Ярослав Астахов
Подвальник
– Ты сам боишься! – сказал Чистякову сын, отказываясь идти в подвал.
Конечно, Чистяков не боялся. Не верил в идиотские байки про пауков-людоедов и человеческие останки, на которые, якобы, можно наткнуться в подвале их типового многоквартирного дома. Детская дворовая болтовня – слишком часто, на взгляд рационалиста Чистякова, пересказывает ее дома сын.
Растет лентяем, – вздыхал Семен, спускаясь по выщербленным ступеням вниз, в полумрак укрытого козырьком заглубления перед ржавой железной дверью. – Какие отговорки не выдаст, лишь бы не помочь по хозяйству! Так и уперся. И ведь до чего натурально изображает страх! Сам аж верит… Что же, у подростков бывает.
И все-таки Семен испытал какое-то неприятное чувство, когда услышал, что там, в конце подвального коридора, хлопнула дверь и в скважине проскрежетал ключ.
Особенного ничего не произошло. Кому-то еще потребовались картошка или соления, или какой-то скарб. И человек, уходя, добросовестно запер вход, как это и подобает разумному совладельцу подсобного помещения. Нечего соблазнять бомжей вить грязные свои гнезда под кровными квартирами нашими! У Чистякова тоже есть ключ, естественно, и он им отопрет изнутри, и он им точно также аккуратно затем закроет.
Ушедший погасил свет, но и это не создает проблемы. Семен имеет фонарик при себе, и этот фонарик, вроде бы, исправно работает.
Чистяков шел, внимательно глядя под ноги в конус плывущего перед ним света. Конечно, он остерегался не пауков. А просто эти пыльные коридоры, посещаемые не очень часто, могли таить в себе и реальные вполне опасности. Например, небрежно брошенный кем-нибудь ящик из-под чего-нибудь, о который можно легко споткнуться…
И вдруг перед глазами Семена явился… круг.
И Чистяков замер. И он невольно отступил на полшага, рассматривая это геометрически правильное начертание на земляном полу. Оно было с величайшей тщательностью выполнено у подножия теплых и толстых труб, которые здесь вырастали из пола, пыльные и белесые, покрытые неровно рабицей и грязным гипсом. Исполнив угловатый изгиб, могучие нелепые тела труб расходились в стороны параллельно бетонному потолку, питая многочисленные стояки отопительной сети дома.
Исток их занимал место, и потому здесь не было устроено секции. Но места оставалось достаточно, чтобы здесь, по левую сторону от прохода, расположился круг.
Он был не просто очерчен. Его границу означали маленькие разноцветные стеклышки, вероятно, мельчайшие осколки бутылочного стекла. Они были положены с удивительной точностью, словно бы по окружности, которую провел циркуль.
Стекло сверкало в луче… Внутри располагались различные мелкие предметы. Ржавый фонарик. И пластиковый дешевый пупс, у которого отсутствовали голова и нога. Блестела тускло связка ключей, а рядом – крысиный череп. А далее – как стойкий оловянный солдатик – чекушечка коньяку. Вся полная и даже не распечатанная…
И кое-что еще обнаружил Чистяков в этом стеклянном круге. И это показалось ему сначала обломком палки, воткнутым вертикально в землю. Но это была свеча. Черная. И наполовину оплывшая…
Какие-то и еще предметы виднелись в этом пространстве, замкнутом отблескивающими осколками. Но их мешала рассмотреть собственная их тень, темная и густая, вздрагивающая около, так что предметы напоминали пляшущих пауков.
Семену было известно, что это.
Ему рассказывал сын.
Капище Подвальника, вот что это такое было.
Вот именно эту заморочку Чистяков уж вовсе терпеть не мог. Ее-то он всегда и вышучивал всего злее.
Дети, которых посылают в подвал, – вещал сын, – в особом месте оставляют подарки духу подвала. Дабы его задобрить. А то ведь он очень злой, этот дух. Он может натравить пауков. Он может покалечить пришедшего в подвал – так просто, забавы ради. А то и вовсе убить. И дух подвала может сделать и еще хуже – и вот это есть самое, что ни на есть, страшное. Наведет морок – и ты заблудишься в коридорах… Ты позабудешь этот мир и себя и тогда ты… выйдешь не там.
Семен и не подумал расспрашивать тогда сына, что это за «не там». А только постарался поязвительнее произнести: «Ты будешь главным жрецом… городского язычества XXI века!»
И Чистяков не поверил, конечно, что существует Круг.
Теперь же он его видел.
Бывает, что ребенок блажит, – подумалось Чистякову. – Однако блажь, которая вдруг охватила всех детей в доме… С чего бы это?
Спокойно, – говорил он себе, старательно изобразив на лице скептическую улыбку. – Всему и всегда найдется рациональное объяснение!
Ну конечно: еще не так давно здесь, в подвале, пропала Юлечка. Такая милая конопушка из второго подъезда, с большими бантами. Ее послали для чего-то в подвал. Она – не вернулась. Милиция не нашла. Родители потеряли голову с горя, поперлись даже к экстрасенсу какому-то. Естественно – дохлый номер! Итак, вполне реальный и мерзкий случай (да мало ли сейчас выродков… маньяков?) дал почву страшному вымыслу.
А сын пожалуй не врал, – подумалось еще Чистякову, – что приношения Подвальнику совершают и некоторые взрослые. Благоразумные, как он выразился.
Семен фыркнул.
Ну до чего же народ…
Но тут его мысль прервалась.
Семен разгадал, внезапно, еще один из предметов, что были в Круге.
Велосипедный гудок.
Причем гудок именно от его, Чистякова, велосипеда. Импортного, любимого и дорогого (весьма!). Семен болел велоспортом столь же жестоко, как иные рыбалкой. Участвовал во всех любительских гонках, о каких только узнавал, и даже завоевал призы.
И вот однажды гудок исчез, а Семен подумал: не повезло, разболталось крепление и свалился где-нибудь по дороге. Так нет, оказывается! Гудочек снял родной сын… чтобы принести в жертву духу подвала, …!
Семен выругался. И широко шагнул в Круг. И под его ногой что-то хрустнуло. (Пупс? или этот идиотский крысиный череп?) Семен подобрал гудок, показавшийся ему холодным и влажным, и положил в карман.
И в это же мгновенье сквозняк – резкий и очень сильный – пронизал, как иглой, коридор.
Фонарик у Семена в руке мигнул. Хотя он был электрический, то есть никаким образом не мог реагировать на колебания воздуха. И у Чистякова вдруг всплыло в памяти, что говорил ему сын еще по поводу Круга. А именно: помещенные в Круг предметы ни в коем случае нельзя брать назад. Ни даже к ним прикасаться. И – не переступать Круг…
Непроизвольно Семен попятился и тогда пупс (или крысиный череп) вновь неприятно хрустнул. Но в следующий миг Чистяков смеялся. Какая глупость! Случайное совпадение, что лампочка подмигнула именно в тот момент, когда потянул сквозняк…
И совпадение, что волна холода прошла тотчас, как только ты взял гудок? – спросил какой-то вкрадчивый голос в голове у Семена.
Бред! – отозвался немедленно иной его голос внутренний, куда более решительный и твердый (или желающий таковым казаться). – Немедленно прекратить плесть фигню! Вот так и сходят с ума…
И все же Чистяков был взволнован. Тревожно стало ему и не мог он себе не признаться в том, что подземелие это действует угнетающе.
Эти загипсованные трубы в грязных разводах – как мертвые гигантские черви… Шевелящиеся платки паутины… И этот воздух – до чего ж он здесь затхлый! (Какой-то убивающий газ накапливается, писали где-то, в погребах и подвалах. Как там его, этот газ? Радон, кажется…)
Ко всему – возникшее вдруг идиотское неотвязное ощущение взгляда в спину.
А! что тут разбирать – надо побыстрее сматываться отсюда!
И Чистяков развернулся и поспешил к выходу. Едва заставив себя не перейти на постыдный бег.
Движение согрело его. И через какое-то время он оправился несколько. И даже попытался что-то насвистывать, да только получилось фальшиво. И все никак не отваливалось это впечатленье: тьма – за его спиной – особенная какая-то теперь и она… смотрит.
Плевать, – уговаривал себя Чистяков. – Сейчас доберусь до двери и поверну в замке ключик, и…
И в этот миг он почувствовал, как у него на голове шевелятся волосы.
Он опустил руку свою в карман и он обнаружил… что нету у него никакого ключа!
Вся связка его ключей испарилась. Она исчезла! Уже отдавая в этом себе отчет, Семен продолжал перепроверять карманы: брюк – куртки – внутренний, в который положил гудок – брюк…
– Я просто выронил их, – лепетал Семен. – Где-то там… ну, рядом с этим дурацким Кругом! Наверное, наклонился за гудком, и тогда…
Необходимо вернуться и поискать, резонно подумал он.
