А фирма «Дюпон»… Малони не поверил своим глазам, когда увидел, узнал, что этот американский химический трест запретил в Штатах производить боеприпасы, потому что «гитлеровское правительство считает нежелательным такое производство».
— Ведь это прямое предательство! — воскликнул Малони. — Наши промышленники вступили в сговор с германскими фашистами. Скажите президенту, чтобы он был осторожен! Прошу вас об этом, — повторил Малони, покидая государственного секретаря.
— Хорошо, — ответил Хелл, — я доложу об этом президенту.
Что еще мог он ответить этому человеку? Доложит…
2
Утром седьмого декабря, несмотря на воскресный день, Карделл Хелл сидел в своем кабинете в доме правительства. Накануне вечером он отправил послание Рузвельта японскому императору с призывом решить мирным путем возникшие спорные проблемы. Мистер Грю, посол Соединенных Штатов Токио, должен был сегодня вручить послание императору, и Хелл рассчитывал в ближайшие часы получить от посла первую информацию.
Послание президента не составляло особой тайны, и государственный секретарь распорядился отправить его «серым», наименее секретным шифром, каким обычно пользовались для дипломатической связи. Но первое, что обнаружил Хелл на споем столе, была пачка расшифрованных телеграмм. На какие-то мгновение Хелл принял эту пачку за собственную шифрограмму, отправленную вчера в Токио. Уж не перепутал ли что-нибудь секретарь, задержав ее в Белом доме. Нет, это совершенно другое.
Карделл Хелл стоя принялся читать листки телеграмм. Их было десятка полтора, но составляли они одно целое. Шифрограмма была адресована Того Номура, японскому послу и Соединенных Штатах. В ней содержалась нота, которую премьер Тодзио предлагал сегодня вручить государственному секретарю Соединенных Штатов Америки, но не раньше часа дня по вашингтонскому времени. Отделу «Джи-2» удалось очень быстро расшифровать японскую телеграмму. Благодаря стараниям разведки Хелл получил ее на несколько часов раньше, чем даже сам посол Того Номура.
Премьер и военный министр Японии генерал Тодзио поручал Номура и Курусу вручить ноту с объявлением войны Америке. Он также предписывал им — это особенно возмутило Хелла — совершить харакири, то есть покончить самоубийством, вспоров по самурайскому обычаю свои животы. Премьер требовал сделать это так, чтобы все выглядело как покушение на дипломатических представителей. Смерть Номура и Курусу позволит императору создать конфликт, сославшись на преднамеренное убийство.
Новость ошеломила. Значит, до начала войны оставались часы, может быть минуты. Хелл позвонил президенту. Рузвельт уже имел копию расшифрованной телеграммы. Он спросил:
— Не связано ли это с исчезновением японского флота?
— Не знаю. Вероятно, что так. Если Тодзио решил пожертвовать своими послами, значит, дело серьезно. Меня интересует вопрос, где японцы нанесут нам первый удар.
Несколько дней назад стало известно, что японская эскадра в составе шести авианосцев, восьми крейсеров, двадцати эсминцев и трех десятков транспортных кораблей покинула Курильские острова и ушла в открытое море. Место нахождения эскадры сейчас неизвестно. Она словно растаяла в просторах океана. Генерал Маршалл был по-прежнему уверен, что японский флот либо готовит нападение на советское побережье, либо направился в Китай, чтобы усилить там свои позиции. Теперь все выглядело в ином свете.
Около полудня позвонил Сабуро Курусу. Просил министра Хелла принять его ровно в час дня. Курусо был подчеркнуто вежлив. Хелл согласился, хотя это было нерушимое время ленча. Вскоре раздался звонок из японского посольства. На этот раз говорил Номура. Извинялся, очень просил перенести аудиенцию — они явятся ровно без четверти два к мистеру Хеллу. Но японские послы прибыли только в два часа. К этому времени ситуация начала проясняться. Рузвельт сказал по телефону:
— Я только что получил сообщение — японцы напали на Пирл-Харбор.
— Это сообщение достоверно? — спросил Хелл.
— Не знаю, но скорее всего, что это так…
Государственный секретарь заставил японских посланцев ждать в приемной. Хелл засек время — Номура и Курусу вошли в кабинет ровно в два часа двадцать минут. Оба затянутые в черные смокинги, в белых манишках, маленькие, с бесстрастно-торжественными лицами. «Эти человечки еще не решились делать себе харакири», — подумал государственный секретарь. Он заранее продумал, как будет вести себя с японцами.
Номура церемонно протянул ноту, объяснил, что получил распоряжение своего правительства вручить ноту ровно в час дня, но, к сожалению, ее не успели расшифровать вовремя. Посол говорил, втягивая сквозь зубы воздух.
Хелл сделал вид, что читает ноту. Он еще с утра знал ее содержание. Невольно подумал: японским дешифровальщикам следовало бы обратиться за помощью к американским разведчикам. Они на несколько часов опередили японцев…
Государственный секретарь перелистал ноту и негодующе уставился на стоявших перед ним японских дипломатов.
— За полвека моей государственной деятельности, — медленно проговорил он, — я не видел еще подобного документа, наполненного таким количеством гнусной лжи и всяческих инсинуаций.
Номура набрал воздух и хотел что-то сказать. Хелл остановил его движением руки и указал на дверь. Он выгонял их. Японские дипломаты вышли, опустив головы.
Вечером пришли подробности катастрофических событий в Пирл-Харборе. Тихоокеанский флот Соединенных Штатов перестал существовать. Первый налет японских воздушных торпедоносцев и тяжелых бомбардировщиков произошел около восьми часов утра. В нем участвовало до двухсот самолетов. Следующий удар японцы нанесли минут через сорок. Атаки с воздуха сочетались с нападением подводных лодок. В результате комбинированных ударов вышло из строя девять американских линкоров. Линкор «Аризона» взорвался, Оклахома» перевернулся, «Вирджиния» и «Калифорния» затонули у причалов. Погибли эсминцы, подлодки и вспомогательные корабли. Потери в авиации составили около пятисот самолетов. Подавляющее большинство их так и не успело подняться в воздух. Они превратились в дымящиеся груды металлического лома. По неполным данным, среди личного состава насчитывается пять тысяч убитых и раненых. Одним внезапным ударом японцы добились колоссального преимущества на Тихом океане.
На другой день президент Рузвельт обратился к конгрессу с призывом объявить войну Японии. Его обращение передавали по радио. Казалось, что катастрофа в Пирл-Харборе объединила противоречивые силы Америки — конгресс единодушно проголосовал в Капитолии за войну. Еще через три дня Соединенные Штаты вступили в войну с Германией.
Все эти дни Хелл не покидал своего кабинета. Одним из значительных событий была для него встреча с новым советским послом Максимом Литвиновым. Он прибыл в Штаты в день объявления войны Японии. Хелл возлагал большие надежды на встречу. Сейчас, когда Москва становилась союзником, русские должны быть сговорчивее.
Прежде чем принять русского дипломата, Хелл долго консультировался с представителями Пентагона. Пришли к единому мнению — на русских следует оказать давление. Надо потребовать от них военные базы на Камчатке и под Владивостоком. Это имеет не только стратегическое значение. Генерал Маршалл высказал точку зрения, что наличие американских баз на советском Дальнем Востоке позволит быстрее втянуть Россию в войну с Японией. Если Максим Литвинов станет упираться, придется ему намекнуть, что от этого будут зависеть размеры американской военной помощи русскому союзнику.
Но совершенно неожиданно советский посол занял непримиримую позицию. Откуда у русских такая уверенность в своих силах? Литвинов прямо сказал, что метод давлении и мягкого шантажа недопустим в отношениях военных союзников.
Беседа происходила как раз в тех апартаментах Белого дома, где совсем недавно Хелл принимал финского посланника господина Прокопе. От имени американского правительства Хелл просил передать барону Маннергейму поздравления по поводу первых успехов финских войск на русском фронте. Но времена меняются, теперь Хелл выразил сочувствие русскому послу — барон Маннергейм так вероломно нанес удар в спину русским.
Литвинов поблагодарил государственного секретаря за сочувствие, но остался непреклонен в переговорах о базах. Сказал, что не в традициях его страны уступать советскую территорию кому бы то ни было.
Хелл вспомнил переговоры с Черчиллем о базах в обмен на эсминцы. Черчилль куда сговорчивее. Может быть, русские и в самом деле чувствуют себя увереннее англичан. Но ведь их положение крайне тяжелое. Хелл знает это отлично.
Максим Литвинов привез отказ советского правительства и по поводу хромовых руд и чиатурского марганца. Переговоры об этом шли несколько месяцев. Промышленная группа Гарримана настаивала на том, чтобы потребовать от русских возвращения американским фирмам ликвидированных когда-то концессий на Кавказе. За это обещали военную помощь. Ведь русские нуждаются в помощи. Но Литвинов предпочел говорить о прямых кредитах.
