Екатерина Романова
Девочка из стаи
Мама сидела за столом, опустив руки на колени, и молча смотрела перед собой. Взгляд несфокусированный, пустой. Хотелось подойти к ней, хотя бы понять, все ли с ней хорошо, но было немного страшно. Наташа впервые в жизни видела ее такой. С утра мама отвела ее к соседке, а вернулась поздно, уже такая. Девочке было и жалко маму, и обидно немного — она у тети Светы рисунок нарисовала и наклеила на него самые дорогие свои наклейки, звездочки, а мама даже не посмотрела. Рисунок был для папы, который подолгу не бывал дома, работая водителем и пересекая порой, по его словам, полстраны. Каждый раз к его возвращению Наташа готовила какой-нибудь подарок, иногда вместе с мамой пекли пирожки, раз своими руками сделала игрушку на брелок, и папа повесил ее в кабине. Вот и сегодня хотела что-то придумать, когда мама придет с работы. А та уехала рано, не взяв ее с собой, и теперь не разговаривает. Девочка стояла в коридоре, выглядывая из комнаты, довольно долго, но мама ее не видела. Она словно превратилась в статую, даже когда Наташа намеренно вздыхала и шевелилась, пытаясь привлечь внимание, не замечала. Устав, Наташа села прямо на пол, и так еще некоторое время сидела, пока не скрипнула входная дверь.
— Ты что это? — Тетя Света, едва оказавшись в коридоре, подхватила девочку с пола, подняв на ноги: ей было легко — она была крупная, сильная. — Нельзя на полу сидеть, не лето уже… Мама-то где?
Наташа молча показала пальчиком. Говорить сегодня и ей не хотелось, хотя обычно она была общительной. Тетя Света взглянула на кухню, дверь которой была открыта… Наташа почувствовала, как руки сжались крепче на ее плечах, и подняла голову.
— Давай-ка спать, уговор был маму дождаться. — Тетя Света, заметив ее взгляд, подтолкнула девочку в комнату.
— Я с мамой лягу, я с мамой хочу, — тут же вцепилась в нее Наташа. — А чему мама молчит?
На лице соседки промелькнуло странное болезненное выражение, словно вопрос не то раздражал, не то был неприятен. Она снова вздохнула:
— Ложись, а мама придет. Нам с ней поговорить надо.
В их маленькой квартирке была всего одна комната, одновременно спальня, детская и гостиная, где по выходным собирались за столом, который папа переставлял на середину. Когда не хватало времени убраться, тут становилось тесно. Вот и сейчас по полу еще со вчерашнего дня были разбросаны Наташины игрушки. Сегодня с утра собирались быстро. Мама торопилась, говорила отрывисто, сказала, что Наташа побудет у соседки, пока она уедет. Соседка, старая мамина подруга, была палочкой-выручалочкой. Когда не было садика, Наташа проводила целые дни в квартире этажом ниже, с тети-Светиными детьми. Такое бывало летом. У папы на работе был «гуляющий график», как шутил он сам, и он порой уезжал на недели. Мама сначала не работала, целые дни проводила с Наташей дома. А потом пришлось определить Наташу в садик, и мама возвращалась за ней под вечер уставшая. Видимо, то ли работа маме не нравилась, то ли еще что, но она постоянно говорила тете Свете — и иногда Наташа слышала эти обрывочные разговоры, — что «не потянуть» им, денег не хватает расплатиться. Но Наташа не совсем понимала, что надо тянуть и за что расплачиваться. «Тянуть» — так говорила мама, когда девочка не хотела пить сироп от кашля. «Не тяни, все равно надо выпить, чем скорее, тем лучше».
Пройдя по комнате и подняв с пола несколько раскрасок, с которыми возилась утром, Наташа поняла, что убирать их не хочет. Ей хотелось спать и от усталости даже не хотелось плакать, хотя первое время после маминого прихода она тихонько хныкала. Из-за двери доносились тихие голоса, но она не могла разобрать слов. Наверное, мама обрадовалась бы, если бы она собрала все свои вещи в коробку и легла без напоминаний, без возни, не мешая ей. Но девочка еще надеялась, что, когда мама поговорит, она придет и они, как всегда, лягут вместе, как ложатся когда папы нет дома, на большой кровати, и мама что-нибудь расскажет ей перед сном. Сейчас единственным живым и приносящим жизнь в дом была тетя Света, ее голос звучал увереннее и громче, а маму было едва слышно. Наташа подошла к приоткрытой двери и снова присела на пол, прислушавшись.
— …Мне и отдавать будет нечем, понимаешь?
— Марин, ну перестань, не чужие люди. Я что, не понимаю или тебя не знаю? Как наладится все — отдашь.
— Что же теперь наладится… — Мамин голос перешел на шепот, и у Наташи похолодело на сердце. — Ну найду я на похороны — а потом что? Теперь же только моя зарплата и останется, а у меня Наташка уже месяц вместо фруктов булку с сахаром жует, смотреть больно… А если еще буду у тебя просить…
— Так… — Деловой и серьезный голос тети Светы прервал мамины всхлипывания, от этого голоса становилось немного легче. — Ну-ка прекрати. Про меня забудь, когда деньги появятся — тогда и вернешь, тебе сейчас надо в первую очередь насчет похорон думать, может быть, на работе помогут.
— Не работа это, — тяжело вздохнула мама. — Платят гроши, не дадут там никаких компенсаций… Знаю, новую надо искать… Не знаю, как я все это выдержу. — И она снова заплакала.
Наташа подползла на коленях поближе к двери и, приоткрыв шире, выглянула через проем в коридор. Отсюда было видно, как мама сидит, положив руки на стол и уронив на них голову, как вздрагивают ее плечи. Тетя Света сидела рядом, держа руку у нее на коленке и слегка потряхивая, будто будила спящую.
— Ты что, как не выдержишь! — даже немного сердито проговорила она. — У тебя дочка, ее на ноги ставить надо. Тяжело, оно и понятно, но ты давай держись. Сейчас главное похоронить, потом легче будет, больно, конечно, но уже не так. Ты мне поверь, я брата так же отпускала, не поверишь, что первые дни творилось. Потом легче.
— Как ты это… спокойно говоришь. — Мама подняла голову, и Наташа юркнула назад, боясь, что увидят, и дальше только слушала. — Не твой муж, потому и легче.
— Если и я тут с тобой зарыдаю, то проку от нас будет мало, — уже мягче произнесла тетя Света. А потом вдруг совсем маминым, дрожащим голосом произнесла: — Я же понимаю, что говорить-то, мало пожил, только бы начинать жить-то, а тут… Но нельзя теперь духом падать, нельзя. У тебя дочка…
Но мама, наверное, не слушала, она говорила сквозь слезы.
— Вчера еще звонил… Вчера, Свет, понимаешь? А сегодня уже… Я как приехала, меня сразу в больницу нашу повезли, думала — ну авария, операция, может, ничего, подожмемся, выдержим как-нибудь. А они усадили, говорят — документы вот, вещи, опознать надо… А в вещах, в сумке термос наш с чаем, я ему с собой давала, почти целый еще…
Мама осеклась, шумно всхлипнула и глухо разрыдалась, видимо снова уронив голову на руки. Тетя Света тоже плакала, Наташа слышала, как она вздохнула, будто не хватало воздуха. Сама девочка сидела ни жива ни мертва. Ничего про похороны она за свою жизнь еще не знала, никого не приходилось хоронить, и родители оберегали от таких вещей — рано еще. Что именно случилось с папой, она сейчас понять не могла, но случилось что-то плохое, и мама плачет. Страшно, навзрыд, как никогда при ней не плакала. Значит, что-то очень плохое. Наверное, надо подойти, обнять ее… Но Наташа не могла пошевелиться. Ей было холодно, но она продолжала сидеть на месте, боясь слушать, но все же слушая дальше.
— Давай-ка так с тобой сделаем, — произнесла спустя какое-то время тетя Света. — Завтра я своего с тобой на машине отправлю, все оформите, там ведь что получается, в морг, а потом заказывать все, и на кладбище звонить… нет, давай на кладбище я сама, тебе нужно будет свидетельство получить. Деньги я, сколько не хватит, дам… — Видимо, в этот момент мама посмотрела на нее, как порой смотрела, когда подруга предлагала помощь, бескорыстно, а маме было неловко принимать. — Дам, — уверенно повторила тетя Света. — Потом разберемся что и как.
— У тебя самой двое детей, Свет.
— Ничего, не нищие, переживем. — Тетя Света немного помолчала, и повторила задумчиво, со вздохом: — Переживем.
Перед уходом она все же уложила Наташу спать. Мама надолго ушла в ванную, вода шумела там, когда Наташа раздевалась, когда легла и тетя Света принесла стакан молока, как она любила, в кроватку — Наташа не раз ночевала у соседки, и та уже знала, как нужно. Вышла мама с красными глазами и полотенцем на голове, когда тетя Света постучала в дверь ванной и попросила закрыть за ней. В коридоре женщины встали перед дверью.
— Когда скажешь? — Света кивнула на дверь комнаты.
Наташина мама, Марина, покачала головой.
— Давай вместе поговорим, — предложила Света.
— Посмотрим, — глухо откликнулась та и, уже когда подруга вышла за порог, тихо добавила: — Спасибо.
Спустя некоторое время мама вошла в комнату и прямо так, с полотенцем, легла. Наташа все ждала, что она хотя бы подойдет и поцелует ее на ночь, но мама быстро затихла, и спустя минуту девочка села на кровати. Спросить тетю Свету о том, что случилось с папой, она испугалась, и до сих пор ей было не по себе. Наташа бесшумно выскользнула из-под одеяла и подошла к маме. Всегда такая красивая, молодая, та будто постарела за этот день. Морщинка на лбу, обычно почти незаметная, теперь была глубокой и различимой, на лице застыло серьезное болезненное выражение, даже сейчас, когда мама спала, не исчезнувшее. Наташа уже не придумывала, как привлечь внимание, как задать нужный вопрос, чтобы все сразу стало легко и ясно, чтобы мама успокоила и сказала, что все хорошо. Она чувствовала, что сейчас не может ничего сделать, что бессильна перед чем-то, от чего мама стала такой грустной. Осторожно отогнув одеяло, Наташа медленно, чтобы не разбудить маму, легла рядом с ней, укрывшись краешком, который смогла вытянуть из-под ее руки. А та, видимо во сне, обняла ее.
