РассказОчередной матч они бесславно и неожиданно для всех проиграли, продули, профукали, провалили и прохлопали… До последнего момента вела баскетбольная сборная гимназии № 5, в которой самый высокий из старшеклассников, Игнат Атлас по кличке Контурные карты, значился капитаном. Небольшой разрыв в два-три броска сохранялся всю вторую половину игры, и, очевидно, простодушная уверенность в победе подействовала расслабляюще на майклов джорданов, местных чемпионов.
Уже в финале, при счете 78:76, румяный, будто свежевыпеченный колобок, физрук противников, щеголявший в кимоно и подвязанный черным поясом сенсэя вразрез профилю соревнований, сложил ладони в букву «Т», показывая судье, что хочет взять тайм-аут. После свистка он подозвал своих ребят и принялся что-то горячо внушать им, непрерывно жестикулируя. «Сделаем „пятую“! …Если проиграете, вас ждет совместная тренировка с моими дзюдоистами», — прямо-таки читалось в выразительной пантомиме тренера-крепыша, но потом он конспиративно понизил голос, давая тайные тактические указания, и парни, вслушиваясь, одинаково свесила мокрые чубы внутрь хоровода, образованного вокруг него.
Когда тайм-аут закончился, до конца игры оставалось четыре секунды, но дзюбаскетболистам их хватило. Вбрасывающий сильно кинул длинным пасом из-под кольца здоровенному центровому, Петру Шевчуку, а тот, сделав пару шагов, которые должны были убедить противника, что он пойдет в прорыв, неожиданно прямо с середины поля бросил мяч. Спортзал притих; казалось, что, как при замедленной съемке, большой спелый апельсин летит по плавной траектории вдоль кадра, и сейчас воздухе высветится надпись из рекламного ролика о благотворном влиянии апельсинового сока на мужскую потенцию.
Вопреки общему яростному противодействию взглядами со стороны болельщиков оранжевый мяч идеально вошел в кольцо, и тогда все разом закричали: зрители — от разочарования, выигравшие — от нежданной радости, а центровой Петька Шевчук темпераментно и в хорошей технике станцевал под щитом фрагмент лезгинки. Судья с прилипшим в к нижней губе свистком сразу же посмотрел на секундомер и показал, что мяч засчитан.
На Атласа, который должен был «опекать»-контролировать передвижения чужого центрового, доставлявшего много беспокойства и до своего феноменального броска, с упреками накинулись сначала товарищи по команде, а потом и баскетбольные «фанаты», по-шмелиному зло гудевшие вокруг штрафной площадки. Поэтому, защищая свое самолюбие от уколов нападок, разгоряченный Игнат вышел сначала в коридор-переход, соединяющий спортивный и тренажерный залы с собственно корпусом гимназии, а затем на крыльцо здания. Видеть ему никого не хотелось.
Ничего не подозревая о баскетбольной драме, хорошенькая, словно кукла Барби, восьмиклассница Мира, обладавшая походкой балерины, приобретенной на занятиях художественной гимнастикой в ДЮСШ — спортивном районном оазисе, свернув на облетевшую березовую аллею у главного корпуса, привычно отметила ошибку в надписи под самым козырьком крыши «Здали вахту! 11а». Рапорт об учебных достижениях красовался с июня, с выпускного бала.
Придерживая рукой полу расстегнутого нарядного плащика, Мира быстро взбежала по высоким ступеням крыльца и чуть не наткнулась на отвернувшегося к перилам мрачного баскетболиста, немного знакомого ей, как, обычно, бывают известны всей школе ее знаменитости: рекордсмены, бандиты, отличники, богатеи, поэты, красавчики и клоуны. Вид у него был распаренный. Вылинявшая казенная майка сборной гимназии облепила мощный торс капитана, короткие волосы торчали ежом, принявшим участие в переплыве Ла-Манша, а смуглая кожа мокро блестела, как после долгого бега на марафонской дистанции.
От неловкости, что она оказалась слишком близко к чужой мальчишеской спине, так что на нее даже пахнуло специфическим запахом спортивных залов, смесью дезодоранта, пыли и пота, и, вспомнив об объявленной товарищеской встрече с соседней школой, Мира вежливо спросила:
— Как сыграли? С каким счетом?
Раздраженный несправедливостью болельщиков Игнат быстро повернулся к ней и неприкрыто грубым тоном сказал:
— П-шла отсюда! Еще всякая мелочь будет тут вязаться.
Уже взявшаяся за ручку двери парадного входа Мира сразу остановилась, потому что действительно была маленького роста и иногда чуть-чуть комплексовала по этому поводу, но, раз ее пригласили на бенефис, ей пришлось выступить тоже:
— А тебе, значит, мамочка в детстве говорила: «Расти большой и умный!», и ты ее послушался?…Длинным вырос, да только ума не видно.
После такой неслыханной дерзости и провокации младших классов у закипевшего Атласа только что дым не повалил из-под майки, и он начал параллельно заглубляться в тему:
— Цыц, микроба говорящая! Пока не схлопотала по своей пупырышке… Ах, это — голова! Надо же, у акробатки — и вдруг голова!
Зло прищурившая длинно подведенные, как у итальянских киноактрис, глаза, с чем педсовет непримиримо и безрезультатно боролся, Мира не сумела оценить информацию по всем диапазонам, а именно то, что капитан, оказывается, приметил ее на недавнем праздничном «капустнике», где она, выступая с этюдом «Кармен-сюита», запуталась в гимнастической ленте — во всяком случае, он отличал ее от других.
— Интересно, тебе игрушки к потолку привязывали или на гвоздики прибивали? Ну, чтоб ты вытягивался? — огрызнулась Мира, не подумав отступать, так как она тоже имела спортивную бойцовскую закалку.
Заметив под расстегнутым плащом девушки висящий на шнуре оригинальный кулон, пузырек-пробирку, наполненный кусочками зеленого просвечивающего нефрита, камня, какой особенно ценят в Китае, Игнат парировал:
— Да уж на веревке с собой не носил. Что у тебя там в «бутыльке», деревня? Силос, наверное?
Лучше б ему не спрашивать! Мира тотчас отомстила за надругательство над одним из самых любимых своих украшений:
— Коллекция козявок из носа…Не хватает лишь вон той, что торчит у тебя в ноздре, идиот.
Подняв было руку к лицу, Игнат-Контурные карты, начисто забывший в угаре полемики о позорном сегодняшнем поражении, понял, что бойкая девчонка издевается над ним и, не сдержавшись, обозленный на всех и вся, ударил отпрянувшую Миру по щеке.
Не сумев увернуться, он сейчас же получил от гимнастки, которая обладала мгновенной реакцией, ответную хлесткую пощечину и застыл, как в детской игре «Замри — отомри», потому что из дверей школы вышли мужчина по кличке Биолог и женщина с грозным именем Завуч и директивно сдвинутыми бровями, сразу почуявшая неладное верхним натренированным собачьим чутьем:
— Что у вас тут происходит?
Стоило Мире пожаловаться, и у капитана баскетболистов начался бы очень неприятный разговор с учителями, но она ровно-приветливым речитативом, усыпившим подозрения педагогов, сказала:
— Да ничего особенного, Перина Ванна… Здрасьте, Сергей Яковлевич!
Вообще-то строгую пожилую учительницу русского языка и литературы звали Ириной Ивановной, но если говоришь быстро… Перина пожала пышными плечами и уплыла вместе с биологом, а Игнат, не дожидаясь начала второго раунда, проскользнул в открытую после них дверь, не зная еще, как он пожалеет, что начал глупую войну против девочки, названной в честь мира, тишины и счастья.
Когда назавтра беспечный Игнат Атлас-Контурные карты явился в гимназию, первое, что он увидел — традиционно под козырьком крыши — была свеженькая надпись, пылающая наглой розовой люминесцентной краской, «Будет как шелковый грубый атлас, если ему кто-нибудь наподдаст!», вместо привычной, про вахту. Преемственность поколений неукоснительно соблюдалась: на сей раз ошибок оказалось две и обе в его, Игната, фамилии — неправильное ударение и прописная первая буква.
Обиженных на капитана после его баскетбольного фиаско набирался целый спортзал и, в принципе, любой из болельщиков мог оказаться автором, но вот, чтобы оскорблять в рифму, требовались некоторые навыки. «Человеком и пароходом», Маяковским и самоучкой, почти наверняка была восьмиклассница-гимнастка.
В настенной витрине «Гордость нашей гимназии» среди остальных гордостей имелся и ее снимок, жаль, что под стеклом, что затрудняло учащимся масштабное хулиганство: пририсовать усы, сигаретку или рога. И то ли фотограф был в душе художником, то ли девушка отличалась особенной фотогеничностью, но выглядела она потрясающе невероятно по-взрослому красивой.
Как ни хотелось Атласу, придраться было не к чему: глаза сияли умом, добротой и французской тушью; пикантности придавали высокие скулы, для приобретения которых многие кинодивы в шестидесятые годы вырывали крайние в прикусе коренные зубы; нежно очерченный подбородок украшала ямочка.
