– Давай, – говорит.
Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счета скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, – думаю, – надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюет: спать, значит, хочется.
И тут мне ее, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек – съежилась, нахохлилась, – куда ж ее, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Ее ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, – завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнет, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку – еще подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл ее вместо одеяла салфеткой.
– Спи, – говорю. – Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лег.
Утром, как только проснулся, пошел посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю – на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу – лежит моя Фенечка под стулом, подушка у нее под ногами, голова на полу, а салфетки – так той и вовсе не видно.
Я разбудил ее, говорю:
– Где салфетка?
Она говорит:
– Какая салфетка?
Я говорю:
– Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем – нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
– Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
– Что, – я говорю, – ты вспомнила?
– Я вспомнила, где салфетка.
– Ну, где?
– Я ее нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
– Обжора ты этакая, – говорю, – утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрешь.
Она говорит:
– Я не нарочно.
– Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
– Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушел на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке – нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху все это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю – моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу – нет, лицо вытирает.
Я у нее спрашиваю:
– Ты где воду брала?
Она говорит:
– Какую воду?
Я говорю:
– Такую воду. Одним словом, – где ты мылась?
Она говорит:
– Я еще не мылась.
– Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
– А я, – говорит, – всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
– Ну, – говорю, – ладно, садись, ешь скорей и – до свиданьица!..
Она говорит:
– Как это «до свиданьица»?
– Да так, – говорю. – Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.
И вдруг вижу – моя Феня как задрожит, как затрясется. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазенок слезы так и текут.
– Не гоните меня, – говорит, – пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего – ни одного гвоздика, ни одной пуговки без спросу не съем.
Ну, одним словом, мне ее опять жалко стало.
Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, – думаю, – погостит у меня немножко. А там видно будет».
– Ладно, – говорю, – так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…
Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.
Потом я ушел на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.
На работе я все время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?
Прихожу домой – Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
– Ой, – говорит, – наконец-то! Как я рада!
– А что? – говорю. – Скучно было?
– Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
Взял ее на руки. Говорю:
– Есть, наверно, хочешь?
– Нет, – говорит. – Ни капельки. У меня еще три гвоздя от завтрака осталось.
«Ну, – думаю, – если три гвоздя осталось, значит, все в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».
Я похвалил ее за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу – чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.
– А ну, – говорю, – Фенька! Иди сюда!
Она прибегает.
– Да? – говорит.
Я говорю:
– Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?
– А что?
– Да ничего. Знаешь или не знаешь?
Она говорит:
– Если вы ругаться не будете, тогда скажу.
– Ну?
– Не будете ругаться?
– Ну, не буду.
– Я их выпила.
– Как выпила?!! Ты же мне, – я говорю, – обещала…
Она говорит:
– Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, – говорит, – опять сами виноваты. Зачем вы мне таких соленых гвоздей купили? От них пить хочется.
Ну вот – поговорите вы с ней! Опять я виноват.
Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я ее работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
И вот на другой день утром я ей даю метелку и говорю:
– Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?
Она даже засмеялась.
– Эва, – говорит, – невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
Вечером я прихожу, смотрю: в комнате – пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
– Эй, Фенька! – кричу.
Она из-под кровати вылезает.
– Да! – говорит. – В чем дело?
– Ты почему это пол не подмела?
– Как это почему?
– Вот именно: почему?
– А чем, – говорит, – его подметать?
– Метелкой.
Она говорит:
– Нету метелки.
– Как это нету?
– Очень просто: нету.
– Куда же она девалась?
Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.
Я говорю:
– Съела?
– Да, – говорит. – Съела.
Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.
Я говорю:
– Чудовище! Да как же это ты умудрилась метелку слопать?
Она говорит:
– Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…
– Ну, что же, – я говорю, – мне теперь делать? Железную метелку для тебя, что ли, заказывать?
– Нет, – говорит.
– Что «нет»?
– Нет, – говорит, – я и железную съем.
Тогда я подумал немного и говорю:
– Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
– Нет, – говорит, – не съем. Он пыльный. Вымойте его – тогда съем.
– Ну нет, – говорю. – Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего – не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живет, у меня в чемодане.
Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь – с указательный. Но живется ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в ее домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький – вот такой – телевизорчик там стоит.
Так что вы ее не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.
Один раз мы с Машей сидели у меня в комнате и занимались каждый своим делом. Она готовила уроки, а я писал рассказ. И вот написал я две или три странички, устал немножко, потянулся и несколько раз зевнул. И Маша мне сказала:
– Ой, папа! Ты же не так делаешь!..
Я, конечно, удивился:
– То есть что я не так делаю? Зеваю не так?
