Пушечная пальба и автоматная трескотня у паровоза враз смолкли. Автоматчики бросились под вагоны. Оттуда снова залился пулемет. Гранатный взрыв оборвал его лай.
Из окон вагонов прорывались истошные крики, женский плач — перепуганные пожаром, стрельбой, взрывами люди звали на помощь.
Илько увидел, что горит не пассажирский состав, а стоящий поодаль товарняк с крошечными оконцами под потолком. Багровые с черными подпалинами лоскутья пламени прыгали по крышам вагонов, стремительно летели, подгоняемые ветром, к хвосту эшелона.
Пылала тюрьма на колесах.
Бальжан Баторов с разбега ударил прикладом по ржавому засову, рванул в сторону тяжелую дверь, обитую по углам железом, крикнул во всю силу:
— Выходи-и-и, Азия!
Посохин кинулся к другому вагону.
— Выходи-и-и!.. — понеслось вдоль состава.
Люди, освещенные дрожащим пламенем, посыпались из вагонных дверей — китайцы с длинными черными косами, корейцы в белых холщовых рубахах, маньчжуры в черных халатах и широкополых войлочных шляпах. Замелькали травяные накидки вьетнамцев, соломенные китайские доули. Кого только не было в этих душных, пропахших вонью вагонах!
Выскочив из вагонов, люди помогали выбраться другим, кидали в огонь песок, пытались сбить со стен языки пламени.
Над эшелоном все выше поднималось зарево пожара — горели депо и примыкавшие к нему постройки. С левой стороны от пожарища доносилось стрекотание автоматных очередей. Это взвод Бухарбая Мусина преследовал отходивших от депо японцев.
Иволгин с автоматчиками спешил к хвостовым вагонам, чтобы ударить с тыла по японским артиллеристам. Бежали мимо разбросанных бочек, прыгали через вывороченные из земли шпалы, завалы из бревен и досок. Вот и артиллерийская позиция. У хвостового вагона чернела в отсветах пожарища скособоченная пушка с задранным вверх стволом. Вокруг валялись ящики со снарядами, лежали убитые японцы, из-под бугра торчало бревно, на котором курился отброшенный взрывом ранец. По другую сторону, в конце пассажирского состава, виднелось еще одно орудие. Около него копошились японцы. «Хотят подбить танк», — подумал Иволгин.
Но японцы, как догадался Иволгин в следующую секунду, намеревались бить не по танку. Они разворачивали орудие, чтобы ударить по эшелону и выбегавшим из вагонов узникам.
— Эх, гады! — крикнул Иволгин, вскинул автомат и рванулся к японской пушке.
В это время из-под вагона кто-то бросил гранату. Илько видел, как она стукнулась о лафет пушки, покатилась к присыпанной землей станине.
— Ложись! — с силой выдохнул Посохин, грудью сбил Иволгина с ног и упал на него, прикрывая собой.
— А-а-а! — долетел сзади пронзительный девичий голос.
Грянул взрыв. Градом простучали осколки по вагонной стене, и Аня, не добежав до пушки, упала у опрокинутого японского пулемета.
Над густой пеленой пыли взвилось пламя: загорелся вагон. Пламя охватило рыжую дверь, кинулось к решетчатому оконцу под потолком, откуда уже валил густой дым.
— Спасай людей! — крикнул Илько и со всех ног бросился к вагону.
Илько ворвался в обжигающее пламя, ударил прикладом по засову, двинул в сторону дверь. Из вагона хлынул огненный шквал, свалил бойца с ног. На него падали сверху охваченные огнем и дымом люди. Но он уже не видел их, только чувствовал по толчкам.
— Глаза... Глаза... — простонал Илько.
Бой у эшелона затихал.
Засыпанные землей, Иволгин и Посохин с трудом поднялись на ноги. Каску с Иволгина сорвало взрывной волной, оцарапало голову. Он вытер сбежавшие на лоб капельки крови, болезненно поморщился и, пошатываясь, кинулся к упавшей у пулемета Ане Беленькой. Она лежала без сознания, обхватив рукой санитарную сумку. Голова была запрокинута, светлые волосы сбились в сторону. Иволгин взял ее на руки и понес к рельсовому заслону, где урчала тридцатьчетверка. За ним шел Баторов — вел за руку ослепшего Илька. Позади плелся, придерживая левый бок, раненый Посохин. Вначале Поликарпу показалось, что он просто ушибся, но боль усиливалась, темнело в глазах, он упал. Подбежали с носилками санитары, унесли его вместе с Аней к эшелону в санитарную машину.
Пожар на железнодорожной станции постепенно угасал. Сверху падали и шевелились на земле обугленные былки соломы. Пахло сгоревшим маслом и жженой краской. Толпы людей бежали к пассажирскому составу, подползали под вагоны, спешили на привокзальную площадь.
Все кричали, плакали, кого-то искали, пытались, видно, узнать, что произошло на станции.
Оглушенный взрывом, Иволгин проталкивался через гомонящую толпу к перрону. У него шумело в голове, путались мысли. Хотелось узнать, как там дела у Бухарбая — захватил ли он депо? К Бухарбаю на помощь прорвался со своим взводом Драгунский. Потом Сергей подумал об Ане и Посохине, и тяжко стало у него на душе. Ранения у обоих, кажется, серьезные.
Протяжно засвистел паровоз, лязгнули буфера — дробный металлический цокот покатился к хвостовому вагону. Эшелон с танками медленно протискивался к забитому толпой перрону.
А на перроне — все теснее и теснее.
— Вансуй! — кричали китайцы.
— Мансе![39] — вторили им корейцы.
— Льенсо монам![40] — скандировали вьетнамцы.
Людской поток прижал Иволгина к платформе эшелона, на которой возвышался танк и виднелся прикрученный тросами виллис комбрига. У борта стояли Державин и Волобой, приподняв руки, приветствовали гомонившую на разных языках толпу.
У платформы Иволгин увидел многих уже знакомых ему людей. Над толпой показалась голова Ван Гу-ана. К нему жался Ю-ю, справа болезненно улыбалась кореянка Ок Сун. Рядом с ней стоял смуглый парень в белой рубашке с широченными рукавами. Это был, по-видимому, ее найденный жених Цой Сен Гук. Девушка держала его за руку, будто боялась снова потерять. Увидев Иволгина, кореянка что-то крикнула ему. «Наверное, спрашивает, где Аня...» — догадался Сергей.
К Иволгину пролез сквозь толпу Ван Гу-ан и с помощью Ю-ю стал просить разрешения взять для своего партизанского отряда семнадцать винтовок, которые они отобрали у японских охранников.
— Берите, берите — они вам пригодятся, — согласно кивнул Иволгин и полез вместе с Ван Гу-аном и Ю-ю на платформу.
Вслед за ними на платформу бойко вскочил невысокий проворный лейтенант с перекинутым через плечо пестрым маскхалатом. От него не отставал немолодой скуластый китаец с реденькой бородкой. На нем синяя изрядно потертая куртка — даньи, на ногах веревочные тапочки, на боку японский маузер. Лейтенант отыскал глазами генерала и быстрым шагом направился к нему.
— Товарищ генерал! — обратился он и торопливо изложил, по какому делу прибыл. — Разведчики из воздушного десанта захватили на станции большой японский склад с оружием и боеприпасами, выставили охрану. Китайские партизаны просят дать им склад. Как быть?
Пока Державин уточнял, что за склад захватили разведчики, китаец в синей куртке о чем-то переговорил с Ван Гу-аном, и они вместе подошли к генералу, низко поклонились.
— Они предлагают дать нам за оружие сорок бочек ханшина и триста мешков риса, — пояснил со смехом Викентий Иванович.
— Это что еще за торговля! — возмутился генерал.
— Посмотрите, они уже тащат нам плату! — засмеялся Волобой, показав рукой правее чадившего депо, где копошились в дыму китайцы — катили к эшелону бочки, несли мешки.
— Вот додумались! Да за кого они нас принимают? — поморщился Державин и окинул долгим взглядом кипевшее людское море. Перед глазами мелькали смуглые лица, широкополые и конические островерхие шляпы, белые панамы, травяные плащи. «А ведь эти люди, собранные чуть ли не со всех концов Азии, просидевшие около месяца в темных вагонах хинан рэсся, совсем, наверное, не знают, кто мы такие, откуда взялись и какие перемены произошли на белом свете за последние три недели. Откуда же им знать?» — подумал Державин.
Решили провести митинг.
На платформу из Штабного вагона вынесли гвардейское знамя бригады. Распластался на ветру трепещущий шелк, сверкнул золотой венчик. Сотни пар глаз смотрели на алое полотнище, на изображенного на нем человека.
— Это Ленин! — негромко сказал Иволгин стоявшей рядом с ним кореянке. И слово это пошло все дальше, дальше по забитому людьми перрону, полетело по всей площади.
— Дорогие друзья! — начал Державин. — Мы пришли к вам из страны Ленина. Четыре года мы изгоняли врага с нашей родной земли, вызволяли народы Европы из фашистской неволи. Мы потеряли миллионы людей. Тысячи городов наших и сел лежат в развалинах. Нет меры людскому горю, людским слезам, пролитой крови.
Генерал говорил медленно, чтобы Русанов успевал перевести его слова этой разноликой, разноязычной толпе.
— Не каждому дано в минуты бедствия и тяжкого горя думать о горе других, — продолжал генерал. — У советских людей своя натура. Освобождая Европу, мы не забывали и про Азию. Нет, не забывали! И мы пришли к вам — вышвырнули заморского дракона с ваших земель, принесли вам свободу!
