— Сходите, Дмитрий Иванович! Другого, наверное, ничего не придумаем…
— Сходить-то схожу, а вот кто будет зерно молоть? Ко мне в день человека три-четыре обязательно приходят. Может, совладаешь с этой техникой? — Дядя Митя указал на мельницу.
— Придется совладать.
Дядя Митя возвратился под вечер. Вошел, не раздеваясь, сел, уставший, и тяжело вздохнул. Степанов, все еще крутивший мельницу, подумал, что дело плохо, но спрашивать ничего не стал.
— Грудь у него болит, — заговорил наконец Дмитрий Иванович. — Здорово его фрицы покалечили… Но сказал, что придет и за руль сядет…
9
Турин возвращался из поездки по району через Бережок. Подбросила его до Дебрянска случайная подвода: километрах в шести, на перепутье, попалась ему телега, на которой молодуха везла в больницу мальчишку лет пяти. На просьбу Турина подкинуть до города ответила радушным согласием, но предупредила, что у мальчонки тиф.
— Если бояться тифов, нужно жить на небесах… — ответил Турин.
Подвода уже проехала школу, как Турин вдруг решил заглянуть к Степанову и, поблагодарив молодуху, спрыгнул с телеги. Он знал, что Миша не спит: когда подъезжали к школе, в щелке между рамой и светомаскировочной шторой он увидел желтый свет.
Действительно, Степанов не спал, сидел за столом и листал однотомник Пушкина.
— Почему вернулся раньше времени? — спросил Турина, намереваясь хотя бы поставить его в известность о просьбе Захарова.
— А я и не вернулся, — ответил Турин, садясь за стол.
— То есть как?..
— Встану в семь — и в противоположный конец района: даешь хлеб!
Ваня осведомился, как Степанов живет, осмотрел немудреное его хозяйство и, опечалившись за товарища, сказал, что послезавтра же узнает насчет общежития.
— Если я школе не мешаю, мне переезжать незачем, — мрачновато заявил Степанов.
Турин отметил про себя необычный тон разговора и спросил:
— Почему это?
— Мне здесь неплохо, а под новую крышу можно вселить стариков, женщин, детей.
— Посмотрим, — неопределенно проговорил Турин и стал рассказывать о поездке: — Трудно что-либо понять… В одном месте — пусто, в другом — густо: где-то немцы не успели вывезти, где-то полицаи и старосты запрятали хлеб…
Конечно, не мог не поведать и о своих злоключениях. Ночуя в доме председателя колхоза в одной деревне — а он за эти дни побывал в семи деревнях и селах, — так угорел, что еле остался жив; переезжая из Опочек в Верхние Выселки, чуть не провалился с телегой под мост: построили наспех, а потом про него забыли до случая… В общем, намотался. И все спешил, спешил…
Турин положил руки на стол, на руки — голову. Видно было, как он устал, как измотался в этом путешествии на случайных подводах и пешком: райисполкомовский Орлик был занят.
«Но если так устал, зачем зашел?» — подумал Степанов.
И когда ему показалось, что Иван сейчас заснет, тот поднял голову:
— Борис-то!.. Руки не подал, при всех отвернулся!..
«Вот оно что! Обида заела!»
— Так тебе и надо! — разделяя слоги, по-прежнему мрачноватым тоном ответил Степанов.
Турин повернулся к Степанову: что это он?!
Тот все еще сидел за столом и листал Пушкина, выхватывая из стихотворений отдельные фразы и слова и не понимая их смысла.
— Черт тебя подери!.. Ничем нельзя заменить голос собственной совести… Сколько бы авторитетных организаций ни существовало!.. И если ты заглушаешь этот голос, то совершаешь нечто равносильное предательству или даже само предательство, — закончил Степанов. — Почему же Борис должен подать тебе руку?
Побагровев, Турин встал.
— Что ты говоришь!
— По сути, так и есть: предательство!
— Не слишком ли круто берешь? — спросил Турин, немного опомнившись после внезапного нападения.
— Нет, не слишком. Это относится, впрочем, и ко мне.
— А к тебе-то за что?
— За многое.
Поняв, что и себе Степанов не прощает каких-то ошибок, Турин сел и, утишая свою ожесточенность, забарабанил пальцами по столу.
— Ты, Миша, вот что должен понять… Мне оказано великое доверие. Вручена власть. Вместе с высоким званием мне придан и авторитет этого звания, хочу я того или не хочу. Автоматически! Но я и ответствен, и у меня есть обязанности, извини за высокие фразы, перед партией, перед народом! Не могу авторитет этого звания ронять. Не имею права!
— Так вот и не роняй! — заметил Степанов.
— Мне приходится другой раз наступать на горло собственной песне…
— Однажды вот так наступишь — и задохнешься! — отпарировал Степанов. — Да-а… получается-то вот что: ты готов удушить себя ради авторитета высокого звания, а авторитет-то твой, когда наступаешь на собственную совесть, неизменно падает, если не летит кувырком.
— К примеру?.. — спросил Турин.
— Для тех, допустим, кто знает историю Нефеденкова, твой авторитет упал.
— Нет, — уверенно ответил Турин. — Ошибки, говоришь… Срывы. Знаешь, Миша, я работаю честно, с полной отдачей и пока еще замечаний и тем более выговоров по партийной линии не получал… Да, кстати, ты что это за кашу заварил с платформами какими-то? Я дядю Митю встретил…
Степанов коротко рассказал о своем посещении Захарова, о том, что сам, как говорится, напросился на задание, да еще такое нелегкое.
— А, ну-ну… — сказал Турин. — Давайте, разгружайте. Стройматериалы городу нужны. И не забудь про динамо-машину, они мне всю голову продырявили, эти железнодорожники: забирай да забирай, хотя вроде бы и договорились, что подождут…
— Да, надо воспользоваться случаем: будут машины.
— Вот-вот! — наставительно проговорил Турин. — Давай, действуй, а то меня не будет…
10
Степанов почти не сомневался, что люди не подведут его, придут на воскресник: был высокого мнения не о себе, а о тех, кого узнал за эти тяжелые месяцы, и все-таки — волновался. Дойдя со Советской улицы, остановился, огляделся.
По Советской к станции тянулись люди. Незнакомые и те, кого он знал. Мать Иры… Пелагея Тихоновна Акимова… Группа бережанских переселенцев во главе с так запомнившейся ему бойкой молодкой… Девушки из бригады дяди Мити… Паня со старшими школьниками…
— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — присоединилась к Степанову Галкина. — Смотрите, народ-то идет!
Их догнала мать Лени Калошина:
— Михаил Николаевич, я не могу… Ребенок! А Леня пошел…
— Что вы, Юлия Андреевна, идите домой!
Громко сигналя, словно пробиваясь сквозь толпу, подпрыгивая на ухабах, проехала зеленая машина с военными. В кабине Степанов разглядел Веру в знакомом пальтишке. Она приветливо помахала ему рукой в огромной варежке.
На углу Дзержинской к ним присоединился дядя Митя. Он поздоровался и доложил Степанову:
— Прибыл мой командир. Там уже. — Он кивнул в сторону станции. — Сейчас мы на машины…
На перроне они увидели Владимира Николаевича и Бориса Нефеденкова. Стояли, о чем-то оживленно беседовали. Рядом — Евдокия Павловна.
— Владимир Николаевич, а вы-то здесь зачем?..
— Ну как же, Миша, иначе?.. Может, и я сгожусь на что-нибудь…
«А Таня на дежурстве, — вспомнил Степанов. — Жаль!»
Люди все подходили, и он увидел, что идут не только те, кто может работать, но и старики, инвалиды, дети. «Если не помочь, то хоть побыть вместе со всеми… — подумал Степанов. — Конечно, ничего особенно масштабного и эффектного сегодня не произойдет. Не будет яростных атак, залпов могущественных «катюш», тщательно продуманных в штабах операций по окружению противника, массированных ударов с воздуха… Ничего этого не будет. Но и без того, что сделают сегодня дебрянцы, невозможна жизнь…»
На путях, около платформ, уже хлопотали солдаты — времени у них было в обрез. Ими руководил вернувшийся ночью Мамин. Там же суетился, прыгая на своих костылях, неугомонный Гашкин. Размахивая руками, что-то горячо доказывал солдатам Латохин.
Степанов отыскал Веру, Власова, и они втроем быстро наметили, как распределить людей по участкам работы. Сгружают с платформ пусть солдаты, таскать придется женщинам и подросткам, а вот грузить на машины будут мужчины — женщинам не осилить.
Из своего закутка в пожарном сарае выбежал начальник станции, показал пальцем в конец платформы, где громоздилось что-то укрытое мешковиной.
— И это увозите! Хватит мне ее сторожить!
Несколько женщин пошли туда, откинули мешковину. Под ней нечто холодно-металлическое и, видно, очень-очень тяжелое.
— Что это, бабы?
— Да кто его знает…
— Динамо это. Динамо-машина! — пояснил невесть откуда появившийся Гашкин. — Электрический ток будет давать… Вот отроем где-нибудь подвал кирпичного здания, и там будет электростанция. Со временем, конечно…
— Что же, — совсем робко спросила бережанская молодка, и это так не вязалось с ее характером, — у нас и свет будет? И радио? Может, и кино тогда? «Волгу-Волгу» увидим… «Чапаева»?..
