— Что вы предлагаете нам для того, чтобы вывести строительство из состояния «катастрофы» и выполнить задание правительства?
— К сожалению, ничего не могу предложить, — сознался Грубский. — Нефтепровод в такой срок построить нельзя. Лучше в этом признаться сейчас, чем позже, когда огромные усилия многих людей окажутся напрасными.
Секретарь крайкома с явным недоброжелательством посмотрел на Грубского.
— Необдуманный, плохой ответ, товарищ Грубский. А вы имели много времени для размышления.
Грубский молчал, опустив руки, с трудом выдерживая устремленный на него взгляд Дудина.
— Знаете, кто вас поддерживает в вашем утверждении, что нефтепровод нельзя построить? — спросил Писарев. У него был сочный, густой голос, говорил он неторопливо.— Представьте — Геббельс, он с вами заодно. Да, да, не возмущайтесь, — чуть повысил он тон, заметив, как вздрогнул и вспыхнул Грубский. — Пусть будет вам известно, что последнее время, по указанию Геббельса, в немецких журналах начали писать о вашей стройке. Смысл фашистских писаний таков: мол, большевики затеяли постройку нефтепровода от Тайсина до Новинска и грозятся даже проложить его под бурными водами Джагдинского пролива. Практического де значения затея большевиков не имеет, но это любопытно, как пример советской пропаганды, старающейся убедить, что война продлится не один год. В конце концов, пусть они стараются, пусть строят свой нефтепровод, — говорят подручные Геббельса. — Война скоро закончится и все, что они сумеют сделать достанется нашим дальневосточным союзникам... — Писарев помолчал и добавил с сарказмом: — Остается поздравить вас с таким совпадением взглядов...
Грубский порывался что-то сказать и не мог. Пошатнувшись, он сел и закрыл лицо руками.
— Вы не представляете, как рискованно то, что предлагает Беридзе! — с силой сказал он, наконец, переводя взгляд с Писарева на Дудина. — Как мне убедить вас? Все драгоценные средства, которые мы расходуем сейчас, пойдут прахом...
Писарев покачал головой и, с шумом отодвигая кресло, поднялся:
— Представляю, что вот так рассуждают некоторые господа в Америке: не надо, мол, помогать Советам строить дальневосточный нефтепровод. Войну они проиграли, и если произойдет чудо и они протянут трубопровод по тайге, — он все равно достанется японцам. Плакали тогда наши денежки и материалы. Я бы посоветовал вам, Грубский, серьезно подумать над вашей ролью. Руководство стройки нам не жаловалось, но мы и сами знаем, сколько крови вы испортили Беридзе и его помощникам. Инженер вы солидный, с авторитетом, от вас так просто, конечно, не отмахнешься... Я слушал вас и пытался понять причину вашего заблуждения, которое привело, по существу, к окончательному разрыву со строительством.
Беридзе и Алексей сидели, не шелохнувшись. Очень была велика тяжесть осуждения, высказанного Писаревым, и было заметно как под ней сгибался Грубский.
— Вы потеряли всякое чувство обстановки и ответственности, — вмешался Дудин. — Как можно было не стать помощником Беридзе? Ведь Тополев-то понял, кто прав!.. Риска испугались, решили откреститься от него? А что серьезно можно сделать в жизни, не рискуя?
Алексей и Беридзе переглянулись — секретарь крайкома почти буквально повторил слова, сказанные Батмановым на совещании. Дудин закурил. Писарев, ходивший по толстому ковру, скрадывавшему звуки шагов, сел и тоже закурил.
— Товарищ Батманов! — после напряженной паузы сказал он.
Батманов встал:
— Слушаю.
— Приказываю вам с сегодняшнего дня считать инженера Грубского уволенным. Присутствие его у вас — вредно. И, кроме того, я считаю, что он просто недостоин числиться участником такого славного строительства, не веря в него. — Писарев повернулся к Грубскому: — Да, я отстраняю вас от работы на строительстве, освобождаю от необходимости рисковать. И не думаю, что легко будет уговорить меня разрешить вам вернуться, когда вы осознаете свою ошибку... Вы поняли меня? — опять обернулся уполномоченный ГКО к Батманову.
— Понял.
— У меня вопросов к Грубскому нет, — сказал Писарев Дудину.
— Вы свободны, — обратился секретарь крайкома к Грубскому.
С минуту тот оставался сидеть на месте, словно не понимая обращенных к нему слов, потом встал и тяжелыми шагами пошел к дверям.
Все произошло столь стремительно, что Алексей был ошеломлен. С глубоким уважением смотрел он на Дудина и Писарева, думая о мере ответственности, которая лежала на них не только за постройку нефтепровода, но и за судьбу всего огромного края, раскинувшегося на границе с враждебным миром и отдаленного от Москвы почти на десять тысяч километров.
— Сделаем перерыв в нашем совещании до завтра, — поднялся Писарев. — Убежден, что проект ваш правилен. Но мы с товарищем Дудиным должны доложить о нем Государственному Комитету Обороны...
...На другой день представители строительства, уже без Грубского, снова были вызваны в крайком. Их опять приняли Дудин и Писарев. Когда приехавшие сели, Писарев, улыбнувшись уголками четко вычерченного рта, шутливо спросил секретаря крайкома.
— Сказать им, что ли?
— Пожалуй, придется сказать, — добродушно согласился тот.
— Вчера мы докладывали по ВЧ товарищу Сталину о стройке, — внушительно проговорил Писарев. — Товарищ Сталин одобрил проект и сказал, что рассматривает строительство нефтепровода, как большое сражение со своей стратегией и тактикой, со своими трудностями и жертвами. Товарищ Сталин выразил уверенность, что Батманов и его армия строителей выиграют сражение, так как план наступления верен и есть все предпосылки для победы...
В одном порыве Батманов, Залкинд, Беридзе и Ковшов встали. Алексей почувствовал, как громко стучит его сердце.
— Не опозоримся, товарищ Ковшов? — спросил Писарев молодого инженера: он обратил внимание на взволнованное лицо Алексея.
— Не опозоримся, товарищ уполномоченный ГКО! — отчеканил Алексей.
— А теперь расскажите, что у вас делается на участках, — сказал Писарев. — Предъявляйте свои нужды и требования мне и товарищу Дудину.
Батманов рассказывал, касаясь мельчайших подробностей. Он обладал счастливой памятью, не нуждающейся в записях и заметках. Начальник строительства называл цифры, фамилии, материалы так легко, будто они распределены в его уме по особым местам. Хотя беседа стенографировалась, Дудин записывал просьбы Батманова в блокнот.
— Вот что, дорогой товарищ, — поднялся он, опираясь обеими руками о стол. — Я получил нехороший сигнал с пролива. Сварщик Умара Магомет — я его сам послал на стройку — пишет о скверном положении на этом важном участке. Безобразия вопиющие! Он жалуется на Мерзлякова — так, кажется, зовут начальника участка? Умара — коммунист, и я ему верю. В чем же дело? Кто из вас и когда был на проливе?
— Признаюсь, не добрался еще туда, — сказал Батманов. — Это тот участок, куда я намерен отправиться немедленно по возвращении в Новинск, вместе с товарищем Беридзе. Пробудем там до тех пор, пока дело не пойдет полным ходом. Пока я послал туда Панкова — надежного и сильного человека, намереваясь в дальнейшем заменить им Мерзлякова. Панков почему-то не подает о себе вестей.
— Сигнал Умары очень тревожен, — сказал Писарев. — Учтите, товарищ Батманов: если я или товарищ Дудин появимся на проливе раньше вас, вы окажетесь в незавидном положении.
Батманов с достоинством поднял голову:
— Я, повторяю, намерен выехать на пролив немедленно. До сих пор я не имел права забираться туда надолго. Вопросы всего строительства были важнее вопросов одного участка, пусть и самого трудного. А побывать там день-другой не имело смысла. Инженерам же пока нечего было делать на проливе: нельзя забывать, что техническая задача его решена буквально на днях предложением Тополева. На участке человек типа Панкова был нужнее любого инженера. Не пойму, что с ним стряслось.
— Знаю, что вы не тратили времени даром, — с одобрением и чуть заметной улыбкой сказал Писарев. — В вашем руководстве стройкой виден обдуманный план, к которому я и не придирался. Но и при самом умном плане возможны роковые просчеты.
— Хотя и допускаю, даже убежден сейчас, что на проливе весьма неблагополучно, но ручаюсь, товарищ Писарев и товарищ Дудин: к вашему приезду там будет порядок!..
После совещания Батманов отправился к Писареву — еще многое надо было обсудить и решить в деталях. Беридзе заторопился, попросил машину и уехал, как догадался Алексей, к матери Тани Васильченко. У Залкинда были свои дела в крайкоме. Ковшов оставался один.
— Иди в гостиницу, отдыхай, — посоветовал ему парторг. — Я скоро освобожусь и приду к тебе с дочкой. Втроем сходим куда-нибудь.
Алексей из деликатности отказался, боясь помешать свиданию Залкинда с дочерью.
— Вчера я случайно встретился с неким Хмарой, и он затащил меня к себе, — сказал он. — Я еще ничего не успел посмотреть. Хочу заглянуть в музей, а вечером — в здешнюю музыкальную комедию. У нас все говорят про брата Либермана, кстати погляжу, так ли уж он хорош...
