Александрович сейчас в наряде.
А засим прощай, дорогой Вася Федченко. Скорей поправляйся, отгуливай свое время и нас не забывай. Остаюсь твой верный друг Иван Чернов, а за Ивана Хрущева, Андрюшу Силина, Федю Гоголя, Бутылкина Петра Ферапонтовича, Гингера Самуила и Александровича расписался по их собственноручной просьбе он же.
4 июля славного 1919 года.
Деревня Копорье.
Иван Чернов».
III
«Милый дедушка.
Мне здесь очень хорошо и весело. Я сломал очки, но няня Груша искусно связала их ниткой. Сначала немного терло нос, а теперь ничего. Так что не сердись Мы были тут в пещерах с Фенечкой и нашли таинственный след. Я его зарисовал. Вчера я плыл-плыл по озеру и переплыл наискось через бухту, даже сам удивился. Я забываю заниматься по алгебре, но Фенечка мне напоминает.
А потом, наоборот, уж я помогаю ей делать разложение на множители; от них у нее заскок. Здесь был отряд и арестовали двух дезертиров. Когда их вели по деревне, некоторые плевали им вслед, а их мать стала вопить на Советскую власть, но начальник прицыкнул на нее и она осела. Белый фронт на Сяберском озере — это недалеко от нас, но их сюда не пустят. Вчера у нас было два спора с няней Грушей и бабушкой Феней. Они говорили, что Фенечка дура, если хочет быть ученой и путешествовать, и что простой девушке об этом думать нельзя. Потом они стали говорить глупости, будто бы ты генерал, и не может быть, чтобы ты был за большевиков. И сказали, что «ворон ворону глаз не выклюет». Напиши мне заказным письмом, что ты за большевиков, а то они мне ни за что не поверят. Я очень загорел. Тут большевики учат мужиков, чтоб сеяли клевер, а Петр Булыня его по ночам вытравливает конями и пускает на него даже большого поросенка. Я думаю, каждому умному человеку такая глупость не понравится.
Дедушка, милый! Позволь мне здесь остаться до десятого числа! Я уже выучил параллелограмм и начал трапеции. Няня говорит, что я пью молоко ведрами. И напиши им, что ты за красных, а то они не верят.
Целую тебя крепко. Поклонись от меня Валерии Карловне и Дмитрию Марковичу и Жене, если придет, и дяде Коле. Еще тебя целует Фенечка, а няня Груша кланяется.
Твой Вова Гамалей.
У меня есть два скворца, одна галка и три змёщшх шкурки. Скоро мне подарят крота, а я его подарю тебе или Жене. Все. Только напиши еще, как война и кто кого побеждает. Пиши заказным, потому что мне это важно».
IV
«Ваше высокопревосходительство!
Я в отчаянии, что на Ваш тревожный запрос от 25 июня мне удается ответить лишь месяц спустя, да и то не столь полно и обстоятельно, как надлежало бы.
Умоляю Вас отнестись к этому постыдному запозданию возможно снисходительней: мы сейчас живем и работаем в условиях более чем кошмарных.
Вы, Ваше высокопревосходительство, горько упрекаете меня в том, что я нарушил свое обещание, допустив на фронт лучшие красные части, в частности отряды курсантов и коммунистические рабочие отряды. Вы справедливо указываете, что именно неожиданное появление на позициях этих отборных большевистских полков вызвало отход Вашей армии от побережья, оставление сильной позиции у Копорье — Петровицы и дальнейшее пагубное отступление.
Убедительно прошу Вас, Ваше высокопревосходительство, расценить это все не как результат нашей нерадивости или тем паче злой воли, но как следствие вмешательства в здешние дела новой силы, бороться с которой оказалось решительно невозможным.
Если бы все шло так, как мы предполагали, если бы главари Петрограда, с Зиновьевым во главе, имели мужество принять на себя ответственность за оборону города и отказаться от московской опеки, никто не помешал бы нам довести наше дело до желанного конца.
Я на это и рассчитывал. Я был твердо уверен (остаюсь уверенным и поныне), что многие из них (Зиновьев, Евдокимов, Бакаев в том числе) не только противопоставляют себя Ленину и группе его верных союзников, но что за этой явной оппозицией кроется острая тайная ненависть к нему, способная в любой подходящий момент вылиться в самые крайние формы. Не берусь судить о причинах этой ненависти. Но на ней я построил свои планы.
Но, увы — эти высокопоставленные господчики оказались столь же трусливыми на деле, как и блудливыми в мечтах. В последний момент они испугались и обратились за советом и помощью к Москве. Это погубило все: Ленин немедленно направил сюда, в Петроград, как наиболее доверенное лицо члена Центрального Комитета Иосифа Сталина (подлинная фамилия которого — Джугашвили).
Приехав около 20 мая в Петроград, Сталин властно вмешался в здешние дела и в тылу, и на фронте. Печальнее всего, что при этом он встретил активную поддержку в рабочем населении города, так же, как и среди солдат и младших командиров. Эта публика видит в нем посланца Ленина, а Ленин и большевизм для них — одно. С непостижимым рвением они выполнят любое его распоряжение, ревниво и злобно пресекая малейшие попытки что-либо в них изменить.
Столь огорчительное единство чревато для нашего дела опасными последствиями. Оно позволяет Сталину действовать с удивительной решимостью, которая доходит до необычайных пределов. Именем Цека он спокойно отменяет приказы высших чинов армии и флота, отдает новые, прямо противоположного характера, снимает подозрительных ему лиц с любых должностей, производит назначения, не считаясь ни с какими протестами. Хуже всего при этом, что от него ничего не удается скрыть: добровольные осведомители непрерывно информируют его обо всей жизни города и армии.
Приведу пример:
Немедленно после 15 июня мы сделали попытку снять и отвести в тыл отряд курсантов, ясно отдавая себе отчет, что ослабленная таким образом Ударная береговая группа вероятнее всего застрянет у подножья Копорского плато.
Но секретное распоряжение наше стало известным ему. Оно было отменено грозной телеграммой. Никакие возражения не помогли.
Как могу я за что-либо отвечать в таких условиях?
Ваше высокопревосходительство! Вы сетуете также и на отсутствие помощи Вашим войскам со стороны многочисленных наших сторонников, находящихся здесь в красном тылу. Вы, очевидно, не представляете себе, что здесь произошло 13–15 июня.
Пока так называемой «борьбой с контрреволюцией» в Петрограде занималась возглавляемая Бакаевым Чека, мы могли быть относительно спокойными.
Но с появлением Сталина все резко переменилось и здесь. Еще 25 мая Бакаев громил в прессе кустарные обыски, производимые районными властями, а в середине июня, по настоянию Москвы, на это дело были мобилизованы целые отряды матросов, рабочих, красноармейцев. Весь город, как здесь выражаются, был в две или три ночи «прочесан» насквозь. В результате — окончательный разгром, страшная катастрофа. Изъято почти все наше вооружение; арестованы, расстреляны или удалены из Петрограда тысячи верных нам людей. Лучшие мои сотрудники — Лишин, Лебедев, Вильде-Валли в Питере; Бознов, Плутков, братья Мистровы в Кронштадте — погибли вместе с другими! Я не падаю духом и не опускаю рук, но дело теперь значительно осложнилось.
Вам, Ваше высокопревосходительство, это может показаться преувеличением, но я глубоко убежден, что в июне месяце 1919 года основной причиной наших неудач и одновременно основным деятелем «спасения» Петрограда от «белой банды», как здесь любят выражаться, явился именно Сталин. Влияние его на солдатские и рабочие массы растет. В силу этого, если в Ваших кругах еще не отброшены окончательно идеи индивидуального террора, я полагал бы нужным горячо рекомендовать Вам наметить в качестве его первых и главных объектов не одного Ленина, а непременно этих обоих людей.
Вот, Ваше высокопревосходительство, первое краткое известие от меня. Неделю спустя я постараюсь направить Вам более детальный отчет обо всем случившемся. Я пишу его крайне конспиративно. Это берет много времени и осуществимо лишь в моем нынешнем высоком положении. Несколько позднее я позволю себе переслать Вам другой свой скромный труд. Некоторые ошибки майского наступления, в целом блестяще проведенного Вами, нам отсюда видны яснее, чем Вам. Я составил краткий их обзор и черновой брульон плана вторичного Вашего наступления на нас. Получив его, вы сообщите мне примерные даты, а я приложу все усилия, чтобы ознакомить Вас заблаговременно как с составом и расположением красных частей, так и с теми контрманеврами, которые я вынужден буду волей-неволей предпринимать как начальник штаба 7-й армии.
Два слова о связи. До июня месяца лучшим средством связи была посылка с Вашей стороны торпедных катеров союзного флота в устье Невы. Связь была настолько прочной и верной, что мой старый знакомый по дореволюционному Петрограду, милейший господин Макферсон, находил возможным направлять мне так личные письма и поручения. Сейчас мы делаем попытку вновь наладить ее, выбрав условленным пунктом рандеву уже не городскую черту, а пустыри Лахтинского побережья. В 20-х числах, то есть совсем на днях, должен состояться первый пробный обмен почтой.
