1.
Разве случилось бы то, что случилось, не появись Тили[1]?
В пустыне не редкость, когда мужчине не доводится увидеть женщину, особенно такому сироте, каким был он. Он никогда не видел матери, не знал отца. Сначала его воспитывал дядя. Но потом он, выполняя волю пророков, примкнул к племени воинов и отправился на север воевать, оставив мальчика, как и все остальное, на попечение старому негру, которого когда-то взял в плен во время одного из набегов по ту сторону реки[2].
Он часто вспоминал этого маленького доброго старика, его беззубый рот, короткие кудрявые волосы, бороду, которые уже одолела старческая седина и волшебный смех. И всякий раз, когда он вспоминал как старик, откинувшись на спину, смеялся, глядя на его промашки во время уроков охоты, его наполняло бесконечное счастье.
Несколько месяцев спустя пришла весть о трагической гибели дяди. А потом не прошло и года, как удав, обвив тугим кольцом шею доброго старика, когда тот спал в песках Красной Хамады под сенью одинокого лотуса, унес и его жизнь. И хотя жители пустыни знали, что удушение удавом — известное проклятье, преследовавшее весь род старика, ведь все его предки погибали так в густых зарослях за рекой, зловредные старухи винили во всем его, приговаривая: «С тех пор как пустыня стала пустыней, не видала она таких страшных удавов. И эта смерть нашла старика только из-за этого злополучного ребенка».
Правила не позволяли лучшим людям и благодетелям взять его под опеку. И мальчишка, получив стадо, которое он пустил свободно пастись по пустыне, ходил вслед за ним то к вади, то к ущелью, то к равнинам. И было неясно, кто же все-таки кого пасет: он — стадо или оно — его. Первым на это обратил внимание странствующий слепой прорицатель. Он прочитал над ним древние заклинания, повесил ему на шею языческий амулет и сказал, гладя его по голове:
— Доверься стаду, в нем больше милосердия, чем в людях. Да помилует Аллах твоего отца. Иди за ними, не бойся, они знают пустыню лучше тебя, меня и старух.
Сказав это, он сел на свою тощую верблюдицу и снова отправился в путь навстречу своей судьбе.
Мальчишка же впредь стал делать так, как посоветовал ему слепой странник.
И неизвестно, какие опасности вставали бы на пути жителей пустыни, не посылай Аллах к ним мудрых прорицателей.
2.
Талисман хранил его от превратностей судьбы, а овцы вели его по верной дороге.
Но… ни языческий талисман, ни мудрость стада не уберегли его от беды! Тили появилась внезапно весенним вечером, когда он был на дне узкого вади в пустыне южной Хамады. Сцепились два стада, поднялось блеяние козлят, столкнулись лбами самцы, завязался бой за самок.
Они остановились и в недоумении посмотрели друг на друга. От этого непонятного, удивительного запаха, словно запаха цветков ратма[3], у него закружилась голова. Но ратм еще не зацвел в этом году. Откуда взялся этот волшебный аромат?
Несчастный еще не знал, что запах женщины приведет его в западню.
Тили тоже не знала, что в пустыне самец козла и пастух пахнут одинаково.
До того как они соединились, прошли считанные мгновенья.
Они в оцепенении разглядывали друг друга. Не переставая смотреть в её изумленные глаза, он снял одежду, оставив лишь накидку.
Вади наполнился запахом козлов и ароматом цветков ратма.
Он приблизился к ней. Она стояла не двигаясь. У неё были пышные бедра. Её большие, дикие, черные глаза переполняла жажда. Полные губы трепетали.
Он развязал её пояс и освободил пышные груди. Их руки дрожали. Они оба были точно в лихорадке.
Он толкнул её на дно девственного вади, покрытого следами ящериц, змей и жуков. Козы, будто перешептываясь между собой, сомкнули головы. Козлы завершили свою битву. Небо стало прозрачным, и бесконечная пустыня наполнилась молчанием и чистотой.
Её первый исступленный крик расколол сказочную тишину. Затем он повторился еще раз и был подхвачен воем волков где-то вдали. Он, не помня себя, пробормотал приглушенным голосом: «Кричи… Кричи… Кричи…», — и начал кричать вместе с ней, повторяя её стоны.
Это были крики боли, изумления, девственности и наслаждения жаждущей мужчины женственности, которым вторил хрип мужского начала, стремящегося к женщине, лишь однажды запечатленной в книге его судьбы — в день его появления на свет на этой многострадальной земле.
Их сомкнувшиеся тела ползли по дну девственного вади, раздавливая на своем священном пути первые весенние цветы, жуков и муравьев. Ящерицы разбегалась в разные стороны, давая им дорогу. Овцы и козы наблюдали за ними, перешептываясь на непонятном языке, словно благословляя эту встречу.
Гордая пустыня опустилась на колени в этот торжественный момент.
А они продолжали кричать. Их пот, кровь и жизненная влага перемешались у них внутри.
Когда все закончилось, и они лежали изнеможенные и обессиленные, она сказала:
— Мой отец захочет за меня большой калым!
В этот момент он еще не знал, какое проклятие может скрывать женщина за этой короткой фразой. Он просто молча слушал вой волков, перегрызших за это время полстада.
Это было первое зло, которое принесла первая встреча «Адама» и «Евы».
3.
C этого момента в жизни Ямуна[4] началось настоящее путешествие.
Он и подумать не мог, что все эти тяжелые годы, которые он прожил, вверив свою судьбу стаду, были просто увеселительной прогулкой, по сравнению с тем, что ему предстояло пережить после того, как он вкусил женщину.
В его голову пустынника не приходила мысль о том, что кроткое, нежное существо может заключить союз с шайтаном, чтобы сыграть с ним такую злую шутку.
Он больше ни разу не видел её с тех пор.
Её семья ушла в южные оазисы, чтобы пережить лето. Она отправила ему записку: «Не забудь про наш уговор. Мой отец запросит большой калым! Я жду тебя».
Он грезил её извивающимся в сладостных муках телом, представляя себе белки её закатывающихся глаз, которые так врезались в его память.
И, наконец… он решил взять судьбу в свои руки и стать богатым.
Когда он понял, что надежда отыскать клад ничтожно мала, у него остался только один выход — удвоить стадо, чтобы выручить за него нужную сумму.
Он отправился к далекой северной пустыне, надеясь найти там зеленые пастбища с сочной травой. Но судьба, эта игрушка в руках Иблиса, только посмеялась над ним и распорядилась так, чтобы дожди ушли из пустыни именно в тот год, когда случилась их роковая встреча. На семь долгих лет, вошедших в историю как годы кризиса[5], разгневанный Господь отвернулся от пустыни.
Рассеялись тучи. Ушли дожди.
Небо разлюбило грешную землю, и начался «большой голод», как окрестили жители пустыни эти годы своей тяжелой жизни.
И даже мудрецы не ведали, что тайна этого проклятья кроется во встречи «Адама» и «Евы» на дне девственного вади.
4.
Её призрак сопровождал его повсюду. Ночью она являлась к нему во снах.
Он постоянно видел перед собой белки её глаз, ощущая трепет её тела. Во сне он видел, как она купается в большом озере, которое всегда исчезало, обратившись миражом, стоило ему только приблизиться к нему. Этот сон снился ему каждую ночь, часто по два, а то и по три раза.
В течение первого года своего путешествия он писал ей, не переставая.
Всякий раз, попадая в какое-нибудь поселение, он выискивал знатоков Корана и, подкупая их кусочками туруны[6], просил написать несколько писем, которые различались лишь датой, и в которых он обещал быть верным их уговору, догнать дождь и раздобыть денег на приданое. Потом он бросался искать пастухов, путников или торговцев, идущих со своими караванами к оазисам Фузана. Он также угощал их туруной и заставлял поклясться своими близкими, что они доставят его послание.
В первый год он получал от неё ответы, в которых она подбадривала его, клялась быть верной уговору и неизменно повторяла одни и те же слова, которые в этой голой бесконечности казались раз от раза все более жестокими: «Не забудь, мой отец запросит большой калым! Я жду тебя».
И чем дальше уходил дождь, чем беспощаднее обходилось небо с землей, тем реже приходили её письма. И, в конце концов, на пятый год она перестала писать.
В тот же самый год жара погубила большую часть его стада, оставив лишь десять исхудавших коз.
