Анатолий Трушкин - О вечном: о любви, о воровстве, о пьянстве...

Автор убежден, что всякую секунду писать надо о вечном: о воровстве, о пьянстве, о жадности, о пошлости и тому подобном – это и солидно, и никогда не испишешься, и всегда найдешь благодарного читателя.

Поскольку о вкусах не спорят и автор не может знать, на какие пороки читатель смотрит исподлобья, на какие – с любопытством, на какие – с восхищением, то пороки эти и не рассортированы никоим образом, а так... схвачены, что под руку попалось, горстями, и разбросаны по книге, мелочью всякой – репризами, байками пересыпаны (как нафталином – зимние вещи).

Читайте себе на здоровье. Что понравилось– перечитывайте, а что нет – забывайте.

А какие пороки окажутся вечными, посмотрим вместе с вами лет через двести–триста.

Господи, Господи, помоги мне! Сделай так, чтобы я больше никогда никому не завидовал.

Спасибо, Господи, чувствую, что уже стал добрее и щедрее, я даже готов молиться за тех, кому вчера желал зла.

Вот прошу тебя, Господи, за Осипова, он знает больше, чем я, потому что много читает, у него зрение – плюс пять. Пусть он знает еще больше, больше всех! Пусть зрение у него, Господи, станет плюс девять.

Сидоров нищий и тощий, ему никто не завидует, кроме меня. У меня нет детей, а у него много. У него талант: он дотронется до жены – она в положении. Пятеро ребят, ему ходить не в чем – он случайно дотронулся до жены шестой раз. Теперь еле дышит, потерял дар речи, говорит только: «Всё, ухайдокался». Но детей любит безмерно. Дай ему, Господи, еще троих.

Петров, Господи, так здоров, что ни разу не болел. Лицо красное постоянно, босиком ходит по снегу, ест молоко с селедкой, ни в чем меры не знает, сам своему здоровью удивляется и пугается даже. Не пугай его, Господи. Нашли на него хоть насморк, а лучше тиф.

К Петушкову, Господи, тянет женщин, как будто у него есть какой-то магнит. Ему хочется, чтобы все знали о его похождениях, но по радио ведь не объявишь. Сделай, Господи, чтобы хоть близкие его узнали, хотя бы жена.

У Пузатова две судимости, но он – влиятельный политик и очень богатый человек, у него два завода, три фабрики, четыре футбольные команды. Дай ему, Господи, еще один завод, одну фабрику, одну футбольную команду... и еще одну судимость с конфискацией имущества.

Я, Господи, был плохой человек, я завидовал даже птицам – нигде не работают, но едят, летают куда хотят бесплатно, всего и дел, что гадят людям на голову. Смотрел на них и тоже хотел летать, но теперь не хочу. Пусть только птиц будет побольше.

Вспомню, Господи, каким я был, вижу, каким стал, и дивлюсь переменам в себе. Благодарю, Господи, за благодать Твою.

Всегда я завидовал Николаеву, его жизнерадостности. Когда он сломал ногу, я злорадствовал, но он стал еще жизнерадостнее и веселее. Потом он сломал вторую ногу и стал совсем счастливым. Господи, да пусть он сломает себе еще обе руки! А лучше, Господи, пусть свернет шею. Очень прошу Тебя.

Спасибо Тебе, Господи, за всё. Знаю, что стал другим человеком и уже свечусь изнутри. Сам посуди – раньше я завидовал Кошкину за то, что его любят звери, особенно собаки, их не отогнать от него. Как только я перестал завидовать, меня тоже полюбили, пусть не все еще, но уже от меня не отогнать ни мух, ни клещей, ни комаров.

Если и дальше так пойдет, Господи, клянусь: в Твою честь поставлю храм или часовенку, а лучше своими руками сделаю поклонный крест. А хочешь, поставлю Тебе самую большую свечку. Но это, конечно, не сразу. Если не хочешь ждать, поставлю маленькую свечку, у меня есть... почти целая.

Спасибо тебе, Господи, славься ныне, присно и во веки веков. Ты всесильный и всемогущий, я даже завидовал Тебе, но теперь, Господи, когда Ты занялся мною, я Тебе уже не завидую.

Слава Тебе, слава Тебе, слава Тебе! Аминь.

Вечером к дому подхожу, смотрю – по штакетнику ходит не то птица, не то человек. Птица, наверное, – крылья, хвост... но в галстуке и лицо человечье. Перья свалялись, лицо наглое, галстук набок, и сильно вином тащит.

Остановился я, оторопел, конечно. Птица говорит:

– Ну и где тебя носит, Николай?

Меня Николаем зовут. Голос у птицы пропитой, мужской. Птица – самец. Сигарету достала из-под крыла, закурила.

Я окончательно остолбенел, спрашиваю:

– Ты кто хоть?

– Кто, кто... Твой ангел без пальто.

– Ангел-хранитель?!

– Да.

У меня слезы из глаз, потом кое-как взял себя в руки, говорю:

– Где же ты раньше был, гаденыш?

– Когда, например?

– Например, когда я женился. Она оказалась не дочь министра, а лимитчица.

– Я отлетел на время, самого тогда чуть не охомутали. И вообще не надо никогда на министров надеяться, на себя надейся.

Я говорю:

– Погоди. Как отлетел? Твоя обязанность, твоя специальность – меня охранять, беречь от неприятностей.

Он:

– Ты вспомни, когда ты женился-то?.. Начало девяностых. В стране все перевернулось, вообще никто по специальности не работал. Горбачев всем устроил.

Я ему:

– А в девяносто восьмом почему не предупредил насчет дефолта? Я за один день все потерял.

Он мне:

– Мы никого не предупреждали, запрещено было.

– Как никого?! Сколько проходимцев успели свои деньги спасти, пристроить с выгодой.

– Это не ангелы, это – черти, которые дефолт устроили. Они своих всех предупредили.

– Та-ак. Теперь Ельцин виноват. А где ты был, извращенец, когда я оставшиеся деньги отнес к Мавроди? Тоже отлетел?

– Я в это время свои пристраивал в банк «Тибет». Каждый тогда хотел разжиться неизвестно за чей счет. Надо было на себя рассчитывать, а мы всё на чужого дядю. Ну что, – говорит, – теперь прошлое ворошить. Видишь, мне тоже досталось.

Я отвернулся, чтобы только не смотреть на него, и вижу: огни мигают – «Казино» – рядом с домом.

– Подожди, – говорю, – минуту, я сейчас.

Поднялся в квартиру, взял все деньги, что скопил за последние годы, спустился.

– Пошли, – говорю, – в казино. Поможешь. Может, я тебя и прощу.

Он сел мне на правое плечо, – а его, кроме меня, никто не видел, – пошли в казино.

Я достал все деньги, спрашиваю:

– На какую цифру ставить?

Он:

– Ставь на двенадцать!

Я поставил, выпало двадцать один. Всё потерял за секунду, всё до последней копейки.

Вышли на улицу, он отлетел сразу подальше, говорит:

– Цифры точные – один и два! Только и делов-то, что я их местами не так поставил.

Не помню, как у меня в руке камень оказался, размахиваюсь. Он:

– Не надо! Мы, русские, потому так и живем, что у нас все время кто-то виноват, только не мы; мы всё на кого-то надеемся, только не на себя.

Я прицелился ему в бочину и камнем со всей силы!.. Но он увернулся, а откуда-то «Лексус» выскочил, и я «Лексусу» точно в лобовое стекло – ба-бах!

Оттуда четыре мордоворота выскакивают – и за мной. Я бегу, ангел надо мной летит, кричит:

– Ни на кого никогда не надейся, понял?

Я говорю:

– Понял.

– Только на себя надейся. Понял?

– Понял.

Вижу – слева что-то вроде рощицы, я туда.

Ангел:

– Беги направо, идиот!

Ну что, ему сверху виднее, и я скорее направо – там тупик. Мордобои, вот они... в трех шагах... в двух. Я еще успел подумать: «Учит, учит нас жизнь, и всё без толку, всё мы на кого-то надеемся».

Избирательная кампания... Где цирк-то! Теперь обещай не обещай – словам уже никто не верит. Народ говорит: «Никого не надо выбирать. Всё равно все будут воровать». Уже чудеса нужны, чтобы тебя избрали. Предвыборные технологии поэтому и шагают вперед.

Я был на нескольких встречах, сам видел: кандидат ходил между избирателями и у каждого деньги доставал – у кого из кармана, у кого из ушей, из лифчиков, из волос на голове. У одного с лысины снял пять тысяч! Говорил в зал: «И себе, и вам – всем достану денег, только изберите меня».

Чего-то я сомневаюсь – достанет он на всех-то... Мне кажется, вряд ли.

Другой денег не мог достать, но из ста рублей делал сто долларов. Не прятал никуда! В руке держал. Дунет – вместо рублей у него доллары!.. Я дунул – у меня ничего, были рубли, и остались рубли. Он говорит:

– Дунь посильнее.

Я дунул – сто рублей улетели, никто не вернул. Он дунул – у него доллары, на доллары дунул – у него евро. Говорит:

– Всех научу, только изберите меня.

Но народ теперь тоже не дурак, сомневается:

– Это, наверное, фокусы. Сотвори настоящее чудо.

А технологии предвыборные на тот момент отставали от жизни, и он не смог сотворить чудо. Но буквально через неделю пошли мы с женой на встречу с одним кандидатом.

Тот, как все, обещает и обещает, народ набычивается и набычивается. Кандидат тогда карты достает:

– Вот карта у меня, а вот она уже у того дяди с шестого ряда.

Как она там оказалась? Я сам видел – никто не передавал. Не знаю, как она там оказалась.