром. Пахло прелой землей и морем. Полозов быстро собрался и пошел в поселок.
Сестры уже были готовы и ждали его.
Подошел и Мирон. Он был в зеленой шляпе с большими полями, в брезентовом костюме и с ружьем.
Увидев Мирона, Лиза выбежала из калитки и столкнулась с Полозовым.
— Как хорошо, что вы все пришли!
Подошла Лена с ведрами и встала поодаль. Мирон снял ружье, покрутил в руках.
— Положительно не пойму, для чего взял. Ванюша, выручи! По крайней мере, тебе оно больше подходит, — он сунул Полозову ружье, глянул на солнце и деловито сказал: — Итак, в путь. Дорога дальняя.
Они с Лизой пошли вперед. За ними Полозов с Леной.
Подошли к броду. Здесь вода растекалась на наносной косе, можно, было перебрести только в длинных сапогах. Мирон уже поднял голенища, взял Лизу на руки и побрел.
— Держитесь! — Полозов протянул Лене руки, но она отпрянула.
— Я не ребенок!
— А Елизавета Николаевна ребенок? — усмехнулся он.
— Если вы такой джентльмен, то следовало сперва подумать о Мироне, — вспыхнула она и кивнула на брод. — Посмотрите, как ему трудно. Он такой хрупкий, а вы…
Мирон шел тяжело, осторожно ступая, чтобы не оскользнуться.
— Чего же вы стоите?
Пожалуй, взаправду уронит. Полозов, не раздумывая, вошел в протоку. Но Мирон уже вышел на мель и опустил Лизу.
— Дождались?.. Молодец!.. — крикнула Леночка.
Полозов оглянулся и увидел лишь мелькнувшие узкие плечи девушки и косу с белым бантом. Он вернулся на берег, подождал.
Но Лена уже показалась у поворота реки. Поднимая над головой ведерко с обувью, она брела по пояс в воде.
— Экая зануда. Простудится, — обозлился он и, уже не оглядываясь, перешел на другой берег.
Начался лес. Солнце пробивалось сквозь ветки лиственниц, и под ногами желтели пятна, похожие на опавшие листья клена. Полозов пошел быстрее и увидел Леночку. Тут начинался подъем на сопку, и она дожидалась сестру.
Заметив Полозова, она отвела глаза и опустила голову. Подошел Мирон и взял ружье.
— Тебе не до охоты. Может, чего подстрелю. — Он попрощался, повернул к реке и быстро пропал за густыми деревьями.
Солнце уже зарылось в дымчатую даль горизонта и высвечивало лишь вершины сопок. Внизу виднелась долина с лесом и голубыми петлями реки. Прогулка оказалась удачной: тепло, сухо, и Лиза развеселилась. Леночка была все так же сдержанна, молчалива и серьезна. Ей нравился Полозов, и было неприятно, что он больше разговаривает с Лизой.
Когда же Лиза поскользнулась и Полозов ее поддержал, Лена не выдержала и окликнула Ивана.
— Господин Полозов! Что-то случилось с дужкой ведра. Посмотрите, пожалуйста.
Он оглянулся. Лена ломала в руках ветку стланика. Ведро, накренившись, стояло рядом. Ягоды одна за другой скатывались на землю и алели в траве.
Полозов подошел, попробовал, все хорошо. Но он решил не подавать виду, а старательно поколотил по ведру и серьезно сказал:
— Пустяк, немножко заело. Теперь все хорошо! Позвольте, я понесу?
— Нет, спасибо, — Леночка схватила ведро и, перепрыгивая через камни, скрылась за кустом стланика.
— Серьезная у вас сестрица. Когда надо заговорить с ней, у меня сердце сжимается, — поделился он с Лизой.
— От обиды? — улыбнулась Лиза.
— От боязни огорчить. Не понимаю я ее. — Полозов говорил нарочно громко, чтобы слышала Лена. Она стояла у тропки и ждала их.
— Неправда. Вы все поняли, а я только этого и хотела, — сказала она весело. — Пойдемте быстрее, чаю хочу, — заторопилась она и снова побежала вперед.
Какой неловкий этот Полозов, а какой славный. В такого немудрено и влюбиться… — думала она.
