Федор Московцев,Татьяна Московцева
Конвейер
Глаза Марианны были пронзительно-голубого цвета, цвета неба, каким оно бывает в знойный летний полдень. Хрупкая, белокурая, неулыбчивая, она являла образ идеальной арийский женщины, словно сошедший с немецких плакатов времён Третьего Рейха. Чем бы она ни занималась, она всегда была пугающе серьёзна.
Высоко в синем тумане стояло облако, схожее с пушистым хлопком. На флагштоке над входом в гостиницу «Астория» лениво раскачивался российский триколор. К Исаакиевскому собору подъехал очередной автобус с туристами. В Александровском парке бабушки кормили голубей. Возле конного памятника Николаю I фотографировалась группа азербайджанцев. Один из них, отделившись от товарищей, направился через сквер в сторону Исаакиевского собора.
Марианна находилась на заднем сиденье черного Хаммера, припаркованного напротив южного фасада Исаакиевского собора, с крыши которого равнодушно взирали на площадь апостолы Андрей, Матфей и Филипп. Она была одета лаконично: джинсовый костюм, кроссовки, а аксессуар – розовый рюкзачок, на молнии которого был смешной полосатый плюшевый котенок с умильной мордочкой – выглядел несколько неожиданно в этой компании. Рядом с ней сидел её парень, Виктор Штрум, по-спортивному одетый крепыш с грубой внешностью, в высоких тяжеленных ботинках, как будто позаимствованных из гардероба геологов. Его шею украшала татуировка в виде эсэсовских молний. В правом берце притаился немецкий кинжал, коллекционная редкость – SS Himmler Honour Dagger. За рулём – Винцас Блайвас, пучеглазый, с квадратным подбородком и короткой бычьей шеей зловещий боевой примат в дизайнерской коже от Ferre, на переднем пассажирском сиденье – Богдан Радько, крепко сбитый хмырь с лицом хмурого мусорщика, напоминавший элитного сутенера: набриолиненная шевелюра, крупная бриллиантовая серьга во вкусе Паффа Дэдди, дизайнерские майка с джинсами, рыжие казаки. Компания перекусывала гамбургерами, купленными в Макдональдсе на углу Кирпичного переулка и Большой Морской улицы. По центру на широком подлокотнике был водружён большой бумажный пакет, в который время от времени кто-нибудь запускал руку, чтобы достать Биг Мак, картофель фри или что-нибудь ещё. По радио передавали выступление премьер-министра:
«Я уже говорил по поводу того, что тянет вниз или не тянет вниз. По поводу ксенофобии. Ксенофобия – это, как правило, проявление неграмотности и отсутствия ясного понимания того, что мы из себя представляем сегодня и куда мы должны двигаться. Но это, конечно, очень комплексная, большая проблема. Я уже публично говорил несколько раз, и здесь хочу повторить: Россия складывалась изначально в качестве централизованного государства, как многоконфессиональная и многонациональная страна. И у нас столетиями, практически на протяжении всего тысячелетия существования России как централизованного государства складывалась особая культура взаимоотношений между различными народами и конфессиями. И это очень большой позитивный опыт».
– Неплохо ты свой старый Геленваген поменял, а, Винц! – сказал Штрум.
– Разгон вовремя деньжат подкинул, ёпта! – откликнулся Блайвас.
– Андрей Разгон настоящий ариец, – улыбнулся Радько.
Марианна внимательно посмотрела на Штрума. Тот пожал своими широкими плечами. Ему, парню с простой биографией, коммерсант Разгон казался человеком неясным и темным. Марианна почувствовала тревожное возбуждение, которое витало в воздухе и которое неизбежно должно материализоваться в конкретное событие.
«…сегодня я заявляю о важности воспитания в борьбе с ксенофобией. Национальный вопрос очень ранимый вопрос. Для России неприемлем тезис о неудаче сосуществования различных культур. Нам нельзя дать себя спровоцировать на рассуждения по поводу краха мультикультуры. Сейчас в Европе на эту тему, на тему краха мультикультуры, много рассуждают. Но если говорить о крахе мультикультуры, то можно уничтожить традиции, а это опасная вещь и в европейских государствах это тоже должны понимать…» – доносилось из динамиков.
Доев Роял Чизбургер, Блайвас скомкал оберточную бумагу и бросил её в бумажный пакет, вытер руки салфеткой, отпил колу и переключил радиостанцию. Заиграла мерзкая пластмассовая попса, идеальная музыка для просвещенных девушек, которые в пору невеселых раздумий отправляются в дайнеры объедаться картошкой фри и розовыми кексами.
Штрум вытащил телефон, отыскал последнее видео и нажал на воспроизведение. Радько протянул руку:
– Дай сюда подыбать!
Парни, передавая друг другу трубку, принялись обсуждать видеоролик, на котором была запечатлена сцена экзекуции молодого человека кавказской национальности.
– Отвертка в глазик это тема!
– То есть он дохленький уронился на землю.
– Контрольные были лишние?
– Ага, чисто для гарантии, согласись, хорошие!
– Поздравляем мигрантов с днём России! Благодаря нам шайтан-сообщество подает признаки смерти, – в легкой и ненавязчивой форме Штрум артикулировал как смысл своей работы, так и статус возглавляемой им бригады.
– От это волокуша из пакета! – прервавшись, он поморщился, и посмотрел в окно, ища глазами урну. Блайвас нажал на кнопку, опуская сразу все стекла.
– Хотя на сегодня и так много удовольствий, но ещё имею чего предложить… внимательно смотрим налево… – в нарочито равнодушном тоне Штрума чувствовался четкий призыв к действию.
Все посмотрели в указанную сторону. Через сквер по дорожке со стороны памятника Николаю I шел мужчина нерусского окраса. Он проходил мимо клумб с фиалками, разливавшими вокруг своё благоухание. «Как будто аромат пленительной души», – подумала Марианна.
– Ну не здесь же, ёпта! – предостерег Блайвас.
Все примолкли. Приметив зверька, парни, охваченные инстинктивным и неискоренимым желанием убивать, пожалели в глубине души, что находятся в самом центре города. Где куча свидетелей и камер.
Черноволосый мужчина ступил на проезжую часть, намереваясь перейти дорогу прямо перед Хаммером. Как трофей он был прекрасен: что за всклокоченная шевелюра, что за взгляд неукротимых глаз, что за раздутые ноздри! Охотничья лихорадка охватила парней.
– Только не до смерти, арийский воин, – бросил Блайвас через плечо и, распахнув дверь, вывалился наружу.
– Как получится, – сверкнул глазами Штрум. И выпрыгнул из джипа.
В нём жил зверь, которому постоянно нужна пища. По большому счёту, способность убивать – исконная сила живых существ, их основная доблесть и высшая добродетель, ибо в жизни, которую нельзя поддерживать и развивать без убийства, лучшим считается тот, кто проливает больше крови, а того, кто благодаря природным данным и хорошей пище наносит особенно сильные удары, величают доблестным, и такие мужчины нравятся женщинам, естественно заинтересованным в том, чтобы их избранники были самыми сильными – ведь женщины неспособны различать силу оплодотворяющую и силу разрушительную, так как обе действительно неразрывно слиты в природе.
…Настигнув нерусского сзади, Блайвас хлопнул его по плечу с вопросом: "Ты чурка?!"
Черноволосый мужчина обернулся, и получил удар в нос. Зашедший с другой стороны Штрум сделал профессиональную подсечку и уронил жертву на асфальт. Вместе с Радько они стали пинать ногами, прыгать, особенно сытными получались топчущие удары геологоразведочных ботинок Штрума, тяжелыми каблуками которых он выбивал об азербайджанскую голову чечетку. Он топтал с таким огнём, с таким порывом, как не затаптывал во всю свою жизнь, кажется, ни одного другого чурбана. Черная голова под его подошвами металась и прыгала, кость хрустела, кровь брызгала вокруг. Ритмическое нарастание крика жертвы, также как понижение, ощущалось в самом темпе ударов. Блайвас вынул камеру и стал снимать. Жертва умолкла и перестала двигаться. Мимической доминантой этой скорбной фигуры на асфальте стала уже не размозженная голова, а вытянутая, неестественно выгнутая правая рука, на которой Радько попрыгал двумя ногами в самом начале, чтобы осколочный перелом исключил сопротивление. Блайвас заснял крупным планом и эту руку, чтобы зритель смог воспринять образ страдальца во всей его шекспировской силе. Прекратив с чечеткой, Штрум выхватил из берца кинжал, вонзил его по самую рукоятку под левую лопатку жертве, и, выдержав короткую экспозицию, два раза провернул против часовой стрелки, отправляя мамлюка на седьмое небо к его аллаху:
– Убивать чурок весело и модно! Россия – для русских!
Блайвас нажал на zoom и взял крупным планом рану, в которой пузырилась кровь:
– Ну на х**, куда его теперь вывозить?
Штрум с деланным смущением кивнул в сторону Исаакия:
– Всё-таки это православный собор.
Облако, схожее с хлопком, всё ещё не таяло в синем тумане, и также равнодушно стояли на крыше Исаакиевского собора серо-зеленые истуканы-апостолы.
