Квитанции Меттерлинга
© Перевод А. Смолянского
Наконец-то издательство “Жюлик и сыновья” выпустило в свет первый том собрания прачечных квитанций Меттерлинга (“Ханс Меттерлинг. Собрание прачечных квитанций”. Том I; 437 стр.; XXXII стр. предисловия; предметный указатель; 18 долл. 75 ц.), включающий в себя научный комментарий Гюнтера Айзенбуда, известного исследователя творчества Меттерлинга. Можно только приветствовать разумное решение опубликовать первый том, не дожидаясь окончания работы над всеми четырьмя томами этого фундаментального издания. Появление блестящего, безупречного в научном отношении труда положит конец досужим обвинениям, будто бы издательство “Жюлик и сыновья”, неплохо заработав на публикации пьесы Меттерлинга, его романов, записных книжек, дневников и писем, намерено и впредь стричь купоны на той же ниве. Как же ошибались злопыхатели!
Уже самая первая квитанция
трусы — 6
майки — 4
носки голубые — 6
сорочки голубые — 4
сорочки белые — 2
Не крахмалить!
представляет собой замечательное по глубине введение в творчество мятежного гения, которого современники называли “Пражский чудила”. Черновики первой квитанции создавались в период работы над “Исповедью сырной головы”, сочинением ошеломляющей философской мощи, в котором автор не только доказывает ошибочность взглядов Канта на Вселенную, но и отмечает, что за свой труд не сумел получить ни гроша. Отвращение к крахмалу весьма характерно для рассматриваемого периода жизни Меттерлинга. Обнаружив, что белье, указанное в квитанции № 1, было все же туго накрахмалено, мэтр впал в глубокую депрессию. Его квартирная хозяйка, фрау Вайзер, сообщала друзьям: “Герр Меттерлинг уже несколько дней не выходит из комнаты и рыдает над трусами, которые накрахмалили вопреки его воле”. Как известно, Брёйер[1] уже указывал на связь накрахмаленного нижнего белья с постоянно мучившим Меттерлинга подозрением, будто некие толстощекие личности распускают о нем злонамеренные слухи (см. “Меттерлинг. Параноидально-депрессивный психоз и ранние квитанции”. Изд. “Цейс-пресс”). Тема нарушенных указаний прослеживается в единственной пьесе Меттерлинга “Удушье”, герой которой Нидлман по ошибке прихватил с собой в Валгаллу заговоренный теннисный мяч. Самая большая загадка квитанции № 2
трусы — 2
майки — 5
носки черные — 7 пар
рубашки голубые — 6
платки носовые — 6
Не крахмалить! -
появление семи пар черных носков, ведь пристрастие мэтра к голубым тонам общеизвестно. На протяжении многих лет одно только упоминание любого другого цвета приводило Меттерлинга в бешенство, однажды он даже ткнул Рильке лицом в вазочку с медом, когда тот обмолвился, что любит кареглазых женщин. Анна Фрейд[2] считает (см.: Носки Меттерлинга как символ фаллической матери. “Успехи психоанализа”, ноябрь, 1935), что неожиданный переход к темным носкам связан с переживаниями по поводу знаменитого “Происшествия в Байройте”.[3] Как известно, во время первого акта “Тристана и Изольды” Меттерлинг чихнул, да так, что с одного, чуть ли не самого главного, мецената слетел парик. Слушатели были возмущены до глубины души, но сам Вагнер стал на защиту Меттерлинга и произнес слова, ставшие классическими: “Каждый может чихнуть”. Козима Вагнер, однако, разрыдалась, заявив, что Меттерлингу чихать на триумф ее мужа.
Меттерлинг несомненно имел виды на Козиму Вагнер. Сохранились сведения, что он дважды брал ее за руку: в Лейпциге и спустя четыре года — в Рурской долине. В Данциге во время грозы он набрался храбрости и пробормотал что-то невразумительное по поводу берцовой кости фрау Вагнер, после чего та вообще перестала с ним встречаться. Меттерлинг вернулся домой совершенно обессиленный и тотчас сочинил “Размышления цыпленка”, посвятив рукопись Вагнерам. Узнав, что Вагнеры подложили рукопись под ножку шаткого стола, мэтр впал в меланхолию и переключился на черные носки. Хозяйка умоляла его вернуться к голубым, столь любимым им когда-то, или, по крайней мере, к коричневым, но Меттерлинг грубо оборвал ее: “Стерва! Может, еще в клеточку предложишь!” В квитанции № 3
платки носовые — 6
майки — 5
носки — 8 пар
простыни — 3
наволочки — 2
впервые упоминается постельное белье. Не секрет, что Меттерлинг был к нему весьма неравнодушен, особенно к наволочкам, которые они с сестрой в детстве натягивали на голову, изображая привидения (пока в один прекрасный день будущий писатель не свалился в каменоломню). Меттерлинг любил спать на свежем белье. Этой страстью он наделил и своих героев. В “Селедочном филе”, например, слесарь-импотент Хорст Вассерман совершает убийство из-за пары чистых простыней, а в “Пальце пастыря” Дженни уступает домогательствам Клинемана (которого ненавидит за то, что он вымазал маслом ее мать), поскольку “он обещал постелить свежие простыни”. Конечно, постоянная неудовлетворенность работой прачечной окрашивала жизнь писателя в трагические тона, но было бы абсурдом утверждать вслед за Пфальцем, что именно это помешало ему завершить “Камо грядеши, кретин?”. Да, Меттерлинг с превеликим удовольствием отдавал белье в стирку, но рабом простыней он не был!
Книга стихов, задуманная писателем еще в юности, так и осталась незаконченной из-за неудавшегося романа, следы которого находим в квитанции № 4, “Знаменитой четвертой”
трусы — 7
платки носовые — 6
майки — 6
носки черные — 7
Не крахмалить!
Срочная стирка!
В 1884 году Меттерлинг познакомился с Лу Андреас-Саломе, и вот мы узнаём, что теперь ему ежедневно требуется свежее белье. Познакомил их Ницше, который сказал Лу, что Меттерлинг либо гений, либо полный идиот, — ей следовало проверить оба предположения и выбрать верное. В те годы срочная стирка сделалась очень популярной в Европе, особенно среди интеллектуалов, и Меттерлинг горячо приветствовал это новшество. Его радовало, что заказ выполняется немедленно, — медлить он не любил. На званые обеды мэтр являлся заблаговременно, иногда несколькими днями раньше, так что хозяевам приходилось размещать его в комнате для гостей. Лу тоже обожала ежедневно получать из стирки свежее белье. Она радовалась как ребенок и частенько приглашала Меттерлинга прогуляться по лесу, где они вместе разворачивали только что доставленный сверток. Она души не чаяла в майках Меттерлинга и в его носовых платках, но больше всего ее восхищали трусы. В письме к Ницше Лу признавалась, что ничто (даже “Так говорил Заратустра”) не производило на нее такого впечатления. Ницше стоически перенес это признание, однако продолжал ревновать ее к белью Меттерлинга, которое, по словам друзей, считал “в высшей степени гегельянским”. Лу Саломе и Меттерлинг расстались после опустошительного “Паточного голода” 1886 года. Впоследствии мэтр простил Лу, но та не переставала твердить, что “в голове у него шариков не больше, чем полушарий”. Квитанция № 5
майки — 6
трусы — 6
платки носовые — 6
всегда озадачивала исследователей полным отсутствием носков. (Много лет спустя загадочная квитанция так захватила воображение Томаса Манна, что он посвятил ей целую пьесу — “Белье Моисея”. К несчастью, Манн обронил рукопись в канализационный люк.) Почему же из квитанций титана духа внезапно пропали носки? Нет, не правы те, кто считал это первым признаком приближавшегося безумия, хотя общеизвестно, что именно в указанные годы в поведении Меттерлинга начинают наблюдаться некоторые странности. К примеру, ему никак не удавалось понять: то ли за ним следят, то ли он сам постоянно выслеживает кого-то. Близким друзьям Меттерлинг сообщал, что правительство хочет украсть у него подбородок. Однажды, когда мэтр отдыхал в Йене, он на протяжении четырех дней не мог произнести ничего, кроме слова “баклажан”. Однако подобные приступы были нечасты и ни в коей мере не могут объяснить исчезновения носков, впрочем, как и гипотеза, будто он в этом подражал Кафке (испытывая комплекс вины, тот на время вовсе отказался от носков). Нет, утверждает Айзенбуд, конечно же Меттерлинг продолжал носить носки, просто он перестал отдавать их в стирку. Почему же? А потому, что как раз в то время в его жизнь входит новая домработница — фрау Мильнер. Она согласилась стирать носки вручную, и Меттерлинг был так тронут, что решил завещать ей все свои богатства: черную шляпу и остатки табака. Фрау Мильнер явилась прототипом Хильды в аллегорической комедии “Сукровица мамаши Брандт”.
Очевидно, что к 1894 году сознание Меттерлинга начинает раздваиваться. Это единственный вывод, который можно сделать на основе анализа квитанции № 6
