Осмотревшись, Реммер закрыл обеими ладонями лицо, дико вскрикнул.
— Что, гад, узнал?.. — Назимов спрятал свой пистолет. — Ребята, уведите его и смотрите хорошенько. Этот гестаповец истязал многих наших товарищей. Мы ему устроим суд перед всем лагерем.
Реммера увели.
— А когда будет вынесен приговор суда, я своей рукой прикончу этого палача! — Назимов сложил карту. — Я — в главный штаб.
Только успел он открыть дверь, раздалась автоматная очередь.
— Кто стрелял? Зачем? — строго спросил Баки. Но ему молча указали в сторону забора. Там скорчившись лежал Реммер.
— Хотел убежать, — объяснил один из бойцов.
В главном штабе Назимов четко отрапортовал Смердову:
— Товарищ командующий, боевой приказ выполнен, враг разбит! Частично уничтожен, частично бежал. Территория лагеря очищена! Узники освобождены!
Смердов обнял его, расцеловал. Явились остальные: комбриги — Бибиков и Шведов. Они тоже успели облачиться в кожаные куртки. В рапортах своих повторили то же самое, о чем уже докладывал Назимов.
— Кампе захвачен? — спросил Смердов.
— Начальника лагеря, коменданта и прочих фюреров должны были захватить немецкие отряды, действовавшие в районе комендатуры. Но большинство гитлеровских главарей ускользнуло. Сам Кампе, говорят, переоделся в женское платье и бежал в неизвестном направлении.
…Когда Назимов вышел из главного штаба, над центральными воротами Бухенвальда развевалось красное знамя. С великим волнением смотрел Баки Назимов на это бессмертное знамя. Нет такой силы, которая могла бы его спустить с древка. Назимов, как и тысячи его боевых соратников, пойдет под этим знаменем к окончательной победе над врагом.
Тут к Назимову незаметно приблизились два мальчика. Один из них был скрипач, так запомнившийся Баки.
— Дядя Борис, — обратился он почему-то шепотом, — что, свобода пришла?
— Да, свобода! — воскликнул Назимов, обнимая мальчиков. — Свобода, ребята! Смотрите, как гордо реет наше красное знамя!
— А дядя Коля где? — спросил юный скрипач, в голосе его звучала тревога. — Его не убили?
— Нет, нет! Он жив! Скоро придет к вам. Идите в восьмой барак, к своим друзьям. Громче кричите «ура»! Никого теперь не бойтесь!
И мальчики с криком «ура» умчались в свой барак.
Назимов взглянул на часы над главными воротами. Было четверть шестого. В бывшей эсэсовской канцелярии раздался телефонный звонок. В трубке зарокотал важный начальственный голос:
— Говорят из канцелярии фюрера. Как идет очистка лагеря?
Немецкий коммунист, дежуривший в канцелярии, ответил:
— Весьма успешно!
Шел 1957 год. 28 июля на рассвете с Внуковского аэродрома, под Москвой, в воздух поднялся серебристый самолет, взял курс на Берлин. На взлетной площадке, махая вслед самолету, остались две женщины. Это были Кадрия, жена Баки, и Полина Кимова.
А в самолете находились Николай Симагин, Николай Кимов, Баки Назимов и еще несколько человек — бывших узников Бухенвальда. По приглашению Международного антифашистского комитета они летели в Бухенвальд — на слет борцов с фашизмом. Ничто в них теперь не напоминало бывших лагерников. Лишь безвременно поседевшие пряди волос говорили о том, что эти люди пережили многое.
Монотонно гудел мотор самолета. Симагин еще раз рассказал Назимову о том, как в апреле сорок пятого года, за несколько дней до массового восстания заключенных, колонна русских военнопленных была фашистами эвакуирована из Бухенвальда. Как неподалеку от Веймара русские бойцы, прятавшие под одеждой оружие, бросились на конвоиров-эсэсовцев. Охрана была разгромлена, частично перебита. Вся колонна узников Бухенвальда получипа свободу. Николай Симагин и часть его бойцов сумели соединиться с родной Советской Армией, потом в составе регулярных войск участвовали в заключительных боях с гитлеровцами.
В тот же день, в половине четвертого, самолет совершил посадку на аэродроме Шонефельд, недалеко от Берлина. Среди встречающих советские гости увидели давних своих друзей — Вальтера, Йозефа и многих других.
Объятия, поцелуи, расспросы о здоровье, о жизни. Безгранична была радость людей, которым выпало счастье снова увидеть друг друга живыми и невредимыми.
Утром отправились в Бухенвальд.
Бывших узников охватило одно и то же чувство, не передаваемое никакими словами. Это не было волнением, гневом, грустью… Нельзя было назвать это чувство ни скорбью о бесчисленных жертвах Бухенвальда, ни даже радостью за тех, кто остался жив. Да, все это было в сердцах людей, и в то же время общее их чувство было шире, глубже, всеобъемлюще. Казалось, весь мир, вечность вмещало оно в себя и предвосхищало судьбы человечества, избавленного от ужасов войны.
Ныне Бухенвальд уже не был Бухенвальдом военных лет. Только оставленные кое-где в виде скорбных музейных экспонатов зловещие проволочные заграждения, труба крематория да серые стены нескольких блоков напоминали о прежнем ужасном лагере. Не было и дуба Гёте, что возвышался когда-то посредине лагеря. Очевидцы рассказывали, что его выворотила из земли тяжелая бомба, сброшенная с американского самолета.
Можно ли забыть жертвы Бухенвальда, десятки тысяч жизней, загубленных здесь?! Никогда! Человечество помнит, не простит фашизму его зверств… Живые свидетели мрачной истории Бухенвальда ходили по территории бывшего лагеря, рассказывали, объясняли, что происходило здесь. Вот тут стоял «Коварный дом». Вон в том красном карьере, после того как перестал работать крематорий, гитлеровцы закопали тысячи безымянных жертв. А здесь с честью похоронены герои, павшие во время восстания… И долго люди, склонив головы, стояли в скорбном молчании перед братской могилой. Здесь покоятся рядом патриоты, отважные сыны многих стран. Лежат плечом к плечу, как и боролись, — словно призывают человечество беречь интернациональную дружбу, противостоять черным силам войны.
30 июля того же года в Бухенвальде состоялся митинг делегаций двенадцати стран. На нем еще раз прозвучала священная клятва бывших узников фашистского лагеря, впервые произнесенная ими 12 апреля 1945 года. Сегодня, как и одиннадцать лет назад, они клялись не прекращать борьбы с фашизмом до тех пор, пока последний гитлеровец не предстанет перед судом справедливости.
А на следующий год, в сентябре, в Бухенвальд приехали члены Советского комитета ветеранов войны. Они прибыли на открытие памятника пятидесяти шести тысячам узников — жертвам Бухенвальд а.
В скорбном церемониале принимали участие делегации восемнадцати стран.
13 сентября состоялось траурное шествие; перенос праха жертв Бухенвальда к башне-памятнику, установленному несколько южнее лагеря, на том самом месте, где гитлеровцами были расстреляны десять тысяч советских людей. Остатки жертв Бухенвальда впервые были собраны из печей крематория 12 апреля 1945 года — вдень героического восстания и победы узников. Это — священный прах патриотов восемнадцати стран Европы. Теперь он помещен в башне-памятнике.
Памятник возвышается в самом центре бывшей лагерной площади. Высота башни — около пятидесяти метров. По ее основанию размешены скульптурные группы, изображающие наиболее драматические эпизоды восстания.
На открытие памятника прибыл премьер-министр Германской Демократической Республики Отто Гротеволь.
— С чувством любви и благоговения, — сказал Гротеволь, обращаясь к людям, заполнявшим огромную площадь, — преклоняемся мы перед памятью героев, погибших в борьбе против фашизма, перед памятью миллионов жертв фашистского варварства. Они мужественно отдали свою жизнь за счастье человечества, за мир. Мы вспоминаем смелых сыновей и дочерей всех народов Европы, почти безоружными поднявшихся против фашистского террора, мужественная их смерть явилась страшным обвинением для убийц, а также ярким свидетельством стремления человечества к свободе. Стойко боролись они за великие идеалы братства, пали храбро, чтобы жить в веках… Честь им и слава!
Тысячи людей в безмолвной тишине, затаив дыхание, слушали эти слова Гротеволя.
— Впервые сегодня, — продолжал оратор, — прозвучит над Германией, над всем миром колокольный звон с башни общенационального памятника, возвещая о героизме европейских борцов Сопротивления. В этом колокольном, звоне голоса мертвых и живых прозвучат предостерегающим призывом: «Не быть больше фашизму и войне! Пусть этот звон возвестит о мире! Пусть колокольный звон полетит в Москву и Париж, в Прагу и Лондон, в Варшаву и Рим, в Берлин и Вашингтон — во все концы, где люди ненавидят войну и любят мир, как свою жизнь!
И вот над площадью поплыли мерные, певучие удары колокола. Один… два… три…
Этот колокол и поныне бьет дважды в день: в шесть утра и в одиннадцать вечера. Будет он звучать и в те времена, когда народы уже забудут, что такое война, забудут о язве фашизма, терзавшей человечество.
