Но что это я с ним веду разговоры? Не взять ли за воротник да не вышвырнуть ли вон?
— У меня не сломается. Я живу правдой Ленина! Я про вас всех в ЦК написал на тридцати страницах. Сидите теперь и ждите, когда вас к ответу за все ваши безобразия призовут!
Я поднимаюсь и тихо, раздельно говорю:
— Вон отсюда, подлец!
— Что? — взвизгивает он.
— Подлец! Только подлец может кричать о заслугах перед революцией и родиной, не совершив этих заслуг! Каждый старый человек в Кабыре знает тебя со дня твоего рождения, но ни один человек не знает про листовки, которые ты якобы носил. Каждый скажет, что даже в ночное тебя ни разу не мог послать твой отец, а то, где находится Казань, ты узнал только во время войны!..
— Клевета! — кричит Казанков.
— Советская власть дала тебе пенсию, поверив в твои несуществующие заслуги, в день Октября тебя уважили наравне с другими, а ты втаптываешь в грязь всех вокруг! Ну-ка, очисть сейчас же партком, пусть духу твоего не будет в этой комнате!
Я выхожу из-за стола и в самом деле беру его за отвороты пальто. Я близко вижу это заросшее щетиной лицо, эти желтые злые глазки, и мне мерзко.
— Ладно, ладно, — вдруг совсем мирно бормочет Казанков. — Это ты всю жизнь будешь помнить…
А я ждал, что он будет кричать, отбиваться, звать на помощь! Ничего не бывало! Он даже сам осторожно прикрывает дверь, он семенит по коридору — тук-тук-тук… И вот я вижу в окно согнутую худую фигуру в длинном черном пальто, в шляпе с широкими полями…
Упрекаю себя только за то, что погорячился. Но как тут оставаться спокойным? Я уже столько наслышался о нем от разных людей! Оказывается, и учился-то он всего четыре года, и рабфак не закончил. До войны и в послевоенные годы просторно было для любителей выступать, и вот тут-то Казанков «потешился», как мне сказали. Должно быть, в эти годы он внушил себе свою «революционную» биографию… Эх, люди, люди…
Впервые за последние лет пять, не меньше, я танцую! Да, танцую с Ниной Карликовой!..
Зашел в клуб посмотреть, как веселится кабырская молодежь, и вдруг Нина, принаряженная, розовощекая, с высокой прической:
— Александр Васильевич, пойдемте танцевать!
Танцую я неуклюже, по старинке, но и Нина не рвется в твист или шейк, или как там называются современные танцы, и вот мы топчемся под музыку. Слово за слово, и разговорились мы с Ниной. Я, конечно, не утерпел спросить: а где же Гена?
— Гена? — И этакий удивленный взгляд, словно я бог знает о ком спросил. — Ах, Генка! Не знаю, где ваш Генка!
— Вот как! А мне казалось…
— Интересно, что вам казалось, Александр Васильевич?
— Да мне казалось, что между вами дружба и… и мир.
Она смеется, она заливается веселым смехом!
— А вы не заметили, что он немного чокнутый?
— Парень он, конечно, оригинальный, но чтобы чокнутый — нет, не заметил.
— Да что вы! Он еще и в школе таким был… ну, немного не того.
Я, конечно, защищаю Генку, как умею, я говорю о его уме, о его начитанности, но Нине вдруг отчего-то надоедает это, и она заявляет:
— Да ну его, этого Графа! У него всегда одно и то же на уме: с кем ходила, когда в институте училась? Прямо, надоел. Я уж думаю, что он больше и не знает, о чем спрашивать.
Я, однако, продолжаю полушутя-полусерьезно настаивать, что Гена — парень хороший, что он не только интересный парень, но и хозяйственный человек, что он будет прекрасным мужем.
Нина перебивает меня:
— Не утруждайтесь, не стоит! Суженое счастье и без сватов отыщется! — И добавляет, глядя в упор на меня весело и смело: — И парторг еще не женат, не правда ли?
— Сущая правда! — говорю я, и мы оба вдруг умолкаем, смотрим в разные стороны. И тут в толпе танцующих я замечаю Генку! Мне долго не удается разглядеть его партнершу, но вот я вижу совсем юное, кругленькое, курносенькое личико! И оно переполнено каким-то затаенным счастьем, оно все светится этим счастьем. А лицо Генки не в меру серьезно, точно он не танцует, а делает какую-то важную работу или читает книгу.
Но вот и Нина замечает Графа.
— Какая симпатичная куколка!.. — шепчет она. — Это Тамара, дочка вашего предшественника Федора Петровича…
И потом Нина не без удовольствия сообщает, что Тамара осенью ездила поступать в Чебоксарский университет, но не прошла по конкурсу — и теперь нигде не работает и мечтает о том, как бы выйти замуж.
— По-моему, ее мечта скоро сбудется, — добавила Нина.
Когда танец закончился, мы стояли у стены и не знали, о чем говорить. Нина как-то заметно погрустнела, с ее только что полыхавших щек спал румянец.
— А вам нравится Тамара? — спросила она с каким-то нервным усилием.
Я пожал плечами.
— Но у нее красивые глаза, хотя и глуповатые…
— Твои глаза, Нина, мне больше нравятся.
— О, вы, оказывается, умеете и комплименты говорить!..
Но тут объявил чей-то звонкий девичий голос игру в «Судьи». Нину позвали подруги. Она отрицательно покачала головой, но две девушки схватили ее за руки и потащили в круг. Я постоял еще немного, глядя, как образуется из девушек и парней плотное кольцо хоровода, и вышел из зала. Когда я оделся и пошел к выходу, лихой звонкий голос пел частушку:
С неба звездочка упала
И разбилась на куски!
Наша молодость пропала
В средней школе у доски-и!..
А на улице холодно и темно. Я поднимаю воротник и медленно бреду по дороге. Вот так, думается мне уныло, «наша молодость пропала в средней школе…» Вот тебе и любовь, и дружба… Совсем я запутался со своей лекцией. Не пишется, и все тут. Я было решил, что нужно рассматривать эту проблему в философском плане и набрал в библиотеке книг и журналов со статьями философов. Но от этого чтения запутался еще больше. В иной брошюре человек раскладывается по частям, словно это не живой организм, а какой-нибудь будильник! И как грубо, как примитивно! В одной, например, брошюрке написано, что чувство ревности в нашем обществе прогрессивное, передовое, а в капиталистическом обществе отсталое, потому что оно всегда связано с «имущественным неравенством». Прогрессивность же чувства ревности в нашем обществе автор видит в том, что в нем есть «элемент соревнования», и объясняет это так: «Если моя жена посмотрит на другого мужчину теплыми глазами, то я начинаю стараться стать лучше его». Интересное дело! Во-первых, в чем причина «теплого взгляда»? Может быть, мою жену не удовлетворяет мой «ос или мои уши, то как мне стараться? А если ее не удовлетворит моя зарплата в сто шестьдесят рублей, когда как «другой мужчина» получает сто семьдесят? Что в таком случае я должен делать? Хорошо, я залезу в долги, продам мамину корову и куплю гарнитур производства ГДР, я «стану лучше его», а тут появляется какой-нибудь Николай Николаевич с «железным конем», и у моей жены, значит, опять «теплые глаза»? Ну хорошо, если не рассуждать о деньгах, о имуществе и зарплате, а рассуждать о талантах, о призваниях и работе… Тут разве может быть гарантия, что я самый талантливый, самый способный? «Если моя жена…» Чушь какая-то, честное слово. Да вылезь я на трибуну с такими заявлениями, меня просто-напросто осмеют. По теории этого автора выходит, что я, чтобы угодить Наде, должен был соревноваться с Николаем Николаевичем в квартирах, отгрохать должен был бы какой-нибудь особняк на центральной улице Чебоксар!
Эх, Санька, Санька!.. Совсем ты мозги себе замутил. А не податься ли тебе сию минуту в сторону Сявалкасов?! Ведь у тебя в кармане лежит письмо от Люси, где черным по белому написано, что тебя ждут, ждут, ждут!.. И еще она спрашивает тебя, Санька, все ли ты еще живешь на квартире у Генки!.. В самом деле, зачем ты мешаешь ему? Ведь если верить Нине, он наконец-то нашел то, что так долго и упорно искал. Ну что ж, поставим этот вопрос на повестку дня!..
И вот Карликов, Сидор Федорович Карликов, везет меня на телеге на новую квартиру. И радуется, радуется, как ребенок. Он считает, что, увозя меня от Графа, он отомстит ему за все свои обиды — за мужика, за счетчик…
— Это такая женщина, такая женщина! — расточает он восторги в адрес моей будущей хозяйки. — Она всех нас, кабырцев, научила носы вытирать и карандаш держать. Если бы у человека было две матери, второй бы она была у нас!..
Не ждал я от Сидора Федоровича таких восторгов, не ждал.
Телега гремит по мерзлой дороге, во многих домах уже темно, и я говорю, что, может быть, уже поздно и не лучше ли переезд перенести на завтрашнее утро?
— Я ночью тебя привел к Графу, ночью и уведу! — с важной строгостью отвечает Карликов. — И так удивляюсь: как это ты столько протерпел жить у него?! Ведь что удумал? — срам сказать: девчонку-недоростку берет! Тьфу, да и только!..
