— Почти два месяца.
— Что же ты раньше не сказала? — наивно спросил он.
— Надо же мне было самой увериться.
— А теперь… уверена?
— Да. Врач сегодня подтвердила.
— Поэтому ты так долго и ходила?
— Ну конечно.
Вечером, в постели, Жанна призналась ему:
— Знаешь, я уже начала бояться, что у меня… ничего не получится. Пошла здесь к врачу, потом в Москву съездила — говорят, что все в порядке, а я все больше боюсь. Для тебя ведь это было бы… очень плохо, да?
— Сейчас уже не знаю.
— Плохо, я знаю. Я же видела, как тебе хочется ребенка.
— А сейчас разве не видишь?
— Все вижу, все знаю, — засмеялась Жанна. — Давай спать будем.
И она действительно скоро заснула, но Дмитрий еще долго смотрел в темноту и, думая об этой необыкновенной новости, все не мог до конца осмыслить ее. Он ни за что не признался бы Жанне, что его самого уже начало беспокоить то, что она так долго не могла забеременеть. Но ему и в голову не приходило, что дело может быть в ней. А если бы у них действительно не было детей — что тогда? Сейчас думать об этом было легко. Никаких «бы» — все будет! И ждать-то осталось всего семь месяцев… Ему вдруг почему-то стало неспокойно, и он не сразу догадался, в чем дело. Возраст Жанны… Дмитрий некстати вспомнил то ли где-то прочитанное, то ли от кого-то услышанное: женщины уже чуть ли не в двадцать пять лет считаются старородящими (слово-то какое уродливое!). А Жанне в апреле исполнится тридцать три. Для первых родов, наверно, не так уж и мало… И как ни успокаивал он себя тем, что таких, как она, наверняка сотни тысяч, если не миллионы, и рожают же они, — беспокойство все усиливалось. Что ему до этих миллионов, если Жанна у него одна-единственная… Он осторожно повернулся на бок, почувствовал ее дыхание на своем лице — и вдруг страх за нее, страх перед той болью, которая ожидает ее в недалеком уже будущем, заставил его тронуть ее за плечо. Жанна спросонья потянулась к нему губами, он поцеловал их и тихо спросил:
— Спишь?
— Угу…
— Слушай, Жаннета, а это… не опасно?
— Что?
— Ну, роды-то у тебя первые.
— Ну и что? — не понимала Жанна.
— Как что? Тебе же все-таки уже за тридцать.
— Тоже мне старуху нашел, — обиженно пробормотала Жанна и поудобнее устроилась у него на руке. — Спи, это не твоя забота.
— Как это не моя?
Жанна окончательно проснулась:
— Ты, что ли, за меня рожать будешь?
— Слушай, я же серьезно…
— А я — нет.
— Что тебе об этом сказали? — не унимался Дмитрий.
— Хорошо сказали… Что телосложение у меня на редкость гармоничное и все пройдет как надо. И вообще я вся красивая… Не веришь?
— Нет, — улыбнулся Дмитрий, вспомнив ее слова: «Пожалуйста, не говори мне о моей красоте».
— А вот смотри…
Жанна взяла его руку и провела ею по своему лицу, потом по груди, бедрам и подогнула колени, чтобы он мог дотянуться до ее ног.
— Вот видишь, какая я… И даже могу говорить об этом, и чуть-чуть похвастаться… И не бойся, что я такая старая.
— Ужасно боюсь.
— Слушай, давай все-таки спать, а?..
Жанна, уткнувшись. Лицом ему в шею, скоро заснула. А Дмитрий пролежал без сна почти до утра. Он уже совсем не боялся за Жанну и стал думать о том, что надо подавать на развод. С Жанной он заговаривал об этом только однажды, вскоре после приезда с Сахалина. Она неодобрительно посмотрела на него:
— А других забот у тебя сейчас нет?
— Все равно делать когда-то надо.
— А почему именно сейчас?
— Ну… лучше уж сразу кончить с этим, — не очень уверенно сказал Дмитрий, не глядя на нее.
Но на самом деле он совсем не думал так. Да, Ася была уже в прошлом, но это прошлое было еще слишком близким, и ему очень не хотелось возвращаться к нему. И Жанна, отлично понимая это, решительно заявила:
— Пожалуйста, не делай этого сейчас. Я вовсе не горю желанием как можно скорее заполучить отметку в паспорте о том, что я законная мужняя жена. Если уж хочешь знать, мне даже неприятно, что ты можешь подумать так.
— Как «так»?
— Что меня беспокоит эта формальность.
— А может, она меня беспокоит? — Дмитрий, не подумав, решил все свести к шутке, но Жанна огорченно вздохнула:
— Еще того лучше… Ты думаешь, что говоришь?
— Нет, — смутился Дмитрий.
— Оно и видно.
— Прости, пожалуйста, я действительно не подумал.
— Ладно уж, — сжалилась над ним Жанна. — Но больше не надо так говорить.
— Не буду.
Ася, видимо, знала о перемене в его жизни. После четырех месяцев молчания она снова написала ему. Письмо было спокойное, Ася подробно рассказывала о том, что уже привыкла к Каиру, к языку, к климату — вот только по зиме очень скучает, — что относятся к ней хорошо и работа ей нравится. А в конце она словно мимоходом писала, что, если ему нужен развод, она, разумеется, не станет возражать и, если нужно, приедет, но лучше было бы обойтись без этого. И Дмитрий решил, что завтра же надо сходить в суд и все узнать.
Утром, просыпаясь от прикосновения Жанны, будившей его, и еще не совсем проснувшись, он уже знал, что день сегодня начинается необыкновенный, — и тут же вспомнил, в чем эта необыкновенность. Можно было называть это «чертовщиной» и «метафизикой», но Дмитрий очень хорошо видел, что все, знакомое прежде, выглядит теперь определенно по-другому. Казалось, все тот же ковер висел на стене, так же поблескивала посуда в шкафчике, такое же зимнее утро нехотя начиналось за окном, — и все-таки было все не то и не так, как вчера. А главное — другой была Жанна. Дмитрий все утро присматривался к ней, пока Жанна шутливо не возмутилась:
— Димка, перестань так смотреть!
— Как?
— Так… — Жанна покраснела, засмеялась и обняла его: — Чудак ты, Дима.
— Почему чудак?
— Не знаю… Ты сейчас как ребенок.
— Уж и обрадоваться нельзя, — попробовал обидеться Дмитрий.
— Почему же нельзя… Но на работе не надо так на меня смотреть.
— А сейчас, значит, все-таки можно?
— Сейчас все можно…
По дороге в институт Дмитрий с уверенностью подумал: с работой тоже все будет по-другому. Не сегодня, так завтра, вообще — очень скоро.
Через три дня он сам будет изумляться тому, как мог не понимать такие элементарные вещи. Непонятное не только стало очевидным, но и казалось на редкость простым, даже примитивным. Он за полдня разобрался в осенних наметках и легко увидел несколько новых интереснейших возможностей продолжения работы. Он опасался упустить счастливое время, знал, что продлится оно недолго, а потому просиживал в своем кабинете до позднего вечера. Возвращаясь домой, почти не разговаривал с Жанной, и она ни о чем не спрашивала его, но по ее взглядам Дмитрий видел, что она обо всем догадывается. Да и вся группа, похоже, заметила перемену в его состоянии.
А потом пришел день, когда он понял, что счастливое время все же кончилось. Работоспособность восстановлена, но никаких идей больше не будет. Пока, разумеется. Потом они, конечно, появятся снова… А впрочем, почему «конечно» и «разумеется»? Давно ли само собой разумеющимся было убеждение, что работать он больше не сможет? С тех пор не прошло еще и месяца… А когда это появится снова? Ведь если такое бывало уже дважды — и всего за какие-то шесть лет, — то наверняка будет и в третий раз. И в четвертый, если, конечно, третий не окажется последним. А, да пропади оно пропадом, вдруг неизвестно отчего почти взбесился Дмитрий, будет так будет, ничего не поделаешь. Пока ведь это кончилось, и он снова может работать. Есть целая куча недурных идей, с которыми придется основательно повозиться, и возни этой, похоже, хватит на несколько лет. Если, конечно, уже через месяц или даже завтра не выяснится, что все они гроша ломаного не стоят… Но и об этом думать пока не нужно. Просто надо работать. Главное, есть та печка, от которой можно танцевать. И чтобы сделать первое па, надо завтра пойти к Дубровину и сказать ему, что он согласен. Можно пойти и сейчас или хотя бы позвонить… И Дмитрий набрал номер, послушал длинные гудки и не сразу сообразил, что рабочий день уже давно закончился — был восьмой час вечера. Ну что ж, завтра так завтра…
Вернувшись домой, Дмитрий увидел довольную физиономию Ольфа, стоявшего в дверном проеме. Пока он раздевался, Ольф с таким многозначительным видом смотрел на него, что Дмитрий не выдержал:
— Уж не хочешь ли ты сказать, что с меня бутылка?
— Две, — ухмыльнулся Ольф.
— И обе выпьешь?
— С вашей помощью.
— А есть за что пить?
— Нет, ты только посмотри на него! — с возмущением обратился Ольф к Жанне, выглянувшей из кухни. — Он еще сомневается, есть ля за что пить! А ну, глянь сюда…
Ольф посторонился, и Дмитрий увидел накрытый стол, на котором действительно стояли бутылка коньяку, шампанское и даже цветы.
