Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

Морозным февральским утром не важно какого года в одном из родильных домов небольшого провинциального городка Ахтырка в кабинете заведующего отделением состоялся консилиум врачей. В роддоме произошло ЧП. Накануне дочь директора птицефермы красавица Анна произвела на свет весьма странного младенца женского пола. Главврач, опрометчиво пообещавший родственникам роженицы, что все пройдет по высшему разряду, нервно курил в углу, теребил жидкую бороденку и с грустью думал о курочках и пяти десятках яиц, которыми его одарил отец Анны. Яичница, съеденная утром, застряла где-то между горлом и желудком и просилась наружу. Принимавшая роды акушерка, находившаяся здесь же, ковыряла носком тапка кафельную плитку. Две медсестры сидели на стульях с каменными лицами и смотрели на главврача.

– Кто пойдет? – собравшись с силами, спросил главврач.

– Дык, это, вы и идите, Федор Михайлович, идите, мы-то что, наше дело маленькое, – жалобно сказала акушерка.

– Убьет ведь, лихой мужик, как пить дать убьет. – Федор Михайлович икнул и с тоской посмотрел в окно.

– А шо убивать, шо убивать, наше дело такое, мы этого младенца не зачинали, почем нам знать, что там да как, – развела руками акушерка.

Главврач тяжело вздохнул, перекрестился и вышел в коридор.

В коридоре на стареньком обшарпанном стуле сидел директор птицефермы Петр Семенович, тучный лысый мужчина в очках с роговой оправой, и внимательно изучал белую стену напротив.

– Ну шо, Михалыч, как оно? – неуклюже вскочил навстречу другу новоявленный дед.

– Э-э-э, Семеныч, родила, да, два часа назад, – замялся главврач. – Родила, это, ребеночка… такой ребеночек… э-э-э… хороший ребеночек, смешной такой ребеночек, такой…

– Ты мне не юли, Михалыч, что-то мне тон твой не нравится! Ты мне скажи: хлопец у нас или как? – грозно сказал Семеныч, протирая глаза.

– Да кабы хлопец… – махнул рукой главврач.

– Девка, значит, э-эх, ну ладно, чай, не последний, ребенок-то. – Петр Семенович со всего размаху хлопнул Михалыча по плечу. – Веди показывать. Пошли-пошли, а то я заждался уже.

– Так это, не положено, Семеныч, не положено посторонним, – замахал руками главврач.

– Это кто здесь посторонний? – Петр Семенович покосился на главврача, после чего подтолкнул его вперед.

Федор Михайлович шел по больничному коридору, как на эшафот, и пытался вспомнить свои самые страшные грехи, за которые его так покарал Господь. Грехов было немного. Ну, воровал медицинский спирт и загонял его по спекулятивной цене местным пропойцам – так кто ж его не ворует, спирта-то много, чего ж не своровать? Ну, брал взятки, но разве ж то взятки? Так, мелочовка, курочки да колбаса с местного завода. Правда, водился за ним еще один грешок – падок был Федор Михайлович на женщин, но к медицине и клятве Гиппократа этот грех не имел никакого отношения, а посему не мог быть причислен к страшным грехам.

– Э-э-э-м-м, дык, как бы это сказать, Семеныч, – замялся Федор Михайлович, не поспевая за директором птицефабрики. – Природа иногда шутки шутит. Вот живут люди, нормальные вроде люди, наши, русские, а потом – рождается у них татарчонок, черный такой. Откуда, спрашивается, а? А никто, чай, и не помнит, сколько лет мы под татарами, м-м-мда, вот она, кровушка, и проявляется. Гены ведь – это дело такое, Семеныч: свое берут, рано или поздно.

– Ты мне мозги-то не пудри! Что случилось, говори прямо! – зарычал Петр Семенович, прибавив ходу.

– А бывает и так, что дети лысые рождаются, лысые, гладенькие, как яичко. А бывает и наоборот: как родится с волосами до пят, так диву даешься, откуда они, эти волосы, взялись.

Возле палаты, где лежали новорожденные, Федор Михайлович остановился, набрал в легкие побольше воздуха и на всякий случай прочел «Отче наш».

– Ну, где наша? Показывай, – взволнованно прошептал Петр Семенович.

– Вот, – вздохнул Федор Михайлович, показывая на младенца, который мирно дремал в кроватке.

– Ну-у, гарна девка, какая красавица, – с умилением прошептал Петр Семенович и наклонился над младенцем.

– Э-э-э, да, хорошая девка вышла, ага, хорошая. – У главврача отлегло от сердца, и он облегченно вздохнул.

– А это что? – ужаснулся Петр Семенович, показывая на уши младенца, покрытые густым черным мехом. Мех заканчивался кисточками, как у рыси.

– Э-э-э… дык… это… это уши, м-да, – пролепетал Федор Михайлович.

– А чего они такие волосатые? – Петр Семенович обиженно засопел.

– Так это, я ж говорю, природа шутки шутит. Ох, у нее еще вся спина волосатая, как у собаки, а на голове волосы до пят, – скороговоркой выпалил врач.

– М-да… – Петр Семенович с грустью посмотрел на смуглого волосатого младенца.

– Я ж говорю, Семеныч: гены, шутки природы. А может, в роду вашем татары были или турки, вот она такая и уродилась. Против генов разве попрешь?

– Какие турки? Что ты мелешь? – разозлился Петр Семенович. – У нее папа армянин, она вся в него. И нос, и бровушки, вот только у него на ушах кисточек нет. Может, бреет?

– Армянин? – обрадовался Федор Михайлович и хлопнул себя по лбу. – Точно, теперь вспомнил! Говорили же мне, что Анька в Харькове замуж вышла за нерусского. Это все объясняет, конечно!

Главврач чуть не подпрыгнул от радости, осознав, что все можно списать на армянские корни ребенка.

– Оттого и кисточки на ушах! Может, это наследственное, и спина волосатая оттуда. Отту-уда! Вот шельма! – растянулся в широкой улыбке главврач.

– Ладно, какая есть, – вздохнул Петр Семенович. – Аньке показывали?

– Нет еще, решили вам первому.

– Сам покажу, давай дитё.

Федор Михайлович осторожно вытащил младенца из кроватки и, стараясь не дышать, вручил его Петру Семеновичу.

– Ну, с Богом, – вздохнул Семеныч и пошел в палату к дочери.

– Все по высшему разряду сделали, все, как и обещали. Как королевна лежит, одна в палате. Старались! – крикнул ему вслед Федор Михайлович. – Мы свое дело знаем!

Красавица Анна, стоявшая возле окна, увидела отца с ребенком и бросилась к ним. Увидев кисточки на ушах, она залилась горючими слезами и плакала до прихода матери, проклиная нерусского мужа и всех на свете. Посмотреть волосатую спину она так и не решилась.

Окончательно настроение испортил муж, который поспорил с друзьями, что первенец будет сыном, и всю дорогу из роддома посматривал на младенца, приговаривая: «Нет, это не девочка, по глазам вижу, что парень. Да и брови у него густые. Разве у маленьких девочек бывают такие густые черные брови? А на уши посмотрите – не рождаются девочки с такими волосатыми ушами, врете вы все!»

Дома отец первым делом вступил в сговор с Петром Семеновичем. И пока дед развлекал дочь, рассказывая ей о каких-то генах, а жена его тыкала пальцем в книжень, в которой было написано, что такие дети рождаются раз в сто лет и, согласно индейским поверьям, назначаются вождями, ибо несут на себе печать божественного происхождения, папа на цыпочках прокрался в спальню, развернул пеленки… А потом тяжко вздохнул и пустил скупую мужскую слезу. Неизвестно, что его огорчило больше: тот факт, что у него родилась волосатая девочка с густыми черными бровями, или осознание того, что от похода в ресторан с шумной толпой друзей ему не отвертеться никак, разве что подменить младенца.

Несмотря на мольбы жены, угрозы развестись и покончить жизнь самоубийством, отец назвал дочь Арусяк – в честь своей матери. Арусяк Петровна Мурадян. К превеликой радости Аннушки, кисточки на ушах и волосы на спине выпали спустя месяц. Но проблема оволосения ребенка не перестала заботить родителей, то и дело внимательно рассматривавших дочь на предмет появления растительности на ушах и спине.

От папы Арусяк унаследовала три вещи: густые брови, черные как смоль волосы и гордость славного кавказского рода – длинный армянский нос. В свое время Петр Мурадян, как и многие армяне, отправился в Россию на заработки. Город Харьков, куда он прибыл с оранжевым кожаным чемоданом, находился на Украине и не имел к России никакого отношения, но это никого не волновало: все, что находилось за пределами Армении, армяне традиционно называли Русастаном. Приехав в Харьков с тремя закадычными друзьями, Петр Мурадян сошел с поезда и отправился искать работу. В поезде Петр Мурадян, слыхавший, что русские женщины более общительны, познакомился с красавицей Аннушкой, которая ехала в Харьков из Ахтырки с полной корзиной огромных спелых яблок, чтобы поступать в пищевой техникум. Петр Мурадян как настоящий джентльмен предложил донести корзину до дома. Аннушка не отказалась: во-первых, корзина была действительно тяжелой, а во-вторых, уж очень любезен и красив был молодой черноволосый кавказец с русским именем Петя.