Светлана подошла к телефону и взяла трубку.
— Мамочка? Здравствуй… Что? Подождать?.. Не могу я вас подождать… Понимаешь — не могу. Ведь не одна же я еду. Нас едет большая группа. Девушки и парни из нашего цеха… Да… Да…
В коридоре раздался звонок. Звонок был решительный и настойчивый. Капитолина Алексеевна метнулась в коридор.
— Мамочка, ты не беспокойся обо мне, все будет хорошо. Чувствую я себя отлично… Аппетит? Аппетит у меня как у солдата в походе… Дедушка? Он жив-здоров, приедет провожать меня на вокзал. У них с тетей конфликт местного значения… Да, да… Ты не волнуйся, мамочка. Володя?.. У него большие неприятности, но думаю, что все утрясется. Он только что ушел за такси. — Светлана мельком взглянула на часы. — Мамуля, поезд отходит ровно через час. До свидания, мамочка. Десять раз поцелуй за меня папу.
Светлана положила трубку и расслабленно опустилась в кресло. Руки ее вяло повисли над полом, голова откинулась на спинку. Она не слышала, как в гостиную вошла тетка. Открыла глаза лишь тогда, когда совсем рядом прозвучали ее шаги по паркету.
— У вас какое-то странное выражение лица, — сказала Светлана. — Что-нибудь случилось? Кажется, к нам кто-то пришел?
На щеках Капитолины Алексеевны пламенели малиновые круги. В глазах колыхался не то испуг, не то крайнее удивление.
— Случилось большое!.. Случилось необыкновенно огромное! — с выражением таинственной растерянности проговорила Капитолина Алексеевна.
— К нам пришел пищевой профессор? — попыталась съязвить Светлана.
— Нет… К нам пришел Кораблинов.
— Что?! — Лицо Светланы словно обдало серым пеплом. Она даже попятилась в угол столовой и стояла неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
— Он хочет говорить с тобой, — как заклинание произнесла Капитолина Алексеевна и сделала шаг навстречу племяннице.
— Он уже… все сказал мне, — срывающимся голосом, но так, чтоб слышал Кораблинов, ответила Светлана.
— Ты должна поговорить с ним!.. — Голос тетки прозвучал тихо, но властно. — Я приглашу его сюда.
А через минуту в столовую вместе с Капитолиной Алексеевной вошел Кораблинов.
— Здравствуйте.
— Добрый вечер, — еле слышно ответила Светлана. К щекам ее, смыв бледность, бурно хлынула кровь.
Кораблинов выглядел усталым, измученным. Можно было подумать, что он или неизлечимо болен, или долго ходит под тяжестью какой-то большой вины, о которой знает только он один и которую люди, близко окружающие его, по неопытности своей считают за доблесть. Что-то мучило его, какой-то тайный, невидимый червь точил его душу. И глаза… Таких печальных глаз Светлана у Кораблинова еще не видела…
— Капитолина, прошу тебя, оставь нас на несколько минут вдвоем, — Кораблинов посмотрел на Капитолину Алексеевну и устало улыбнулся.
— От родной тетушки у меня нет секретов.
Не обращая внимания на слова племянницы, Капитолина Алексеевна бесшумно удалилась из комнаты.
Кораблинов заговорил не сразу. Некоторое время он стоял и, глядя на Светлану, как бы взвешивал, с чего начать ему этот непривычный для него и тяжелый разговор.
— Я пришел к вам, Светлана, чтобы просить прощения за тот вечер… Если захотите, вы сможете понять меня… Хочу уверить вас только в одном — тогда мной руководило искреннее чувство, я был смешон. Я заслужил ваш гнев и обиду. Но я не хотел оскорбить вас. Поверьте мне, не хотел…
— А на экзамене?
— Я был не прав.
Только теперь Светлана заметила, что за последние полторы недели Кораблинов заметно постарел. Не было в его облике и в осанке того горделивого кораблиновского всемогущества, которым он незримо подчинял себе окружающих. Теперь перед ней стоял просто старый человек. Стоял и просил прощения. Это был уже не тот властолюбивый Кораблинов, который у памятника Пушкину читал монолог Самозванца. И не тот вдохновленный путешествием артист, что восторженно вспоминал о Венеции и гондольерах…
— Вы мстили мне?
— Да.
— Что еще вы хотите сказать мне?
— Приказом директора института вы зачислены студенткой актерского факультета.
Светлана мгновенно встрепенулась и подалась вперед:
— Когда?
— Сегодня. Вот выписка из приказа. — Он подал Светлане приказ, и она молча пробежала его глазами. В эту минуту она не понимала, что происходит вокруг.
Капитолина Алексеевна, которая только что бесшумно вошла в комнату, почти вырвала из рук племянницы приказ. Она быстро прочитала его и, словно обезумев от радости, прижала лист бумаги к груди.
Расслабленной походкой Светлана подошла к окну поперлась руками о край подоконника. Ее плечи вздрагивали. Она плакала.
— Что еще вы пришли сообщить мне? — еле слышно прозвучал ее голос, захлестнутый рыданиями.
— Я хочу, чтобы вы учились в моей творческой мастерской.
— И все?..
— Да, пока это главное для вас.
Тетка не находила себе места. Она уже успела принять сердечные капли и веером, который она достала из буфета, судорожно махала около лица.
Светлана с трудом поборола рыдания. Голос ее несколько окреп, но пальцы все так же цепко сжимали край подоконника.
— Спасибо за неожиданное сообщение и за предложение учиться в вашей группе… Но…
— Что «но»?.. Что это за «но»?! — почти выкрикнула Капитолина Алексеевна, продолжая обмахивать лицо перламутровым веером.
Теперь голос Светланы звучал уже твердо и резко. Не стыдясь слез, которые душили ее, она круто повернулась к тетке и Кораблинову.
— Моя группа ровно через час отправляется с Ярославского вокзала. А через месяц меня ждет завод. С приказом вы опоздали ровно на три дня…
— А как же институт? Где же ваша мечта о большом и светлом искусстве? — спокойно спросил Кораблинов, поборовший волнение и неловкость первых минут необычной встречи.
— В большое искусство есть и другие дороги… И я их вижу!
— Вы хотите загубить свой талант?! Одумайтесь, пока не поздно! — В голосе Кораблинова звучала искренняя, почти отеческая тревога. И это желание добра Светлана почувствовала. Но она не допускала никаких компромиссов — слишком велика была обида, нанесенная Кораблиновым ей и Владимиру.
— Я уже много думала.
— Не горячитесь… Вы еще молоды и из-за своего строптивого характера можете на всю жизнь искалечить свою судьбу, — спокойно и мягко урезонивал ее Кораблинов.
Теперь Светлана уже жалела, что так резко и так вызывающе ведет себя со старым режиссером. Кроме того, у нее мгновенно созрел дерзкий и неожиданный план.
— Хорошо… Я приму ваше предложение. Но разрешите мне поставить одно условие.
Лицо тетки передернулось в нервном тике и застыло в гримасе крайнего удивления и негодования, которые вот-вот вырвутся воплем возмущения. Но она сдержала свой гнев и с замиранием сердца ждала, что же ответит на эту, как ей показалось, наглость Кораблинов.
Кораблинов молчал.
Светлана повторила последние слова:
— Я принимаю ваше предложение, но только с одним условием.
— Говорите, — сдержанно ответил Кораблинов.
— Она окончательно сошла с ума! — не выдержав, воскликнула Капитолина Алексеевна и схватилась за сердце.
Теперь Светлана уже не замечала тетки. Ею овладело единственное желание — увидеть Кораблинова побежденным.
— Докажите, что вы искренне цените меня и свои личные обиды готовы забыть только ради того, чтобы, как вы выразились, сохранить меня для искусства.
— Говорите…
— Восстановите, пожалуйста, Владимира Путинцева на его роль в фильме — и я буду учиться у вас. И приму это за великую честь.
Кораблинов свел свои черные с серебряными нитями брови. Таким лицо режиссера становится в минуты, когда перед ним встает трудно разрешимый творческий вопрос или такая житейская неожиданность, в которой он окончательно еще не разобрался.
— Что же вы молчите? — тихо спросила Светлана.
— Боже мой!.. Боже мой!.. — простонала тетка и расслабленно опустилась в кресло.
Кораблинов по-прежнему стоял посреди комнаты, большой, седой, растерянный…
— Я… не могу этого сделать, — наконец твердо и определенно ответил он.
На Светлану сразу же и совсем некстати напал нервный смех. И этот ее смех поставил в неловкое положение Кораблинова.
— Что же тут смешного? — холодно спросил он.
— А вы, Сергей Стратонович, не очень-то смелый человек! Всего лишь десять дней назад в ресторане «Чайка» вы громами и молниями клялись в любви ко мне, умоляли меня быть вашим другом, вы предсказывали мне феерическую карьеру кинозвезды!.. — И, словно что-то вспомнив, Светлана тревожно посмотрела на часы. — Извините, я собираюсь в дорогу. — Слова эти была произнесены так, словно Светлана хотела сказать: «Оставьте меня в покое».
В комнату вошел Владимир.
Уж чего-чего, а встречи с Кораблиновым здесь, в квартире Светланы, он совсем не ожидал. Тем более в такие минуты, когда ему было так тяжко, что впору хоть выть на белопенные облака, невесомо плывущие в синеве над Москвой. Он даже опешил. Растерялся так, что стоял в дверях и не знал, входить в комнату или убежать… Первое, что бросилось ему в глаза, — это потеки от слез на щеках Светланы. И лицо Кораблинова — виноватое и растерянное.
