Зэди Смит - Собиратель автографов

Он любил пофантазировать. Будто с ним что-то случилось и он оказался в центре внимания других людей. Причем это были не абстрактные мечтания. Алекс Ли Тандем вряд ли понимал толком, что такое абстракция, — ему едва исполнилось двенадцать.

Вот в его воображении возникает море, пляж и сам он, барахтающийся в волнах, где-то у горизонта… Любой другой мальчишка тут же подумал бы о страшной киношной акуле, подплывающей снизу… Но Алекс сразу представил спасателя на берегу. Этот загорелый скучающий американец скрестил руки на груди и иногда лениво бросает взгляд на буйки. Но он и глазом не моргнул, видя судорожно взмахивающего руками мальчишку. Вместо того чтобы броситься на помощь, спасатель вовсе отвернулся от моря. Его занимает совсем другое. Вчера где-то тут загорали молодые немки в откровенных купальниках… У него пересохло в горле, и он купил колы у продавца, торгующего вразнос.

В этот момент ужасные акульи челюсти сомкнулись на правом боку Алекса.

А спасатель начал как бы между прочим приближаться к симпатяшке Тане.

Акула, не выпуская жертвы, описала в воде кровавый полукруг.

Спасатель завел разговор с неказистым спутником девушки. Весь он так и сочился елеем, стараясь произвести благоприятное впечатление.

Хрустнули позвонки.

— Смотрите! Тюлень! — Таня спутала отчаянно взметнувшуюся вверх руку Алекса с блестящей ластой.

Но на поверхности моря уже ничего не было. Птица пролетела? Самолет блеснул крылом? Или правда тюлень?

Нет, это он, Алекс Ли, пошел ко дну. Такие картины рисовало его воображение. Да и что он в жизни видел? Опыта у него было — кот наплакал. Насмотрелся телика, вот и воображал себя, как и все его сверстники, персонажем не то боевика, не то сериала.

А в этот самый момент он сидел в машине своего отца — они уехали из дома на целый день. Над ними гудел самолет — так низко, что казалось, вот-вот заденет крытые гофрированным железом заводские корпуса неподалеку. Машина застряла в пробке на шоссе, возле аэропорта. Справа от Алекса сидел за рулем его отец, он же самый лучший друг, Ли Джин. Хлобысь! Это два его приятеля, забавы ради, полоснули Алекса по спине эластичным шнуром для связывания багажа. Он подался вперед, уклоняясь от новых ударов, и слегка высунул пухлую руку из окошка, словно подавая знак кому-то невидимому.

Здрасте пожалуйста! Его начали хлестать ветки облезлых февральских деревьев у обочины. В ответ он подставил ладонь ветру, и тут же к его большому пальцу пластырем прилепился мокрый лист.

— Дром, дром — смеходром. Дром, дром — спортодром.

Они едут смотреть борьбу. Ожидается нешуточный поединок. Да и вообще это дело невиданное. Обычно Алекса из дома никакими пряниками не выманишь. Сидит сиднем у телика дни напролет или помогает чем может отцу-врачу. Слоняется по приемной, наблюдает, кто да что, а Ли Джин в это время принимает больных в небольшом кабинетике за белой дверью. Еще Алекс любит сесть где-нибудь в укромном уголке и решать кроссворды или просматривать комиксы. Уединение всегда было ему по душе. Больные в ожидании приема озабочены своими проблемами и не обращают внимания на мальчишку, который между тем наблюдает за ними и про себя ставит диагноз. Конечно, межпальцевый грибок, грудную жабу или еще какой-нибудь серьезный недуг ему не распознать. При виде человека помоложе он мысленно изрекает: ОРЗ, а зрелым дамам выносит приговор: климакс. Никому до него дела нет. А ему это представляется чем-то вроде телешоу. Только в последний год на него начали посматривать с любопытством. Да и как иначе: он заметно подрос, округлился в бедрах, словно женщина, а лицо у него болезненного, землистого цвета. Его глаза-щелки за стеклами очков кажутся еще уже — ни дать ни взять китаец. Детство куда-то улетучилось, раз и навсегда. Окружающие стали проявлять к нему интерес. То и дело кто-то из взрослых брал его за плечо и принимался задавать идиотские вопросы. Как только ему стукнуло двенадцать, все вдруг повадились высказывать разные мнения и учить его жизни: дескать, надо ему побольше бывать на свежем воздухе, да неплохо бы поиграть в футбол или еще каким спортом заняться, побегать-попрыгать, как бегали-прыгали да румянец нагуливали они сами в какие-то незапамятные времена. Скоро до него доберутся, понимал Алекс. Куда-нибудь повезут — увиливай не увиливай.

Тремя днями раньше между его родителями состоялся разговор, которого он не слышал, так как в это время спал в соседней комнате, на самом краешке кровати, и ему снились разные моря-океаны и скалистые берега.

Его мать Сара сонно приподнялась на локте, дождалась, когда пролетит самолет, и сказала:

— Послушай, Ли, надо бы что-то придумать в субботу для Алекса. Вместо того чтобы он слонялся здесь день-деньской… Только не пойми меня превратно…

Она умолкла, не находя нужных слов, и тому были свои причины. Отца и сына связывала крепкая дружба, и Сара частенько ощущала себя рядом с ними третьей лишней. А теперь Алексу исполнилось двенадцать, и он все чаще слышал от матери поучения: «Вставай и иди. Иди в мир. Ты сам не заметишь, как жизнь поведет тебя за собой, затянет в свой водоворот»…

Ли Джин (вообще-то, его звали Ли Цзинь, но это было в другой жизни) приоткрыл глаза и простонал. Чего она опять начиталась? Каких-то книг вроде «Сделай себя сам»? С какой стати ей взбрело в голову будить его ни свет ни заря?

У него заболела голова. Было два часа ночи. Ему захотелось кричать от возмущения, подняться с постели и в чем есть потопать в гостиную. Сара уже давно так его пилила. А у него не было ни сил, ни времени, чтобы постоять за себя. Современная жизнь с ее семейными перебранками, уличными потасовками, пьяными драками в барах казалась ему чем-то далеким и зыбким. На все эти дела, на такое самоутверждение нужно время, а у Ли Джина времени не оставалось. И он не рискнул вступать в спор с женой. У него просто не было для этого сил. И он давно с удивлением понял, что вся эта свистопляска куда-то ушла из его жизни, а вместе с ней, как песок сквозь пальцы, ушла и почти вся его большая, огромная любовь. И теперь он уронил голову на подушку и поплотнее прижался к жене, что означало согласие, а для нее было редким подарком. Больше того, он поцеловал кончики ее пальцев и положил свою голову, с пульсирующими на висках жилками, ей на руку.

Над их головой снова летел самолет, и Алекс Ли задумался о том, как они выглядят с высоты трех километров. Он ехал с отцом смотреть борьбу. Вместе с ними в машине сидели два его добрых знакомца — Марк Рубинфайн и Адам Якобс. Рубинфайна — ему исполнилось пятнадцать — звали по фамилии все, включая его собственную мать. Его отец работал бухгалтером у Ли Джина. Помимо высокого роста, крепких плеч и румянца на щеках Марк обладал решительным взглядом, и весь его вид словно говорил: меня задешево не купишь. Ли Джину он не очень нравился. Даже совсем не нравился. Но когда поездка на борьбу обсуждалась у них за обедом, за столом оказался старший Рубинфайн, а потому его сын сейчас сидел в машине вместе с ними.

Тринадцатилетний Адам, наоборот, всем был по душе. У него имелись небольшие проблемы с лишним весом, откуда, возможно, происходило его обаяние. Он был черным как смоль, с густыми курчавыми волосами и глазами столь темными, что они терялись на фоне его лица. Приятели познакомились несколько лет назад, но учились они в разных школах, да и большими друзьями их назвать было нельзя. Впервые встретились в хедере, школе при местной синагоге, куда все трое ходили по воскресеньям.

Ли Джина беспокоила нынешняя поездка. Однако пока все шло хорошо, мальчишки рта не закрывали. Но о чем они болтают? Он, Ли Джин, не знал этих компьютерных программ, не слышал этих песен, не видел этих фильмов. Казалось, его сын жил какой-то своей жизнью, к которой он, Ли Джин, прикасался лишь раз в году, под Рождество, когда они ходили по магазинам и он покупал Алексу разную блестящую дребедень, через которую и звучала эта музыка, просматривались эти фильмы.

— Нет, ты послушай! — Алекс стукнул по перчаточному ящику. — Я правда говорю об эпизоде из «Возвращения домой», когда Келлас узнает о его… ну… скрытых возможностях, таинственной мощи.