— А сколько хочешь?
Видит Коська: понравилась человеку вещь, — значит, можно цену и побольше заломить.
— Полтинник! — говорит.
Задумался бородатый, затылок стал чесать.
«Эх, — думает Коська, — лишнего маленько я запросил».
А бородатый посмотрел еще раз на карточку, отдал ее Коське и говорит:
— Вот что я тебе скажу. У меня денег сейчас с собой нет. И я сейчас тороплюсь — на работу опаздываю. А мы с тобой вот что сделаем. Ты, брат, приходи ко мне вечером на квартиру. Я тебе за эту фотографию полтинник дам и даже больше. Это, — говорит, — имей в виду, очень замечательная фотография. Придешь?
— Приду, — говорит Коська, а сам думает:
«Дожидайся… приду… Заманиваешь небось, бородатый черт!»
А бородатый написал на бумажке адрес, дал Коське, помахал ему рукой и побежал в своих веревочных лапоточках с базара.
До вечера долго еще было. И Коська раз десять загадывал себе: идти ему или не идти? На базаре подстрельнул огурцов пару и хлеба маленький кусочек. Посытнее стало — портрет пожалел. Стоит ли продавать? Ведь и верно — вещь замечательная. Да и боязно было идти: а что, если нарочно его бородатый заманил? Придет Коська, а там засада, мильтоны сидят с наганами.
Но к вечеру осмелел Коська. Есть очень уж захотелось. Подумал, подумал и пошел к бородатому. Отыскал улицу, дом нашел. Домик совсем небольшой, с крылечком. Садик рядом. В садике яблоня растет, перед крылечком подсолнухи желтеют.
Постоял Коська на крылечке, набрался духу и постучал.
И сразу же бородатый вышел. Как будто за дверью стоял, дожидался.
— А, — говорит, — пришел, субчик?!
Испугался Коська. Чуть на пол не сел.
«Наделал, — думает, — делов. Заметет он меня сейчас. И не смыться даже».
Стоит как пень. А бородатый смеется, дверь перед Коськой распахнул:
— Ну, что ж. Заходи, брат. Милости просим.
Коська порог переступил, а показалось, будто верст пять болотом шагал. Ноги не держат. «Скорее бы хоть», — думает.
Ввел его бородатый в комнату. Поглядел Коська — небогато тут живут. Стол, два стула, койка железная, на койке шинель вместо одеяла. Книг только много. И цветочки в банках. А на стенах — картинки. Ленин с протянутой рукой. И рядом гитара висит на веревочке.
Вынул Коська из-за пазухи портрет, протянул бородатому:
— Нате.
А тот будто уж и забыл, о чем договаривались.
— А, — говорит, — карточка! Ладно, положи ее куда-нибудь. Вон на подоконник.
Потом говорит:
— Ну, давай присаживайся. Сейчас мы с тобой шамать будем.
Поглядел на него Коська — смеется бородатый. «Что ж ты, — думает, — надо мной измываешься, бородатое пугало! Брать, так бери сразу».
А тот опять смеется и говорит:
— Садись, садись, не стесняйся.
Сел тогда Коська. Бородатый перед ним тарелку поставил, ножик и вилку положил. Потом говорит:
— Ты посиди минутку, ладно? А я пойду смастерю чего-нибудь.
«Знаю, — думает Коська, — чего ты смастеришь. Лягавить пошел».
Как вышел бородатый, Коська вилку и ножик в карман, тарелку за пазуху и шасть к окну. На подоконник залез, хотел в сад прыгать, да неловко локтем стекло задел, зазвенело оно, полетели осколки в стороны. Охнуть Коська не успел — цап его кто-то за ногу. Оглянулся — бородатый стоит. Смеется опять.
— Ты что же это? — спрашивает. — А? Куда же это ты собрался?
Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим матом. Думал — бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить стал.
— Что с тобой? — спрашивает. — Эй, парень! Да что с тобой? Зачем плачешь?
А Коська не слушает — воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и говорит:
— С голоду я украл. Не вор я… Ремешок сам свалился.
— Какой ремешок?
А Коська:
— А-а-а… У-у-у…
Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.
— А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.
Перестал тогда Коська реветь.
— Ты чего испугался? — спрашивает бородатый. — Зачем в окно полез?
— Думал, вы мильтона звать пошли.
— Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не такой.
Посмотрел бородатый на стол.
— Ох, — говорит, — а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.
Только вышел — Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку — из кармана — и все на старое место, на стол. Не успел положить — бородатый входит. В одной руке сковородка горячая, в другой — тарелка с хлебом и вилка с ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.
— Ну, садись, — говорит, — будем яичницу есть.
Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил. Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не пробовал.
Ест, торопится, а сам думает: «Нехорошо, надо бы потише есть». Стыдно ему — по-человечески есть разучился… А бородатый смотрит, смеется.
— Ешь, ешь, — говорит. — У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?
Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.
— Пляшут, — отвечает. — Еще как.
— Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?
— Коська.
— Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.
Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.
— Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?
— Знаю, — говорит Коська. — Это куда жуликов посылают.
— Нет, брат. Туда не только жуликов… Я, брат, сам в этой Сибири двенадцать лет отгрохал.
Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За политику. Потому что он коммунист был, партийный.
Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял. Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора и помер. Кровь потому что спортилась.
И про Сашу рассказал. Как жалела она его, вместо матери была, последний кусок отдавала. А потом и сама свалилась. Голодно потому что стало в деревне. Вот он, Коська, и пошел тогда по миру, куда глаза глядят…
Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу постукивал, головой качал да приговаривал:
— Ты ешь, брат, ешь.
А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.
Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым голосом:
Лишь только в Сибири займется заря,
А в деревне народ пробуждается,
На этапном дворе слышен звон кандалов,
Это партия в путь собирается.
А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем ни одного слова не сказал.
Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался, три рубля в руку сунул.
— На, — говорит, — возьми. Должен я тебе.
Взял Коська, подумал и назад деньги подает.
— Нет, — говорит. — Я у вас стекло выдавил.
— Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно вдавим. Идет?
— Идет.
— Ну, прощай.
— Прощайте, дядя Костя Борода!
Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь хочется.
Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:
На этапном дворе слышен звон кандалов…
А как дальше, и не вспомнить… Забыл.
Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться, пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.
Чуть свет забрезжил, Коська уже вскочил. Хотел сразу бежать к дяде Косте, а потом думает: нет, неудобно так рано заявляться.
С полчаса у мельницы походил, потом на базаре потолкался. Потом на фонтан сходил, умылся как следует, водички выпил и побежал.
Бежал — посвистывал. А прибежал, на крыльцо заскочил и чуть не заплакал.
— Ах, черт! Надо же!..
Видит — висит на дверях замок. Ушел, значит, дядя Костя. Ну ясно: на работу ушел. Эх, Коська, Коська!.. Надо было тебе на базаре толкаться да у фонтана красоту наводить. Вот и прозевал дядю Костю. Жди его теперь до вечера.
Сел Коська на ступеньку. Сидит мрачный, под ноги себе глядит. И вдруг — что такое? Видит, на крылечке, между двумя балясинами, бутылочное стеклышко блестит. А под стеклышком какая-то бумажка белеет.
Поднял Коська бумажку, развернул, а это записка. А в записке большими буквами синими чернилами написано:
«Костя! Ключ на том месте, где ты вчера выйти хотел. Заходи, пей чай, шамай. Сахар на полочке. Наколи дров, если умеешь. Я буду в 5 часов. Дождись меня.
