Игорь Малышев - Подменыши

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

В комнате тихо заработал телевизор. Очевидно, было начало какого-то часа, поскольку передавали новости. Что-то бесстрастно и невнятно бормотал диктор. Неподалёку озабоченно, со вздохом произнесли:

— Ну, террористы пошли… Ничего делать не умеют, даже самолет по-человечески взорвать. Негры! Да, скачок из первобытного строя в атомный век так их ничему и не научил. Бедное темное человечество…

Эльф на секунду открыл глаза. В кресле на другом конце комнаты, от души развалясь, сидел Сатир с банкой пива в руке и сосредоточенно смотрел телевизор. В любимой косухе из «дубовой», почти негнущейся кожи и легкими потертостями на рукавах, «гриндера» с заправленными в них черными джинсами в пыли. Видимо, как вошел, так и плюхнулся к телевизору. На лице, как сажа, чернела двухдневная щетина. На ее фоне особенно ярко светились безжалостным живым блеском его глаза цвета молодой сосновой хвои. Он шумно высосал из банки последние капли. С сочным хрустом смял жестянку и кинул ее в коридор в сторону кухни. Эльф услышал, как она жалобно загрохотала по истёртому дубовому паркету. «Это существо никогда не привыкнет к порядку!» — подумал он. «Потом уберу», — словно в ответ на его мысли, донеслось ворчание из кресла. Он приоткрыл один глаз, неохотно посмотрел на часы. Утро, пять минут девятого. Страшная рань для свободного человека. Значит, Сатир где-то прошлялся всю ночь. Впрочем, это было дело обычное и нисколько его не удивило.

За окном сияло яркое, как драгоценность, солнце, раздавался печальный в своей обыденности шум машин, крики детей и собачий лай. Москва проснулась и зажила каждодневной жизнью. Со стены куда-то в неоглядную даль смотрели икона Христа, большие черно-белые портреты Че Гевары и Егора Летова. Эльф посмотрел на них и решил, что нужно вставать. Проснувшийся должен идти. Да будет так!

Он плавно, как поток медленной воды, выскользнул из-под одеяла, потянулся, встал на «мостик», напрягся, подтягивая руки к ступням, чтобы все мышцы проснулись. Сделал несколько кувырков по твердому, как бетон, паркету. Тело охотно расставалось со сном. Эльф ощутил от этого тихую радость.

Покончив с гимнастикой, он прошелся колесом по комнате. В зеркале серванта мелькнуло, отразившись, его лёгкое тело. Он был невысок, не сказать, чтоб худой, но проглядывало в его лице и фигуре что-то такое, словно он только что оправился от болезни, или она всё ещё продолжает тлеть в нём, незаметная и неизлечимая, как ностальгия.

Сатир, не обращая на его упражнения никакого внимания, сидел, не отрывая взгляда от телевизора с тонкой, как мгновение, трещиной, идущей через весь экран.

— Смотри, опять самолет взорвали! — увлеченно показал он перед собой.

Там вокруг дымящихся и обгорелых, как головешки, обломков суетились люди в оранжевых куртках, смотревшиеся страшно нелепо в своих попугайски-радостных костюмах среди черных мешков с трупами и копоти. Как бабочки на сгоревшем муравейнике.

— … Следствию еще предстоит выяснить причины катастрофы, но уже сейчас одной из наиболее вероятных версий считается версия теракта, тем более, что за последнее время были предотвращены три попытки проведения взрыва в аэропорту Либервиля…

Сатир приглушил звук.

— Придурки все-таки эти негры. Самолеты надо подрывать над морем.

— Скажите, какой романтик…

— Во-первых труднее доискаться до причин катастрофы. Во-вторых у жертв нет никаких надежд на спасение, парашюты и прочую ересь. Ну и в-третьих, когда самолет пропал просто так и никто не знает что с ним, это же гораздо страшнее. Абстрактный страх. Ну, не прав я?

— Несешь бред какой-то. Там люди погибли, а у тебя теоретические изыски.

— Именно. Теоретические, — медленно проговорил Сатир, явно думая о чем-то своем. — Обрати внимание, никакой практики. И потом, мы так привыкли, что по телевизору показывают фильмы, что даже сводка новостей уже воспринимается, как нарезка из дешевых картин. Ну вот ты скажи, тебе жалко этих погибших негров?

— Да уж, с этим телевизором и компьютерами, скоро мы вообще напрочь потеряем чувство реальности.

Сатир нетерпеливо заерзал в кресле.

— Стоп, стоп! Не вилять. Жалко тебе их или нет?

— Как нарезку из фильмов — нет, как людей — да.

— Ему жа-а-алко, — протянул Сатир. — Ничего, ты можешь себя утешить тем, что ты когда-нибудь тоже погибнешь, и смерть твоя будет восхитительно реальна…

— Господи, как же меня достал весь этот постмодернизм и постмодернисты, все эти уроды и циники. Кстати, что это ты с утра такой заведенный? Неужели облом?

Сатир, скривил лицо.

— Ну-у-у! Ты всегда был недогадливым! Облажался! Ты опять облажался!

Прошлым вечером они расстались в «Линии», где просидели до этого часа полтора, потягивая коктейли и танцуя. Потом Эльф сказал, что устал и поедет домой. Сатир же познакомился с некоей юной девчушкой с двумя торчащими в разные стороны светлыми хвостиками и уходить не спешил. Эльф оставил их танцующими под ди-джейский долбёж, не интересный, видимо, даже самому ди-джею.

— Знаешь, все очень хорошо получилось. Выпили, потанцевали, целоваться стали. Она говорит: «Пойдем». Вышли — стоит машина. Черный «линкольн» с шофером. Залезли внутрь. Целуемся. Шофер сидит, молчит, внимания не обращает. Я говорю: «Может, отпустим его?», хотя мне, в общем-то, все равно. Она: «Нет, пусть сидит. Он меня охраняет». Поехали по Москве кататься. Лампочка ещё, тусклая такая, светила. Ну, там, трёп, поцелуи. Как обычно. Потом ещё пили, и так всю ночь.

Он вдруг нахмурился, вспоминая случившееся.

— Высадила, правда, черти где. Метро не работает. Пешком шел. Хоть телефон её взял…

— Продолжишь отношения?

— Почему нет?

— Она ж несовершеннолетняя.

— Да, пятнадцать лет. Но каково желание простых земных радостей!

Он замолчал, разглядывая трещину поперёк экрана.

— Что это с телевизором?

— Это Ваня ножницами в президента кинул.

— Попал?

— Президент жив.

— Ладно, пойдем съедим по устрице.

Они пошли в сквер у памятника великому поэту и до самого вечера сидели, щурясь на солнце, молчали и пили. Эльф — джин с тоником, Сатир — пиво.

— Знаешь, я вспомнил, — в один из редких моментов нарушил молчание Эльф. — Когда в «Двадцать лет спустя» д’Артаньян предложил остальным поехать в Англию, Арамис заявил, что англичане грубы, как все люди, пьющие пиво.

— Правда? — только и сказал Сатир.

И они снова сидели молча, нежась под горячими лучами, смотрели на проходящих мимо людей, голубей, толстых и поразительно похожих на пьяных, деловито шастающих возле самых ног. Вокруг летали белые ласковые хлопья тополиного пуха. Великий поэт, словно млея от зноя, клонил голову к плечу.

— Меня с работы уволили, — промямлил Эльф.

— Круто, — не меняя выражения лица, ответил его собеседник. — А за что?

В день увольнения Эльфу надо было ехать на другой конец города с довольно важными бумагами. Что это были за бумаги, он не знал, потому что они были запечатаны в конверт, но женщина, отдававшая их в редакции, сказала, чтобы он был с ними поаккуратнее, и ободряюще улыбнулась. За время работы, он не создавал никаких проблем, поэтому его любили и иногда позволяли себе поощрить его улыбкой.

Ехать надо было на метро. Народу в метро — не протолкнуться, одни спины и локти. Куда только лица деваются? В одном переходе, где лестница с невысокой мраморной оградой проходила над путями, он увидел самоубийцу. Тот перекинул ногу через барьер и, ждал приближающийся поезд, собираясь прыгать. Мимо проходили люди, стараясь не смотреть в его сторону, хотя и регулярно задевали его, словно подталкивая. На вид ему было около двадцати с небольшим лет, и выглядел он совершенно сумасшедшим — блуждающие водянистые глаза, нездоровое напряжение на лице, сжимающиеся, как в конвульсиях, руки и тугая судорожность в движениях. Эльф замер на месте и, получив несколько тычков от прохожих, бросился к барьеру. Он успел вовремя. Безумец, под грохот приближающегося железного зверя, уже начал отпускать судорожно вцепившиеся в холодный камень руки. Эльф схватил его за испачканный пылью пиджак и втащил обратно. Тот почти не сопротивлялся. Они оказались на пути движущегося людского потока, вокруг зашумели.

— Чего встали, как баррикады? Мешаются тут…