Виктория Платова
Немекитепá
…Хоть бы ты умерла.
Иногда такое случается с людьми, — отнюдь не старыми, а вполне себе молодыми. С мужчинами — чаще, но и женщинам перепадает Онкология, осложнения после перенесенного на ногах гриппа, лобовое столкновение на трассе, авиакатастрофа, железнодорожная; пожар, наводнение, сход снежной лавины, тромб (лучше — несколько) и эта… как её? Аневризма, ага.
Так же можно пасть жертвой разбойного нападения, укуса насекомого, укуса бешеной собаки. Давка в мечети, давка в индуистском храме, давка на концерте Гваделупе Пинеды тоже подойдут. Его воображение рисует картины одну красочнее другой. С подробностями в виде оторванного пальца и сломанного ногтя на нем. С акцентами в виде куска светлой (белой?) ткани, густо заляпанного красным.
Красное — кровь, ничто иное.
Со светлым возможны разночтения: шарф, шаль, пиджак от Версаче, сари, костюм для игры в теннис.
Она не играет в теннис.
А если бы играла — ни за что не села бы в теннисном прикиде в автомобиль-самолет-поезд, мчащиеся навстречу гибели. Дресс-код — это святое, все должно быть ко времени и к месту, милый.
Она не играет в теннис и она не мусульманка. Не индуистка. Не поклонница Гваделупе Пинеды. На машине она передвигается только с разрешенной знаками скоростью и только в правом ряду — как раз для того, чтобы исключить вариант лобового столкновения со внезапно вылетевшим на встречку идиотом. Пусть с идиотом расплевываются другие идиоты, — те, кто вечно пребывает в нетерпении и занимает потенциально опасный левый ряд.
Она ни разу не была ни в одной экзотической стране, где так легко нарваться на ядовитое насекомое или — хуже того! — паразита. Предпочтение отдается Европе, небольшим умиротворяющим городишкам с обязательным горным ландшафтом на заднике. Но сами горы (вблизи, а не вдали) — ее пугают. Опять же — по причине схода лавин, поломки фуникулеров, поломки снаряжения. А вдруг спасатели окажутся непрофессионалами? А вдруг нашедший ее под снегом добряк-сенбернар окажется бешеной собакой?..
Да что там собаки — у нее даже кошки никогда не было. Кошка существо хоть и забавное, но тоже несет в себе угрозу. О так называемой «болезни кошачьей царапины» написаны целые тома: царапина-сепсис (если вовремя не обратиться к специалисту) — летальный исход.
Летальный исход, о да! Хоть бы ты умерла…
Хоть бы, между тем никаких предпосылок к этому не существует. Кошки исключены из ближнего и дальнего круга общения. Их место уже давно заняли гинеколог (подруга детства), стоматолог (подруга юности), маммолог (еще одна подруга юности), врач общей практики (вместе отдыхали на Коста-Брава в год, когда грянул дефолт). Раз в месяц она обязательно посещает кого-нибудь из них, раз в год проходит полное обследование на предмет возможной порчи/износа/амортизации организма. Бездарно потраченное время — она абсолютно, клинически здорова. И все ее родственники по материнской и отцовской линии отличаются таким же здоровьем. А прабабка вообще отошла в мир иной в возрасте ста восьми лет, умудрившись при этом не потерять ни одного зуба, не поседеть и не впасть в старческое слабоумие.
Ее мозги так же ясны, как у прабабки.
Ее цели еще яснее — материальное благополучие, свобода передвижения, уверенность в завтрашнем дне, душевный покой. Конечно, для достижения всего этого приходится вкалывать, но ведь она и вкалывает. Тащит на себе фирму, справляется с огромным количеством проблем, заводит нужные знакомства, обрастает связями, — все должно быть ко времени и к месту, милый.
Универсальная фраза, а «милый» звучит еще универсальнее.
Лет двенадцать назад, когда они поженились, она звала его по-другому. Теперь и не вспомнить как именно, но по-другому. Собачья кличка? кошачья? нечто, связанное с цветком? с персонажем книжки для самых маленьких? — при желании он мог бы напрячься и выудить ускользающее имя из толщи времени. Вот только желания не возникает. Если начнешь вспоминать, обязательно выползет то, что когда-то он любил ее. А она — вполне вероятно — его. И то, что она была красива (она и сейчас красива); и то, что она любила обвязывать горло платком-арафаткой. И то, что она никак не могла совладать с палочками для еды, и плакала навзрыд над песней Жака Бреля «Ne Me Quitte Pas».
«Ne Me Quitte Pas» — этого точно не нужно. Это расслабляет, размягчает, разжижает.
Непроизвольно замедляет движение жерновов, перетирающих одну и ту же мысль, — хоть бы ты умерла!..
Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ему: «ты будешь думать именно так и не иначе, черный ты человек» — он бы не поверил. Да и как поверить, если она давно проросла в нем, а он — в ней. Загляни в него — обязательно увидишь ее, такой себе горный ландшафт на заднике. Загляни в нее — обязательно увидишь его, такой себе умиротворяющий европейский городишко. Страсти не было с самого начала, оба — и он, и она, — довольствовались тихой, фосфоресцирующей нежностью. Чуткостью. Пониманием и всепрощением, рассеянными улыбками, дружеским пожатием рук в рапиде — перед светофором, когда красный свет сменяет желтый. Маловато, чтобы стать сюжетом «Ne Me Quitte Pas», кстати о чем вообще эта песня?
Он не знает французского, не хочет знать и никогда не хотел. То есть — хотел, но после ее (совершенно русских) слез по поводу Бреля, взял и передумал: ну его к черту, французский. Ну их к черту, страсти.
Теперь получается — наоборот.
Теперь, когда он встретил Марику.
Ма-ри-ка, как Марика Рёкк, немецкая актриса, хотя она венгерка по национальности, — первое, что сказала Марика при знакомстве. — Слыхал про такую?
Вроде бы слыхал. Краем уха. Марика Рёкк была любимицей Гитлера и блондинкой, не исключено, что крашеной.
А его Марика (отдельная от всех актрис, немок, венгерок, гитлеров Марика!) — самая натуральная брюнетка. Марика обожает палочки для еды, даже европейскую кухню она поддевает на эти самые палочки и вертит её как какого-нибудь жука или личинку тутового шелкопряда.
Европейская кухня не сопротивляется.
И если бы дело ограничивалось одной только кухней! — ничто не в силах сопротивляться Марике.
— Это просто такая фишка, — успокаивает его Марика. — Очень скоро мне надоест и я сменю палочки на что-то другое.
— На что?
— Ну, не знаю… Буду всё есть руками. Тебе это не шокирует?
— Нет.
Его ответ необязателен, потому что и вопроса-то, в общем, не было. Вопросительных знаков для Марики не существует, вот и получаются сплошные утверждения, сплошные констатации:
Тебя это не шокирует.
Ты меня любишь.
Ты будешь со мной.
Поехали кататься.
Займемся любовью (нет, Марика говорит — «трахнемся»)
А «поехали кататься» вовсе не означает погрузиться в его респектабельную тачку с кожаным салоном, панорамным люком и GPS-навигацией, в гробу она видела навигацию. У Марики есть кое-что покруче всех самых крутых тачек — мопед, следовательно и катаются они на мопеде. Еще у Марики есть рюкзак, плейер с альбомом Сплинов «Реверсивная хроника событий», ник в интернете «koshkyzaebalivashipostu», русско-испанский разговорник, старомодные мужские ботинки, перчатки без пальцев, маленький фарфоровый сфинкс. Не женщина с телом львицы, а кот.
Как он до сих пор не разбился — непонятно.
Марика не знает ни одного слова по-испански. Не пользуется дезодорантами, ненавидит духи. Не читает книжек, объедается попкорном в киношке; а после того, как попкорн съеден, облизывает пальцы и произносит свое сакраментальное «трахнемся» без вопросительного знака.
— Прямо здесь?? — шепчет он, с вопросительными у него всегда получается перебор.
— Ну да.
Еще ни одну киношку им не удалось досмотреть до конца.
Невозможно понять, умная Марика или нет. С его женой все ясно — она умная, очень умная. Мудрая, как тысяча змей. С врачом общей практики (той самой, с Коста-Бравы в год дефолта) — тоже. Она глупа, как турецкий барабан, как африканский барабан, как все барабаны на свете. Но вычислять IQ Марики — мартышкин труд. Все равно, что вычислять IQ шахты лифта. Нет, тут нужно что-то такое… гм-м… нерукотворное. Дождь подойдет. Снег подойдет. Избранные места из атмосферных осадков, а также цунами, торнадо, сели, самумы, оползни, землетрясения и камнепад. Мысль о стихийных бедствиях (Марика — стихийное бедствие, вот оно что!) тотчас же тянет за собой другую —
Хоть бы ты умерла.
Оказалась похороненной под селевым потоком по имени Марика. Оказалась проглоченной цунами по имени Марика. Оказалась раздавленной оползнем по имени Марика. Тогда бы все решилось само собой. Рассосалось ко всеобщей радости. И ему не пришлось бы чувствовать себя подлецом, стоя перед женщиной, с которой прожил двенадцать лет. Которая всегда была нежна с ним, поддерживала в самые трудные годы. Не дала сорваться в штопор в самый кошмарный месяц, самый невыносимый день, когда они потеряли ребенка.
