— Но я бы не сказал, что наши кузова служат плохо. Вон мой «Москвич»… — попробовал возразить Рудаев.
— Старение сказывается только при штамповке. В готовых изделиях металл не старится.
Лишь теперь Рудаев рассказал Межовскому о внезапном повороте в своей судьбе и предложил возобновить договор с заводом.
Межовского такая перспектива мало обрадовала.
— Даже при вашей поддержке мне будет невероятно трудно. — Он поглаживал ладонь о ладонь свои руки, сплошь покрытые черными волосками. — Никакой нажим повелителей не поможет без содействия исполнителей. Кроме того, импульс лучше всего передается непосредственно. В этом я убедился, когда работал с вами. А если он поступает через звено, да еще такое, как Гребенщиков, — коэффициент полезного действия резко снижается.
Жаклина вслушивалась в горячий разговор, и постепенно Рудаев открывался ей в новом качестве. Первый день на работе — и уже весь в делах. Разве нельзя было провести сегодняшний вечер иначе, пожить еще немного в атмосфере радости? Он заслужил право на веселый, бездумный вечер. И она тоже. Немало сил потребовалось от нее в это смутное время. Не легко было ей все эти месяцы играть роль беспечной резвушки-хохотушки. Он мог превратно истолковать ее поведение, принять ее за пустышку, которой чужие беды нипочем. Но она шла на это, лишь бы приободрить его, и, возможно, напрасно шла. Чего доброго, у него и сложилось о ней превратное мнение. Даже сегодняшний вечер он не намеревался уделить ей. Что будет потом, когда он войдет в свою колею, станет дневать и ночевать в цехе?
Рудаев принялся уговаривать Межовского продолжать исследовательские работы по продувке металла.
— Мне кажется, Борис Серафимович, вы преждевременно затеяли этот разговор, — придержал его Межовский. — Посмотрим, чем кончится история с остановкой строительства цеха.
Когда вышли на улицу, Жаклина не без ехидства спросила:
— А теперь на какое совещание ты повезешь меня?
— Поедем к моим старикам.
Это предложение девушка приняла с радостью.
Строители сделали свое дело, на что и рассчитывал Збандут. Не было инстанции в стране, куда бы они не сообщили о чрезвычайном происшествии — остановлена ударная стройка. На эти сигналы инстанции отвечали шквалом гневных звонков, телеграмм и писем. Збандут буквально не выпускал из рук телефонных трубок. Кончался один разговор — начинался другой. Он целыми днями не покидал кабинета, и цеховики, не зная истинной причины его затворничества, поспешили вынести свое суждение: кабинетный директор.
На все предложения немедленно созвать совещание на заводе Збандут отвечал:
— Пожалуйста. В любой день, в любом составе, но только в Тагинске.
Сначала такое условие казалось нелепым, даже смехотворным, — совещание по одному заводу проводить на другом. Но хитроумный замысел директора скоро был разгадан — обсуждать не проект, а цех, по нему построенный. Против Тагинска яростно возражали авторы проекта. Они хорошо понимали, что их, как напрокудивших котят, хотят ткнуть носом в свои изделия. Проектировщики вообще предпочитают не появляться на объекте, который не удался. Приедешь, наслушаешься «комплиментов», и тогда уже не отвертеться от досадной и к тому же бесплатной работы по исправлению ошибок. Лучше заочно покаяться и заверить, что учтешь их в дальнейшем.
В конце концов Збандут вызвал секретаршу и попросил по возможности ограждать его от междугородних вызовов.
Многих и разных руководителей перевидала за двадцать лет секретарской работы Ольга Митрофановна. И больше всех боялась людей, очень уж пекущихся о своем авторитете. Она узнавала их с первого взгляда по напыщенной манере держаться, по хорошо поставленному голосу, даже по одежде — их отличала франтоватость. Такие начинали свою деятельность с переустройства кабинета. Заменяли мебель, часто совершенно новую и добротную, расширяли площадь за счет других комнат заводоуправления, убежденные в том, что новая техническая политика на заводе, — а каждый мнил себя ее носителем, — начинается с изменения облика кабинета. Эти люди много внимания уделяли себе. Они следили за тем, как воспринимаются, какое впечатление производят их слова, интонации, жесты. К счастью, таких было немного, и постепенно они уходили в прошлое.
Ольга Митрофановна была человеком привязчивым. Больше всех любила она своей особой секретарской любовью Даниленко. Его авторитет зиждился на прочной основе, и он ничего не предпринимал, чтобы его приумножить. Он всегда был естественным и потому разным. И оживленным, и приглушенным, и чутким, и жестоким. Но к нему легче было приноровиться, чем к тем, кто не снимал с себя личину бесстрастия. Троилина она жалела. Работал он много, честно, задерживался до глубокой ночи, по она видела, что он часто тратит время вхолостую. Его добротой злоупотребляли все, кому не лень, даже личный шофер, который взял себе в привычку отпрашиваться раза два, а то и три в неделю. Збандута она сразу приняла всерьез. Он показался ей человеком сложным, непрощупываемым, хотя бы потому, что она никак не могла понять, насколько органично его беспримерное спокойствие. Очень спокойных она тоже недолюбливала — не разберешь, следствие ли это выдержки или просто хладнодушие.
Полной неожиданностью явился для нее приказ об остановке строительства конверторного цеха. На всякий случай она рискнула спросить, нужно ли выпускать такой приказ. Всегда лучше устное распоряжение — отменить удобнее.
Збандут взглянул на нее, но не сердито, как она ожидала (секретарь есть секретарь, надо знать свое место), а благодарно. Спросил:
— Какой я на вашем счету директор?
— Седьмой, — настороженно ответила Ольга Митрофановна, ожидая подвоха.
— И последний.
Она по-своему истолковала эти слова — чего доброго заменит ее другой.
— Почему последний?
— Я долго собираюсь сидеть в этом кресле. — Подумав, Збандут добавил: — А впрочем, может, и вовсе не придется.
Ольга Митрофановна осмелела.
— Боюсь, что долго не усидите.
— Это еще почему? — в свою очередь удивился Збандут.
Она показала на его приказ.
— Людей с таким размахом либо быстренько убирают, чтобы не усложняли жизнь вышестоящим, либо назначают на более высокий пост, чтобы…
— …осложняли жизнь нижестоящим.
— Именно.
— Я постараюсь, чтобы не произошло ни того, ни другого. А вас попрошу, даже вменяю в обязанность: будут какие-либо соображения по поводу моих приказов — высказывайте без стеснения. Я ведь не бог, могу и перестараться. Так что повышаю вас в ранге — действительный тайный советник. Договорились?
Ольга Митрофановна вернулась в приемную согретая и подкупленная вниманием Збандута. Впрочем, все директора относились к ней хорошо. Она умела работать. Множество бумаг, которые проходили через нее, регистрировались не только в журналах входящих и исходящих, но и в ее памяти. Она молниеносно отыскивала любую бумажку. И не всю почту валила на стол директора, многое отсылала по своему усмотрению исполнителям. А то, что попадало к директору, тоже было рассортировано на безотлагательное и второстепенное — не страшно, если полежит день-другой. Она безошибочно угадывала, какого посетителя можно перенаправить, знала, кому что подсказать. В общем, совсем не походила на ту многочисленную армию незадачливых секретарей, которые полагают, будто главная их обязанность — ретиво ограждать начальника от докучливых посетителей. Однако никто до Збандута не оценил так ее радения, не разобрался в ее качествах.
Начальник технического отдела явился к директору, чтобы согласовать ряд намеченных мероприятий, но неожиданно попал в подследственные.
— Как у нас в перспективе сбалансированы чугун и сталь? — с места в карьер спросил его Збандут.
— Тютелька в тютельку.
— А если доменная печь станет на ремонт или, еще хуже, аварийно остановится? А если сталеплавильные цехи увеличат выплавку, что, кстати, неизбежно, — как тогда?
— Ну, так нельзя планировать — на «а если», — возразил начальник отдела, уже зная понаслышке, что новый директор с большей симпатией относится к тем, кто ему толково перечит.
— Я думаю иначе. На заводе всегда должен быть избыток чугуна. Не потребуется цехам — реализуем как товарную продукцию. Тютелька меня не устраивает. Это значит постоянно быть на привязи у доменного цеха.
— Но так у нас не принято. — Инженер решительно чиркнул ладонью по воздуху.
Збандут остановил на нем замороженный взгляд.
— Кем не принято? Когда не принято? Надо все-таки смотреть вперед, а не под ноги. Перестраивайте, дорогой мой, свой образ мышления. Ни один руководитель не может все предусмотреть. А вот каждый его помощник должен все видеть на своем участке и помогать ему, вооружать его. Даже воевать с ним, отстаивая свои убеждения.
