— Поедемте со мной нефтепровод строить, — предложил он девочкам, посмотрев на хозяйку. — На машинах будете ездить, взрывы устраивать в проливе. Интересно!
— Хватит с вас папаши ихнего! — резко вмешалась хозяйка. — Пусть он один едет ваш нефтепровод строить.
— Катя! — строго сказал Карпов.
— Тридцать лет Катя! Нечего мне рот затыкать! Ты и не хозяин теперь в этом доме, коли бросаешь его... В селе показаться нельзя, все ахают: «Твой Лукич с ума сошел, убегает куда-то. Первым человеком на селе был, кто его тут обидел? Да и ты как же одна останешься?..» Отца бы своего хоть послушал, Карпов! Ведь он тебе остаться велит!
— Вы неправы, хозяюшка, — сказал Батманов. — Иван Лукич едет на важную государственную стройку, где принесет большую пользу. Это не прихоть его...
— Что ж, тут он разве не приносит пользу? — уже закричала женщина. — Рыба не нужна фронту, что ли?
— Перестань! — негодуя, сказал Карпов. — Ты ведь знаешь, что я с колхозным правлением все обговорил, заместителя подготовил. Дела в колхозе идут неплохо... А не поехать не могу, стройка эта мне в душу запала. Век себе не прощу, если не поеду!
— Да уезжай, кто тебя держит! Не боюсь я и одна остаться, руки есть — проживу! Только скажу тебе так: лучше бы ты на войну ушел, все мне перед людьми не так бы стыдно было!
Карпов в гневе поднялся. Встали и гости.
— Не осудите, товарищ Батманов и все товарищи, что так неладно принимают вас в моем доме, — глухо сказал он.— Пойдемте в правление. — Обернувшись к жене, Карпов посмотрел на нее с укором: — Тебе же самой потом совестно будет. Осрамила ты меня перед дорогими людьми!..
В правлении колхоза сидели заместитель Карпова и еще несколько человек. Среди них отец Карпова и другой старик, рыбак Зобнин. Поговорили о новых вестях с фронта, Зобнин перечислял количество убитых немцев и трофеи, захваченные нашими войсками под Москвой, в районе Ельца и при взятии Калинина.
— Теперь нам легче дышать, — сказал Зобнин.
Потолковали и на колхозные темы. Уже после этого Батманов спросил:
— Значит, отпускаете Ивана Лукича с нами?
— Пусть едет. Правление решило отпустить его, — ответил новый председатель колхоза. — На общем собрании тоже постановили — не перечить, раз настаивает человек.
— Держать не смеем, однако обижены на него,— добавил Зобнин. — И на вас обижены, что сманили.
— Ты, паря Иван, лучше теперь не возвращайся домой. Все равно выгоню, — хмуро сказал отец Карпова.
Иван Лукич промолчал, только повел широкими плечами.
Через час, будто торопясь увезти его, санный поезд Батманова покатил от села. Новый работник строительства лежал рядом с Беридзе и угрюмо молчал. Беридзе, понимая его состояние, не заговаривал с ним.
— Вот беда, паря. Тяжесть такая на душе, словно навек с дружками да с семьей распрощался, — со вздохом сказал, наконец, Карпов.
— Жалеешь, что ли, Иван Лукич?
— Нет, я не о том. Нельзя мне от стройки отказаться. Люблю я технику, дай срок, еще после войны в Рубежанск учиться поеду!.. Паря, я в этой стройке свою задачу вижу. Когда нефтепровод тут пройдет и дорога до Новинска откроется — какая жизнь на Адуне разовьется! Помяни мое слово, Георгий Давыдович: лет через десяток наша Нижняя Сазанка в знаменитый курорт выйдет. Сюда люди со всей страны будут приезжать — красоте радоваться да новые силы набирать!.. — Он уже успокоился и с увлечением стал говорить о будущем своего села и Адуна, как оно ему представлялось.
Почти у самого пролива санный поезд нагнал Таню Васильченко с ее бригадами. Со дня выезда Батманова и его спутников из Новинска она внимательно следила за их продвижением по трассе. Провод был в ее распоряжении, она все знала: новый проект утвержден, Батманов везет с собой Рогова и Карпова, начальник строительства торопится, обеспокоенный положением крайних участков.
Несколько раз Таня разговаривала по селектору с Беридзе, Ковшовым и Тополевым во время стоянок поезда на участках. Дважды ее вызывал к селектору и Батманов. Он спрашивал, сколько километров провода еще осталось ей тянуть, и грозил, что будет худо, если нагонит ее еще до пролива. Оставалось каких-нибудь шестьдесят километров — задание Батманова можно было считать выполненным, и Таню его угрозы уже не страшили.
В последний раз Батманов и его спутники ночевали на десятом участке. Тане сообщили оттуда, когда санный поезд двинулся дальше, и она вместе со Смирновым вышла на лыжах его встречать.
День выдался веселый, солнечный, радужное сверкание снега слепило глаза. В запорошенной тайге, как бы оттаяв под солнцем, возникали неясные шорохи и шумы, и даже запели какие-то маленькие птахи.
Таня шла ходко, Смирнов на своих длинных ногах едва поспевал за ней. У нее было отличное настроение, она улыбалась и напевала. С розовых губ ее срывался на морозе нежнейший дымок, как бы соединившихся дыхания и песни. С того памятного часа, когда она выпроводила от себя инженеров и потом изболелась душой, думая, что они погибли в буран, Таня не видела Беридзе. Она с радостью думала о встрече и признавалась себе, что не будет сердиться, если даже Беридзе начнет опять свои настойчивые речи о любви. Ей хотелось видеть и Алексея, и Тополева, и Рогова, и даже Батманова, которого она все-таки немного боялась. Все они казались ей родными и близкими, почти наравне с матерью.
Подойдя к реке, Таня и Смирнов остановились. Берег в этом месте был высок и круто обрывался вниз. Смирнов первый заметил движущуюся среди белого пространства черную точку санного поезда. Дождавшись, пока он подъехал совсем близко, Таня взмахнула лыжными палками и, наклонившись вперед, быстро скользнула вниз, взметнув облако снежной пыли. Смирнов, гикая, ринулся за ней.
Они вынеслись прямо к передней лошади — та в испуге всхрапнула и, мотая головой, попятилась назад. Поезд сбился, задние сани натолкнулись на передние. Таня и Смирнов хохотали, наблюдая, как седоки мешками выпаливались из саней и жмурились, ничего не различая на резком свете. Присмотревшись, они обрадованно обступили Таню. Восхищенный Беридзе был необычно робок, тих и только любовался ею. С Тополевым Таня расцеловалась, не без торжества шепнув ему на ухо:
— Что, дед? Беридзе-то хороший дядька, права ведь я была...
— Правда, Танюша, признаю, — тем же заговорщицким шопотом ответил старик.
— Что с Володей? — быстро спросила она.
— Уже с месяц не получал известий. Беспокоюсь.
Тесня Тополева, к Тане приблизился Либерман. Он вытер губы рукавицей и раскинул руки.
— Маменька родная, откуда здесь такая красавица с пунцовыми щечками и в пунцовой шапочке! Прекрасная лесная царевна!
— Все такой же, не по возрасту бойкий, — сказала Таня, отводя его объятия и здороваясь за руку. — Очень хорошо, что вас вытащили, наконец, на свет божий.
Выбрался из своего возка и Батманов, заинтересованный, по какому поводу остановка и почему шумят и хохочут его спутники. Он подошел, увидел Таню и сразу огорошил ее:
— Здравствуйте. Не рад вас видеть. Совершенно не рад.
— Что ж так, товарищ начальник? — смутилась девушка, не зная, в шутку или всерьез принимать его слова.
— Здесь кончается ваш провод? Дальше связи еще нет?
— Дальше пока нет, но до пролива осталось всего шестьдесят километров.
— А вы забыли наш договор? Мне нужен провод на участке пролива сразу же, как только я туда приеду. На черепахах вы его тащите, милая моя!..
Возмущенная Таня молчала. Улыбка сошла с ее лица, она опустила голову, сдерживая резкий ответ, просившийся с языка. Либерман за спиной начальника хватался за голову и бормотал:
— Маменька родная, такое обращение с нашей гордой Танечкой!
Беридзе вступился за девушку:
— Несправедливый выговор, Василий Максимович. В подвеске проводов Татьяна Петровна со своими людьми установили рекорд. Никакая машина за ними бы не угналась.
Батманов с усмешкой посмотрел на него:
— Адвокат и рыцарь вы, Георгий Давыдович!
Либерман громко засмеялся, чем привлек внимание Батманова.
—А вы чему обрадовались? Как бы не пришлось прослезиться на проливе!
Алексей в стороне беседовал со Смирновым. Он придвинулся ближе к Тане, пытаясь ее утешить:
— Ты зря так реагируешь на его слова. Помнишь, мы толковали о добрых начальниках, которые не говорят добрых слов даже тем, кого любят. Ответила бы ему шуткой, и все.
— Да ну их, добрых начальников! Неизвестно, как надо отвечать им! — сердито буркнула Таня.
Тополеву было искренне жаль девушку. Он затянулся понюшкой табака, вытер усы красным платком и решительно подступился к Батманову.
— Зачем вы обидели ее? — укоризненно спросил он.— И без того ведь ей нелегко. Подумайте, сколько мучений выпало на ее долю, пока она добралась сюда с проводом... Все так хорошо ее встретили, надо ж было вам испортить настроение! Поругали бы меня, что ли, если уж захотелось поругаться!
