Михаил Бару - Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

Литераторы – публика ревнивая. Особенно, конечно, прозаики. Оно и понятно: умные литературоведы нашли шестнадцать сюжетных схем, объемлющих всю-всю литературу. Захочешь рассказать про любовь мальчика к девочке и две их злых родни, а Шекспир уже опередил. Один раз, пускай, можно переместить эту историю в другое время. Несколько раз – в другую страну. И всё, пожалуй. Вот и толкаются писатели, будто электроны в микросхеме.

Только одна категория прозаиков не ревнива совершенно. Это те, у кого города, реки и другая природа участвуют в сюжете рядышком с людьми. Оно понятно: напишет Лесков про Леди Макбет Мценского уезда – и больше никому про нее не написать. И даже про Леди Макбет Ковровского района не написать. А вот Мценск останется. Только это уже будет Мценск, попавший в книжку Николая Лескова. И непременно заведется в том Мценске дом, где обитала купчиха, ставшая прототипом злодейки. И сделается город на несколько историй богаче. А те истории далее историями обрастут: снова сюжеты.

Самое лучшее, когда через город проезжал Пушкин. Если жил в городе – тоже хорошо, но для этого городу надо быть Одессою или Кишиневом. А просто так Пушкин жить в городе не будет. С другой стороны, когда не жил, а только останавливался, получается больше простору для фантазий. Документов-то ведь нет. Оттого делается Александр Сергеевич вольной городской примечательностью, а следующий, кто захочет рассказать про город, историю с нашим всем связанную обязательно дополнит.

Вот и в книге Михаила Бару фамилия Пушкин попадается много чаще прочих. И не только в повествовании о городе Торжке, чьи котлеты поэт восславил, но и в отдаленных местностях, наподобие Васильсурска. Это теперь Васильсурск почти нетранзитный город, туда специально ехать надо, а раньше, получается, транзитный был и Пушкина сквозь себя возил за материалами о Пугачевском бунте.

Михаил Бару вообще больше о нетранзитных городах пишет. И о маленьких. Вот, скажем, глава про Венёв больше главы про Ярославль в десять раз. Это правильно: сам город в сорок раз меньше, значит, глава должна быть в десять раз больше! Тогда никому не обидно. У многих ведь маленьких городов в прошлом было великое будущее. Некоторые даже столицами побывать успели. Будущее у них разное, а прошлое – великое. Только спрятанное прошлое: про него мало кто знает, а другие думают, будто неинтересно. Еще как интересно!

Тут литератор становится археологом. Только археолог, как бы ни был осторожен, все равно ломает. А чего не сломает, то в музеи увозит. Писатель работает аккуратнее. Несколько фраз – и вот проступил за порушенными двухэтажками летописный Судиславль, тот самый, появившийся в летописях 700 лет назад «уже взрослым, с бородой и усами». Про бороду и усы не я придумал, а книжку Бару цитирую, хоть это и не хорошо делать в предисловии. Просто у него города такие: с особыми приметами, лапами и хвостами.

А вот с бумажными документами в наших городах плохо все. В Западной Европе, говорят, историю отдельных домов можно проследить едва ли не до времен Столетней войны. И от каждого владельца сохранился документ. У нас же города деревянные были, горели. Ну и прочие особенности истории тоже влияют. Мы ведь, в сущности, кочевой народ. Редко когда три поколения жили на одном месте. Может, и рады бы, но… Словом, подробно зафиксированная история города, как правило, завершается выставленном в краеведческом музее генпланом, непременно утвержденным Екатериною Великой. Более дальние времена состоят из легенд про оборону от татар и сказок.

Но это, повторю, когда град хотя бы в прошлом был велик. А если, например, перед нами Южа? Небольшой такой населенный пункт Ивановской области, чуть-чуть разбогатевший из ниоткуда в позапрошлом веке? А потом, когда ткани стали возить из Китая, опять сделавшийся ненужным? Тут ни подлинных великих историй нет, ни легенд со сказками. А что есть? А есть собака, продающая ежам иголки. Ну, хозяин ее коробейник, а ежи в тех краях рано лысеют. Должен ведь кто-то их иголками обеспечивать? Да-да, книга Михаила Бару устроена именно так: рачительные ежики выбегают прямо из серьезных рассказов местных историков, в буквально одном абзаце. И кто-нибудь непременно сочинит термин «краеведческое фэнтези». Только это неправда. Точнее: фэнтези могло стать таким, не превратись оно из филологически выверенных и сюжетно безупречных историй в трэш про попаданцев. Теперь-то чего уж о старом вспоминать?

Кстати: а есть или нет в этой книге сюжет? Вроде бы не очень: про города писатель рассказывает не по порядку, хаотически. То на север едет, то на восток, то еще куда-нибудь. Однако зачем тогда из одной главки в другую переплывают русалки? Разные совсем. Ну, озерных, пухленьких, от мускулистых речных всякий отличит, а вот эти – маленькие совсем, еле приметные, тоже ведь для чего-то нужны? И, кстати, почему русалки а не домовые, например? Или не полевики с лешими? Случайно? А вот и нет. Например, мобильный телефон «такой древний, что на нем есть кнопка с ятем», не случайно обладает именно маркой «Сименс». Любой, кто бывал в наших скромных и сельских краеведческих музеях или чуть менее скромных музеях деревянного зодчества под открытым пасмурным небом, видел трогательные, похожие на поросят дореволюционные моторы для сепараторов и разных мельниц. И были все они непременно марки «Сименс». Ну, две трети – точно. Вот и возникает нужная точность. Аккуратная точность, не избыточная. Вот и с русалками так же. Нет, почему все ж именно они населяют книгу, я впрямую не скажу, а то вам читать не интересно будет. Хотя намекну: вспомните, какой народ жил тут, вдоль Оки и Волги, до славян?

Или вот для чего в финале почти каждой главы есть несколько отделенных звездочками фраз о природе? Различной природе, совсем порой несообразной сказанному до того? Скажем, в городе жара и томная пыль, а финал главы мерцает снежными блестками. Казалось бы, несообразность, а, вчитавшись, понимаешь.

Так что сюжет у этой книги вполне есть. Только он специальный, точно в сборнике стихов. И вот тут получается очередной парадокс. Как эту книжку читать? Есть такие штампы из школьной программы по литературе: «Прочел не отрываясь» и «Читал медленно, смакуя каждое слово». Тут уж выбор читателя. И читатель этот, несомненно, – грядущий путешественник. Только когда он приедет в любой из городов, встреченных в этой книге, город станет чуть другим. Ну вот хотя бы потому, что будет городом, где побывал Михаил Бару и про этот город написал. Но это хорошая перемена для города, правильная.

Андрей Пермяков

Самое интересное в поездках по провинции – это процесс выбора городка, в который поедешь. Мечтаешь о том, чтобы приехать в такой медвежий угол, куда до тебя никто не добирался, и чтобы там – музей с несметными сокровищами и привидениями, с библиотекой Ивана Грозного; чтобы в глухом углу заброшенного кладбища тебе под расписку о неразглашении показали могилку старца Федора Кузьмича; чтобы через городок этот проезжал Александр Сергеевич или Антон Павлович, не говоря о Николае Васильевиче, и все трое оставили записи в книге постояльцев местной гостиницы и написали на обоях в нумере на втором этаже кто – стих, кто – небольшой рассказ, а кто – и маленькую повесть; чтобы на улицах стояли удивительной красоты памятники архитектуры всех стилей; чтобы из подземелья местного, еще домонгольского храма, с удивительной сохранности фресками, вел подземный ход за реку; чтобы можно было по нему пройти и найти наконечник копья или стрелы, или берестяную грамоту, или страничку из старинного девичьего альбома с четверостишием Антона Павловича; чтобы Москва была как можно дальше и чтобы никто слыхом не слыхивал ни о вечном, как игла для примуса, президенте, ни о депутатах, ни о ценах на нефть, ни даже о курсе доллара и евро.

Исключая президента, все остальное найти довольно просто. Даже страничку с четверостишием Чехова в девичьем альбоме.

Между нами говоря, я сначала не хотел брать этот эпиграф. Ну сколько можно, ей-богу. Только начни говорить о Моршанске – так сразу и всплывает эта цитата. Я даже сочинил разыскал другой эпиграф из Екатерины Второй, которая по пути в Крым сказала сопровождавшему ее фавориту Дмитриеву-Мамонову: «Шура, Mein Schatz, как будем подъезжать к Моршанску – непременно разбуди». Тот, конечно, все проспал в соседней карете с княжной Щербатовой, а потом их за это поженили друг на друге и удалили от двора. И вообще, они ехали через Орел. Ну да бог с ними. Нашел я и еще одну цитату в воспоминаниях фельдмаршала Манштейна, который, в свою очередь, цитирует донесение командира одного из танковых батальонов, майора Фердинанда фон Штрипке, о том, что пять механиков-водителей скончались от удушья, покурив самокрутки из моршанской махорки. Еще нашел… и подумал – ну что это я выпендриваюсь? К чему все эти исторические изыски? Буду как все, и читатель ко мне потянется. Так что читайте диалог Кисы и Оси и не выпендривайтесь.