Такеши Китано - Кикудзиро и Саки

Переводчик с японского языка на русский в первую очередь стоит перед выбором: следовать ли бытовой транскрипции японских имен, географических названий и реалий или транскрибировать слова такого рода, попадающиеся в тексте, в соответствии с предложенной еще в начале XX века и научно обоснованной Е. Д. Поливановым транскрипции на базе кириллицы?

Японоведы, получившие академическое образование, естественно, выбирают второй путь. Первый же, названный нами бытовым, основывается на американизированной передаче на письме (а часто и в устной речи!) слов японского происхождения. Читатель должен сделать свой выбор: действительно ли русский язык (его письменность и фонетика) беднее американского варианта английского языка? Поверьте нам на слово, в фонетике русского и японского языков больше общих элементов, чем в японском и английском!

Для русских приверженцев «американизации» следует напомнить одно правило из родного языка, которое гласит: «ЖИ и ШИ пиши через И!»

Предваряя дальнейшие рассуждения по поводу используемой в переводе транскрипции, скажем, что фамилию и имя (именно в таком порядке принято писать и говорить о человеке в Японии!) японского автора правильно следует писать: КИТАНО Такэси! (Сравните с КУРОСАВА Акира и др.)

Обратный порядок — это отход от японской традиции в угоду европейцам и американцам. Однако это часто приводит к курьезам. Так, в одном небольшом сборнике японских радиопьес, изданном в Москве в 70-х гг. прошлого века, при сокращении имен авторов с легкой руки безграмотных составителей появилось — Рюноскэ А. Имеется в виду широко известное в мире имя писателя АКУТАГАВА Рюноскэ! Это все равно, что написать Антон Ч., подразумевая А. П. Чехова.

Что же касается имени Такэси, то в японском слоге «-КЭ» есть небольшое смягчение согласного «К» перед «Э», но это не означает, что мы должны читать это как «КЕ». Да и к тому же в этом контексте вряд ли кто-то из русскоговорящих произносит так называемое широкое «Э», как, скажем, в имени Эмма. Но если следовать написанию через «Е», то тогда и старинное название японской столицы Эдо (ныне Токио) надо было бы записывать как Едо! Хотелось бы определенного единообразия!

Вернемся к правилу «ЖИ-ШИ». Зададим вопрос, может ли носитель русского языка произнести «ШИ» смягченно? Нет. Звучит «ШЫ». Для этого и правило из начальной школы, чтобы дети не путали звучание и орфографию. Значит, если бы мы могли это смягчение артикулировать, то и правило было бы лишним! Отсюда следует, что русская транскрипция Такэси через «Э» и «СИ» корректнее и ближе к японскому звучанию.

Здесь же между делом можно упомянуть и о СУСИ и САСИМИ, которые у многих любителей японской кухни на слуху. Так вот, дорогой читатель, Вы все же едите СУСИ и САСИМИ, а не СУШЫ и САШЫМИ! А американская атомная бомба в августе 1945 года была сброшена на город ХИЮСИМА, а не ХИГОШЫМА! Некоторые читатели ездят на авто фирмы МИЦУБИСИ, а не на МИЦУБИШЫ!

Все эти аргументы относятся и к транскрипции имен, встречающихся в переводе: КИКУДЗИРО, ФУДЗИСАКИ, топонимов АДАТИ (не АДАЧЫ!), ОДЗИ (не ОДЖЫ!), УМЭДЗИМА (не УМЭДЖЫМА!) Ведь нам не хочется думать, что священная для японцев гора ФУДЗИСАН вдруг превращается в какую-то Фуджыяму! И будем помнить, что эпоха почти революционных преобразований в Японии, начавшаяся в 1867 г., это эпоха МЭЙДЗИ, а не МЭЙДЖЫ!

Добавим, что если до конца следовать «американскому принципу, то и ОЦУКА-сан надо было бы транскрибировать как ОТСУКА-сан. А зачем?

Желаем приятного прочтения и надеемся, что транскрипции, использованные нами при переводе, будут способствовать более правильному «звучанию» японских слов в ушах читателей. Слышащий да услышит!

Мама считает, что ты непочтительный сын.

Мне позвонила старшая сестра, она владелица пансионата в Каруидзаве. Похоже, мамаша, которая лежит сейчас в больнице в Каруидзаве, сердится на то, что я не навещаю ее. Диагноз у нее — «остеопороз». Врач говорит, что от недостатка кальция кости со временем стали совсем слабыми. Тут я подумал: «Конечно, раньше мамаша все время питалась очень скромно, вот кальция-то и не хватает» и расчувствовался. И решил, что, увидев меня, она хоть немножко порадуется.

И вот однажды в начале весны я выкроил в своем напряженном графике свободный день для поездки в Каруидзаву.

За день до того я на всякий случай позвонил в больницу:

— Вас беспокоит Такэси, сын Китано Саки. Как чувствует себя моя мать?

— Подождите, пожалуйста.

Я подумал, что сейчас к телефону подойдет доктор, и внутренне напрягся, но тут вдруг в трубке раздался мамашин голос:

— Можешь вообще не приезжать!

«С чего это вдруг такое заявление — можешь вообще не приезжать?» — удивился я и сказал:

— Разве ты не чувствуешь себя плохо?

— Если уж могу по телефону говорить, значит, все нормально. Лучше скажи, ты правда приедешь? И когда же появишься?

«Бот тебе и раз! А она ведь надеется…» — подумал я.

— Завтра приеду, на поезде, который отходит от Уэно в 10 утра.

— Если приедешь, у меня к тебе просьба. Запиши подробно. Здесь двадцать медсестер…

— Это ты к чему?

— Слушай, не перебивай! Их в больнице двадцать человек. И вроде все медсестры ходят за покупками в универмаг «Такасимая» в Такасаки. Так что привези двадцать подарочных сертификатов «Такасимая» по десять тысяч иен, понял?! Потом лечащих врачей трое. Им нельзя такие же, как медсестрам, поэтому возьми три сертификата по сто тысяч иен. Мне на мелкие расходы триста тысяч, сестре двести тысяч…

— Погоди! Зачем…

— Ты что, такую ерунду и то не можешь сделать, дурак несчастный! — заорала она и бросила трубку.

«В больнице лежит, а ничуть не изменилась», — с досадой подумал я.

Конечно, времени на покупку каких-то там «подарочных сертификатов Такасимая» у меня не оказалось. Под звуки металлического голоса «Поезд отправляется…» я едва успел запрыгнуть в вагон «Асама» номер 9.

В будний день в первом классе экспресса сидели одни только служащие в пиджаках. Я устроился поудобнее и вдруг почувствовал, что не смогу выдержать визит в больницу на трезвую голову. Тут же, недолго думая, купил банку пива у продавщицы, что проходила по рядам, предлагая свой товар. Кроме меня, таких, кто начал бы выпивать с самого утра, больше не нашлось.

После Уэно поезд едет по шумным узким городским улицам в районах Угуисудани и Одзи, едва не задевая стволы и кроны деревьев. В Токио пока еще сохранились вот такие места, похожие на Умэдзима в районе Адати, где я вырос, и они вызывают ностальгические чувства. Глядя в окно, я невольно вспомнил те времена, когда мы, школьники младших классов, изредка ездили на поезде.

Это случилось в день моего рождения, в тот год, когда я пошел в шестой класс.

Мамаша вдруг сказала:

«Такэси, давай собирайся по-быстрому. Я хочу тебе кое-что купить».

До этого я ездил на поезде только в другой город или на экскурсии со школой, а тут вдруг мне еще что-то собираются купить!.. У меня аж дух захватило от возбуждения.

По дороге я размечтался: хорошо бы получить перчатку для бейсбола, или, может, лучше электрический паровозик, но тут оказалось, что мы уже приехали — на станцию Канда.

Мамаша привела меня в большой книжный магазин.

— Всего лишь книга… — разочарованно прошептал я и тут же получил по затылку. Удар был что надо.

Все было бы еще ничего, если бы подарок оказался собранием шедевров мировой литературы или чем-нибудь в этом роде. Но когда мне купили детскую энциклопедию в десяти томах под названием «Свобода познания», где было все, начиная с математики, у меня просто голова пошла кругом. Что это еще за свобода познания такая? У меня тогда и свободы никакой не было, и «познания» были не то чтобы очень. До сих пор, когда слышу песню «Энциклопедия с маркой лошадки», настроение портится.[1]

Когда мы вернулись домой в тот вечер, мамаша тут же заставила меня читать эту энциклопедию. Стоило мне отвлечься немного, как я тут же получал подзатыльник или тычок ручкой метлы. Видимо, уж очень ей хотелось приохотить меня к знаниям.

Тогда всех родителей, кого в большей степени, кого в меньшей, обуревали такие желания. И моя мамаша тоже делала ставку на будущее детей, полагая, что в конце жизни дети обеспечат ей безбедное существование и с процентами вернут все вложенное в них.

Сама мамаша считала себя особенной женщиной и все время заводила речь о некой своей связи с семьей какого-то барона. Казалось, что она все время ощущала себя не в «своей тарелке», разделяя жизнь с моим отцом, маляром и пьяницей. Словно все время думала — это не то место, где она должна быть. А может, ей казалось, если правильно воспитать детей и хоть как-то вывести всех в люди, то это будет спасением и для нее самой. И этот план вроде бы оправдал надежды матери. По крайней мере, если говорить о результатах воспитания моих старших братьев…